Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада
Гас остановился у края кровати и взглянул на Клементину. Та подняла к нему широко распахнутые глаза, неподвижные и далекие как луна.
– Ты знаешь, что я не оставил бы тебя, малышка, если бы не был вынужден, – сказал он.
Тонкие кружева и оборки ночной рубашки затрепетали на груди, когда Клементина вдохнула.
– Конечно, не оставил бы, Гас. – Ее взгляд упал на руки, которыми она машинально обхватила свой большой живот.
– Я делаю это для тебя, – пробормотал Гас, и его голос задрожал от тяжести гнетущего его плечи груза неудач. – Я столько хотел тебе дать: большой дом и всякие удобства, но всего тебя лишил. Но я справлюсь, Клем — вот увидишь. Конечно, из-за пожара нас сильно отбросило назад, но с наличными в следующем году мы заведем новое стадо коров, и в этот раз я не позволю Заку отговорить меня от покупки лучшего племенного скота. Придет лето, и ты увидишь, как я построю тебе новый дом, больше и красивее, чем тот... – Его слова затихли, их поглотила тишина.
Кусок полена ударился о каминную решетку, послав в воздух столп искр. Порыв ветра обрушился на стекла. Гас никогда теперь не сможет слышать шипение и треск пламени или завывания ветра, не вспоминая при этом тот пожар. Огонь уничтожил дом, который Маккуин возвел для жены в первое лето их совместной жизни. Сожрал почти все их сенокосные луга и пастбища, а больше тысячи голов коров, быков и лошадей «Ревущего Р» сгорели заживо или задохнулись в густом черном дыму. Огонь отнял у Маккуинов почти все и двинулсяк тополям, реке, лачуге охотника на буйволов и к могиле Чарли. Но тут ветер сменил направление, и пламя повернуло назад, начав поглощать самое себя.
В ту ночь – слишком поздно для «Ревущего Р» – пошел дождь и затушил огонь.
Гас сел на постель и взял руку жены. Клементина не напряглась, но он почувствовал, как она отдаляется от него, отстраняется глубоко внутри.
– Я буду скучать по тебе, малышка.
Клементина посмотрела через комнату в окна, за стеклами которых восходящее солнце озаряло небо медовым цветом, а горы уже покрылись снегом. Приближалась зима.
– Возьми побольше теплой одежды, – сказала она отстраненным вежливым голосом, каким говорила с тех пор, как умер Чарли, и который Гас возненавидел. – Ешь не только бобы с салом и галеты. И постарайся держать своего брата подальше от виски.
Он с трудом сглотнул из-за кома страха и отчаяния, появившегося в его горле со дня смерти сына, пожара, а, возможно, и задолго до этого.
– Клементина... – Он хотел сжать жену в объятьях, поцеловать в губы и прикоснуться к грудям, хотел устроиться возле нее, просто полежать рядом, прижав ее к себе. И хотел признаться, как сильно нуждается в ней, нуждается в её вере в него. Что без этой веры, без ее любви он – ничто.
– Я люблю тебя, – сказал Гас и стал ждать.
И пока ждал, думал, что потеряй он жену, и останется только искать смерти, поскольку даже мысль о том, чтобы жить дальше без нее, невозможно вынести.
Клементина шевельнулась, стиснула пальцы Гаса, поднесла руку мужа к лицу и прижала тыльную сторону ладони к щеке.
– Я тоже люблю тебя, Гас.
* * * * *
Воздух колыхал расшитые стеклярусом зеленые занавески в дверном проеме гостиной. Ханна напряженно сидела на диване со спинкой, обитой золотой парчой с овальным рисунком.
Она напрягала слух, словно могла услышать происходящий наверху разговор.
– Бьюсь об заклад, он сейчас пытается уговорить Клем переехать в мой отель, – сказала она, – или остановиться у какой-нибудь более уважаемой семьи.
Ханна повернула голову к брату Гаса Маккуина, который стоял и смотрел в окно. Половицы в комнате наверху заскрипели и застонали под тяжелыми шагами.
– Впрочем, его не слишком заботил скандал, когда он принес бедняжку в мой дом в день пожара, весь обожженный и вонючий, как трубочист, да вдобавок в панике, поскольку думал, что у неё выкидыш.
– Она не уйдет, – сказал Рафферти, однако не повернулся к Ханне, – пока сама не захочет.
– Да ей и пойти-то некуда, кроме старой лачуги с дерновой крышей посреди сгоревшего ранчо.
Шаги наверху затихли. Ханна уставилась в спину молчаливого Рафферти.
– О, я знаю, что смерть малыша Чарли стала для Гаса тяжелым ударом. И вы того гляди потеряете ранчо из-за пожара. Боже, даже «Четыре Вальта», должно быть, в последнее время приносят немало головной боли. Что до твоего отца, который предъявляет свои права и решает с консорциумом вопрос о том, чтобы самому всем заправлять, надеясь стать самой большой жабой в луже под названием Радужные Ключи, так мне кажется...
– Одноглазый Джек волнует Гаса меньше всего, – оборвал ее нервную болтовню Рафферти.
«А что волнует тебя?» – хотела спросить Ханна. Все эти годы она ждала этого мужчину, делила с ним постель, но так и не поняла, что на самом деле скрывается за этими дикими желтыми глазами.
– Рафферти? – Он поднял голову и слегка повернул, однако не взглянул на миссис Йорк. – Ты можешь спасти ранчо?
– Конечно. Так же легко, как щелчком пальцев провести рой пчел через метель. — Внезапно широкая спина напряглась, а рука сжалась на стене, и живот Ханны свело от гнетущей непонятной паники. – Что этот землекоп делает у твоей калитки? — спросил Зак, и хотя его голос был ласков, слова пронзали как ледяной ветер.
Ханна сорвалась со стула, словно пороховой заряд из петарды, и подошла к другому окну, чтобы выглянуть на улицу.
Дрю Скалли. Засунув руки в карманы и потупившись, он стоял, прислонившись к ее забору. Парень был одет в рабочую одежду шахтера: грубые штаны из саржи, холщовый пиджак и тяжелые ботинки. С самого пикника на Четвертое Июля он ухаживал за ней как положено джентльмену, а Ханна не возражала, притворяясь, будто ничего не происходит и что она не хочет дальнейшего развития событий.
– Я не знаю, что он здесь делает, – сказала она, и от приступа совестливости к ее щекам прилила кровь. Внезапно Рафферти резко повернулся к ней, и Ханна сделала шаг назад, прижав руку к груди в неосознанном жесте самооправдания. – Правда не знаю!
Зак проигнорировал ее отпирательство, слегка выпятив губу.
– По крайней мере, у молокососа хватает мужества заранее показать мне, что, как только уеду, он метит занять мою половину кровати.
Ханна яростно замотала головой.
– Нет, нет. Ты ошибаешься.
– Это истинная правда, Ханна.
Зак шагнул к женщине, она отступила ещё на два шага и натолкнулась бедром на угол стола, чуть не сверзив с него гипсовый бюст и бронзовый подсвечник в форме дракона. Она попыталась обогнуть стол, но споткнулась о лапу служащей ковром шкуры медведя-гризли, и внезапно Рафферти настиг ее. Зак схватил Ханну за шею и поддел большим пальцем подбородок, вынуждая ее запрокинуть голову, чтобы сподручно посмотреть ей в глаза.
