Древний Рим. Честь преторианца - Регина Грез
Мужчина очень уж грозен на вид, даже в выходной день не может расслабиться и посмеяться. Ну, так кому выходной, а тут человек на военной службе.
Улыбаюсь и снова поворачиваюсь к сцене – Фриза закончила танец и стыдливо прикрывается плащом Фарбия. Толпа восторженно ревет и хлопает в ладоши, но позади меня раздается манерный голос с капризными интонациями.
– Они умеют только задницей трясти и полагают, что это и есть искусство. Грязное отребье! Правильно дядя изгнал гистрионов за пределы города. А теперь они снова вернулись, надеясь на поблажки с моей стороны. Да еще осмеливаются тревожить городские власти своим непотребным фарсом.
Я несколько оскорбилась за своих приятелей. Чем бы они на жизнь не зарабатывали, но Фарбий меня не обидел, помог с ночлегом и поделился едой. Раздумывать некогда, актер уже махал мне рукой, приглашая на импровизированную сцену. Вот так, прямо сейчас? Почему-то толпа поредела, смолкли громкие голоса, и слышен только шелестящий тревожный шепот.
Перед подмостками откуда-то возникло резное деревянное кресло, покрытое пурпурной тканью, а на нем вальяжно развалился мужчина примерно моих лет с тонкими, почти женственными чертами бледного лица.
Рядом стояла стража. Коренастый преторианец не сводил с меня желтовато-серых глаз, держа руку на рукояти короткого кинжала у пояса. Как будто я могла в любой кинуться на вверенного ему под охрану патриция. А вельможа презрительно усмехнулся и крикнул, обращаясь ко мне:
– Считаешь, что тебе будут платить за один милый вид? Не пора ли начать скакать по сцене, как горная коза, ужаленная осой? Или споешь о любовнике, невзначай сорвавшем цветок твоей невинности? Как старо и избито! Удиви меня, девушка, и получишь золотой ауреус.
Я глубоко вздохнула. Наверно, этот жеманный тип приходится родственником самого императора, раз его охраняют преторианцы. В любом случае, есть шанс заработать на приличный ужин всему актерскому коллективу. Где наша не пропадала… А, собственно, пока нигде не пропадала, так что – рискнем!
Ободренная жалкой улыбкой Фарбия, я взобралась на деревянную сцену, подошла чуть ближе к сановному зрителю и сделала краткое вступление, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно тверже и спокойнее.
– Благородный господин! Я в Риме всего второй день, но уже немало увидела. Впрочем, людские нравы, пороки и добродетели одинаковы в любой стране и во все времена. Хотя в некоторых государствах актеров куда больше уважают, строят для их выступлений роскошные театры и сцены, рукоплещут талантам и осыпают цветами и почестями. Но ведь и бедные и богатые люди часто играют роли даже в обыденной жизни. О том я и прочту свой стих.
–Все мы святые и ворыИз алтаря и острога,Все мы – смешные актеры,В театре Господа Бога.Он восседает на троне,Смотрит, смеясь на подмостки,Звезды на пышном хитоне —Позолоченные блестки.Множатся пытки и казни…И возрастает тревога:Что, коль не кончится праздникВ театре Господа Бога?!
В установившемся молчании, стараясь смотреть куда-то выше высокого лба Жеманного, после стихов Гумилева я тотчас перешла к Пастернаку, всем видом изображая умудренного жизнью актера:
–О, если б знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,Что строчки с кровью – убивают,Нахлынут горлом и убьют!..Но старость – это Рим, которыйВзамен турусов и колесНе читки требует с актера,А полной гибели всерьез.
Я начала задыхаться, руки ослабели и безвольно повисли вдоль тела, голос мой дрогнул, начав изменять. Это все жара и обезвоживание, во фляжке Кармиллы оказалось только кислое разбавленное вино – я не смогла его пить. И даже одобрительный возглас важной персоны в кресле не доставил радости.
– Belle! Прекрасно!
Неужели римскому эстету понравилось мое чтение? Тогда пусть дает обещанную награду, и я с удовольствием выпью за его здоровье чистой прохладной воды. А еще я очень голодна.
Рыба на завтрак была слишком соленой, а в лепешке мне попадались колючие ости пшеницы и угольки, я почти ничего не ела. Пустой желудок сводит судорогой, не поэтому ли на просьбу жеманного богача что-либо спеть, я затянула именно эту незатейливо-красноречивую песню:
–Я начал жизнь в трущобах городскихИ добрых слов я не слыхал.Когда ласкали вы детей своих,Я есть просил, я замерзал.Вы, увидав меня, не прячьте взглядВедь я ни в чем, ни в чем не виноват.За что вы бросили меня? За что!Где мой очаг, где мой ночлег?Не признаете вы мое родство,А я ваш брат, я человек.Вы вечно молитесь своим богам,И ваши боги все прощают вам.
Наверно, я слишком чувствительная. А еще плохо переношу вонь, духоту и провалы во времени. Не знаю, как меня угораздило шагнуть вперед на самый край сцены, помню только, как полетела вниз, и меня подхватил на руки мрачный солдат, стоящий у кресла с красной накидкой.
Еще позади раздался надтреснутый голос Фарбия:
– Умоляю ее простить! Валия просто разволновалась, не каждый день она выступает перед самим Цезарем.
«О чем он говорит? Какой еще Цезарь… Вот этот надменный кривляка?» Перед глазами мелькали черные кружки, я вроде бы все слышала, и не могла ни слова сказать от слабости. Меня куда-то понесли, а потом в ноздри ударил резкий запах уксуса, тут волей – неволей встрепенешься.
Когда я немного пришла в себя, то увидела, что лежу на алом плаще в повозке, а этот… который вроде бы римский Цезарь, сидит рядом и держит у моего лица открытый флакон с пахучей жидкостью.
– Куда меня везут?
– Во дворец, конечно! Хочу послушать твое выступление в более спокойной обстановке.
Я растерянно посмотрела в бледно- голубые глаза мужчины, и мне стало жутко. Потому что в них царил холод и любопытство вивисектора. Но, может, я ошибаюсь, и у всех императоров такой жесткий пронизывающий взгляд. Им по статусу положено иметь строгий вид.
– Мое имя Валия. А вас как можно называть или мне вовсе не выпадет этой чести?
Я пыталась улыбаться, а сердце трепетало подобно пойманной в сачок бабочке. Совершенно не представляла, как мне себя вести и что делать дальше.
– Зови меня Фурий, – он благосклонно кивнул, аккуратно закупоривая свою вонючую склянку.
Глава 7. Во дворце Фурия
Наше путешествие на Палатинский холм,
