Розалин Майлз - Королева
Как-то вечером они ужинали в Вестминстерском дворце, и вдруг Генрих исчез. Через несколько секунд грянули трубы, слуги отдернули занавес, и взорам гостей предстала беседка, из которой открывался вид на роскошный цветник.
В саду стояли шестеро господ в алых камзолах, у самого высокого из шестерых, у Генриха, на груди сиял девиз, выложенный пластинками из чистого золота: «Мое сердце не лжет».
«Если я изменю, — пел он, — значит, верности нет на земле». Потом он положил к Екатерининым ногам золоченое сердце, и вместе, рука об руку, они открыли бал.
Любила? Конечно, любила. Какая бы женщина не полюбила?
Но кого мне с той же силой полюбить теперь, когда пришло мое время?
Глава 5
Хочу ли я выйти замуж?
Могу ли?
Могу ли выйти замуж, если я влюблена — в жизнь, в Англию, в мою корону, в себя самое?
Дни удлинились, зима растаяла и утекла ручьями, огонь в очаге поутих, а я все раздумывала. Уж если говорить о браке, я предпочла бы роль мужа, не жены! Я прекрасно видела на примерах Марии и Екатерины, что значит быть женой, покоряться мужу, его воле. В браке мужчина приобретает, женщина теряет. И еще кое-что я узнала о браке от моего покойного лорда, барона Тома: в любви женщина проигрывает, потому что мы всегда любим, мы не выбираем, выбирает мужчина! Так должна ли я выходить замуж? Да еще без любви?
Чтобы брак был по всем правилам — должна; королева не может руководствоваться только своим сердцем, как простая телятница. «Но женщина, которая отдается мужу без любви, — протестовала моя плоть, — торгует собой, как последняя уличная девка!»
Однако если женщина испытывает этот трепет, этот жар в чреслах, мужчины считают ее шлюхой! А дочери Анны Болейн следовало бы помнить, что ожидает шлюху…
Так за кого я могу выйти замуж, не согрешив против порядочности?
Ни за кого!
«Ты повенчалась с Англией, — кричала моя душа, — и каждодневно печешься о ней, как верная жена!» Я в сердцах повернула на пальце золотое коронационное кольцо. На эту стезю направил меня Сесил в день моего восшествия на престол. А забот было не счесть. Государство, которому я отдалась, гнило, как дуб, от сердцевины к краям. И сердцевиной этой были деньги.
Безденежье — проклятие королей!
Безденежье и войны!
И долги! Мария оставила долги по всей Европе, и под убийственные, безумные проценты: деньги, деньги, деньги…
День и ночь мы говорили о деньгах, Сесил и я. Потом Сесил нашел нужного человека: Томаса Грешема, европейского финансиста, но англичанина до мозга костей; каждое его слово было серебро, каждое дело — золото. Спокойная компетентность Сесила успокаивала мой смятенный дух — да нет, он сам был моим духом, моим добрым духом, я так и говорила: «Что бы я делала без вашего незримого руководства, без вашего невидимого присутствия, сэр Дух?»
Через несколько дней Грешем представил свой первый доклад. «Ваше Величество, вам надо восстановить национальную валюту! Она в полном небрежении, и само имя Англии чернится каждой сомнительной монетой. Если вы хотите вернуть доверие к нашей стране, здесь и за границей, это — единственный путь».
«Чтобы избежать войн, — сказал Сесил, — надо обороняться».
А для этого надо покупать оружие и людей.
А на это нужны деньги…
Деньги…
И Ваше Величество должны выйти замуж…
Замуж…
Выйти замуж ради денег?
Но у кого они есть?
Праздник Урожая прошел в слезах от рассвета и до заката; в Виндзоре я мучилась теми же невеселыми мыслями, что преследовали меня в Вестминстере и Уайт-холле. Как я ненавидела эти сырые августовские дни, когда нельзя ни гулять, ни ездить верхом — остается только сидеть взаперти. Даже жаркий, не по сезону, огонь в очаге не согревал дворец: в комнате пахло сыростью, как в склепе.
Замужество и деньги, Франция и Шотландия, деньги и замужество…
Апатично раскладывая пасьянс (мысли мои были заняты все теми же неотвязно мучившими меня проблемами), я услышала, как дамы щебечут и хихикают над только что принесенным пакетом. «Идите сюда! — раздраженно крикнула я. — Над чем вы там смеетесь?»
Екатерина Грей, выступив вперед на коротких ослиных ножках, с реверансом протянула переплетенный в красную кожу томик и уставилась на меня пустыми желтыми глазами. Пусть она мне кузина, семейного духа в ней ни на грош! А еще выставляет себя ближайшей родственницей, похваляется правами наследницы и при всяком случае норовит уязвить. Я оскалилась.
— Доставили книги, — сказала она своим омерзительным школярским голоском, точь-в-точь как у покойницы Джейн. — Вот эта — из Женевы. Против Вашего Величества.
— Что? Против меня?
— Полоумный шотландец, изгнанный с родины, напыщенный пустозвон, бродячий проповедник, госпожа, — поспешно вмешалась Кэт Кэри, которая всегда замечала, что Екатерина хочет меня задеть, — жалкий попик по фамилии Нокс выпустил совершенно смехотворный памфлет…
Анна Уорвик поторопилась ее поддержать:
— С нелепейшим названием «Первый зов трубы против чудовищного воинства женщин…»
— Женщин?! — вскричала я.
— Нет, мадам, — наставительно пояснила Екатерина, — даже не против нас, членов королевского рода, но исключительно против королев…
Членов королевского рода? Во мне закипала злость. Осторожней, кузина, не заносись!
Я схватила книгу.
— Так что он пишет?
Екатерина не могла смолчать:
— Пишет, что владычество женщин противно природе, мало того, противно Божьей воле…
Я взорвалась:
— Значит, и я, и моя сестра, и все мои сестры-королевы по всему миру — значит. Господь со своим Провидением ошибся в нас?
Я бросила карты Екатерине в лицо, книгу — в огонь.
— Глупец! Этот человек — глупец!
Конечно, глупец! Как бы я стала королевой, если б не по воле Бога, который избавил меня от сети ловчей и от словесе мятежна и сквозь тьму опасностей привел на этот трон?
Но вот она снова, эта вечная песня советников и ухажеров: я не могу править, мне нужен мужчина.
К чертям собачьим!
Екатерина вцепилась в эти дурацкие доводы, словно терьер в крысу, и продолжала вещать.
— Он говорит, — нудела она, — в природе лев не склоняется перед львицей, как и любой другой зверь, но петух главенствует над курицей, баран над овцой, самец над самкой. Власть королевы разлагает мужчин, ставит их ниже скотов! — Она помолчала. — Но если Ваше Величество выйдет замуж…
— Господи Иисусе! — возопила я в ярости. — Придержи свой дерзкий язык. Еще одно слово, и, клянусь, я отправлю тебя в Тауэр!
Власть королевы разлагает мужчин…
— Я тебя разлагаю, Робин? — спросила я, кокетливо надувая губки.
