Анри де Ренье - Необыкновенные любовники
Под плитами одной из часовен г-н де Ла Томасьер обрел себе гробницу. Никто из друзей его не преминул воздать ему последний долг, как и сам он не отказал бы в этом любому из них. Г-да де Парфонваль и де Рантур выделялись в первом ряду; было отмечено также присутствие г-на д'Эгизи. Оно вызвало некоторое перешептывание, которое перешло бы в ропот, если бы г-н де Валанглен, не одобрявший подозрений против г-на д'Эгизи, не счел своей обязанностью заметным образом поклониться ему. Маленький человечек принял это приветствие с гордостью и непостижимой спесью, настолько вид г-на де Валанглена, распоряжавшегося церемонией, напоминал ему об обидной неудаче в деле, в котором другой достиг такого быстрого успеха.
Девица де Ла Томасьер, казалось, не разделяла интереса, проявленного ее матерью к рассказу г-на де Валанглена. Она хранила молчание, опустив глаза. Г-н де Валанглен наблюдал ее безмолвие и печаль. Таким образом, когда г-жа де Ла Томасьер, поднявшись для каких-то хозяйственных распоряжений, оставила их вдвоем, г-н де Валанглен ощутил некоторую неловкость от положения, которое обычно бывало для него наиболее приятной частью его посещений, ибо тогда он свободно выражал девице де Ла Томасьер свои чувства к ней; но на этот раз, чтобы завязать беседу, он приступил к предмету более общего характера и более отвечающему положению. Г-н де Валанглен распространился о краткости земного существования и о превратностях, коим оно подвержено. Он порицал безумие тех, кто черпает в счастии некоторую уверенность в его прочности. Он перешел к утратам, которые нам случается переносить. «Без сомнения, одна из самых жестоких — утрата отца, хотя провидение и заботится о том, чтобы облегчать ее нам, уча принимать ее как необходимое следствие закона природы, согласно которому те, кто вступили раньше нас в жизнь, опережают нас и в смерти. Мы обязаны им жизнью, как обязаны и тем, что также умрем: такова уж общая повинность и неизбежная судьба». К этому рассуждению он присоединил все то, что мог подсказать ему разум; тем временем девица де Ла Томасьер не прерывала его речи, а когда он кончил ее, видимо, не хотела ответить. Она продолжала сидеть, неподвижная в своем траурном платье. Свежий воздух лился в открытые окна. Была середина сентября. Плодовые деревья в саду, тщательно подстриженные в виде пирамид, тянулись правильными аллеями; тополя на берегу реки тихо дрожали своей неровной листвой. Г-н де Валанглен в смущении пытался дать разговору иное направление. Девица де Ла Томасьер, без сомнения, почувствовала, какой оборот хочет он придать ему, и жестом остановила его.
— Не ищите, сударь, — сказала она г-ну де Валанглену, — дальнейших слов утешения и извините меня, если я плохо отвечаю на те речи, за которые должна быть вам благодарна. Вы очень деликатно избавили меня от того, чего я больше всего на свете боялась. Сейчас, сударь, обстоятельства таковы, что личные чувства мало уместны, и я вам очень признательна за то, что вы предметом разговора избрали мысли, подобающие каждому перед лицом смерти, не примешивая к ним ничего из того, что я вынуждена была бы просить вас временно оставить в стороне. Вы сами настолько пошли навстречу мне, что подобное согласие между нами дает мне смелость высказать вам свое желание до конца.
Г-н де Валанглен поклонился.
— Я легче решилась бы обратиться к вам со своей просьбой, если бы вы не приучили меня к мысли, что она может причинить вам некоторое огорчение. Ваша доброта ко мне виною тому, что я, не колеблясь, прошу вас вновь проявить ее; вы, без всякого сомнения, согласитесь, сударь, если я попрошу вас, в течение некоторого времени не искать встречи со мною. Пусть подобное желание не покажется вам оскорбительным; об этом просит душа, нуждающаяся в размышлении и уединении. Я скажу даже, что это — обязанность, налагаемая на меня обстоятельствами, и вы по доброй воле поможете мне ее выполнить. Есть события, настолько внезапные, что они повергают нас в полное расстройство, и тогда необходимо бывает вникнуть в их значение, чтобы понять заключающийся в них урок. Таково и несчастье, поразившее меня. Я все еще захвачена им и хочу в одиночестве постараться постигнуть его смысл. Вы отнесетесь с уважением к этому моему искреннему желанию. Ваше отсутствие поможет мне не рассеиваться.
Девица де Ла Томасьер помолчала с минуту и продолжала:
— Наш долг по отношению к тем, кого мы теряем, не кончается с их смертью; он длится и принимает неожиданные формы. Любовь детей к родителям в особенности предъявляет свои требования. Она в некоторых случаях говорит даже голосом, которого за нею раньше не знали. Именно этому голосу я и намереваюсь внимать. Молитва поможет мне расслышать в нем определенную волю. Серьезность вашего чувства ко мне дает мне право просить у вас этого необычного доказательства. Я увижу в нем знак того, что мой достойный отец не ошибся в том уважении, которое он оказывал вам, и в том выборе, который он мне советовал сделать.
При имени своего отца девица де Ла Томасьер залилась слезами.
— Вообще, — продолжала она, — ум его был ясен, а сердце — еще лучше, и я удивляюсь, почему господь не принял этого во внимание и не пощадил его, послав смерть, столь ужасную по своей непредвиденности и внезапности; но нам не подобает обсуждать божественные замыслы; они превосходят наш разум и в нем не нуждаются.
Эта необычайная речь сильно удивила г-на де Валанглена. Девица де Ла Томасьер проявила себя в ней человеком, которого он не знал раньше. Впрочем, все это было не чем иным, как следствием законной скорби. Дело сводилось к тому, чтобы дать время этой юной душе оправиться от тяжелого удара, который обрушился на нее столь неожиданно. Более того, г-н Валанглен из эгоизма предпочитал, быть может, предоставить господу позаботиться об утешении прекрасной печальницы, вместо того чтобы брать такую заботу на себя. К этому делу он чувствовал себя мало способным, так как ему казалось нетрудным забыть смерть г-на де Ла Томасьера. Его дочь и сама ощутит это, когда истощит свою праведную скорбь. Ее благочестие поможет ей в этом. Г-н де Валанглен вспомнил, что и сам он в некоторых случаях внезапно обращался к богу и извлекал из этого наилучшие результаты, хотя обычно он бывал более тверд в вере, нежели усерден в делах религии. Так он истолковывал в девице де Ла Томасьер ее прихоть уединиться, замкнуться и погрузиться в молитву. Он все же был этим несколько удивлен, но причину своего удивления объяснял тем, что до сей поры больше обращал внимания на физическое сложение своей невесты, чем на подробности ее характера. Сказать правду, он мало о нем беспокоился, рассудив, что в супружеской жизни содержится слишком много общих интересов, чтобы нельзя было найти взаимное согласие, необходимое для придания браку приятности и прочности; что же касается небольшого дополнения, служащего к его украшению, то красота девицы де Ла Томасьер была достаточной, чтобы его обеспечить.
