Жанна Бурен - Дамская комната
Золотое кольцо служило ей знаком каждой предстоящей встречи. Маленький Дени, усыновленный супругами-садовниками, занимавшимися хозяйством меховщика, был для них курьером.
«Утром Дени принес мне кольцо, — размышляла Флори, лежа в постели по возвращении из Тура. — Значит, Гийом скоро будет меня ждать там, внизу. Но это же невозможно! Не сейчас! Не этой ночью! Не после этих минут, проведенных у изголовья постели отца!»
«Как всегда, когда все в доме уснут, я пойду в башню, — решила Флори, — чтобы на этот раз поговорить с Гийомом, рассказать ему о том, что происходит. В конце концов должен же он меня понять! На этот раз дело не в капризе, речь идет о моральном обязательстве перед умирающим… и каким умирающим! Перед отцом, от которого я до нашего преступления не видела ничего, кроме большой нежности, и последние годы жизни которого я так омрачила. Обмануть его еще раз, в этот самый вечер, прекрасно понимая, что это значит, было бы худшей из низостей. Я не могу на это пойти. Если Гийом не поймет этих моих угрызений совести, значит, он любит только мое тело, значит, я погибла ради человека, не достойного такой жертвы!»
III
Как казалось метру Брюнелю, на его руках за время болезни появилось больше усеивавших их бурых пятен.
Усевшись в выставленное на площадку перед входом в дом кресло с высокой спинкой после полуденной трапезы, удобно обложенный подушками, он критически осматривал эти приметы времени, которые бабушка Марг называла попросту «кладбищенскими цветами» Не успевшее пока еще подняться слишком высоко солнце в этот час октябрьского дня проливало па выздоравливавшего смягченный свет, способствовавший восстановлению его сил хорошему настроению и с большей неумолимостью выявлявший признаки старения, с которыми ему было трудно мириться.
— За несколько недель я постарел на десяток лет, — говорил он, хмурясь.
— Не нахожу причин для такого вывода, мой друг, — отозвалась Матильда, сидевшая рядом с шитьем в руках — Вы едва выбрались из болезни, совершенно вас изнурившей, и хотите, чтобы к вам тут же вернулась ваша прыть! Немного терпения! Вместо того чтобы жаловаться на всякие пустяки, возблагодарили бы Бога за его милость к вам!
— Черт возьми, вы рассуждаете, как ваш дядя-каноник! — проворчал Этьен, настроение у которого было неважным. — Он, однако, признает, что все мы жалкие, несовершенные создания. И что в этих условиях нам не пристало просить больше того, чем мы сами можем дать!
Матильда снисходительно пожала плечами и промолчала. Она пока еще слишком живо воспринимала благо обретенного покоя, чтобы быть расположенной к ссоре.
— Сегодня на ужин, кажется, у нас каштаны со сладким сидром, — проговорила она, помолчав, — Я попросила Сюзанну приготовить для вас вместо них овощной суп. Думаю, что это будет более легкая еда.
Приступы Этьена сначала стали менее болезненными, случались все реже и реже, а потом и вовсе прекратились, хотя и неизвестно почему. Потом началась лихорадка. Доктор заявил, что подействовало его лекарство, Маруа относила это за счет своего отвара, ювелир же упирал на свой могучий организм. Матильда ограничивалась воздаянием благодарности Богу. Она была ему тем больше признательна, что болезнь мужа, что бы он ни говорил, не затянулась и не подорвала его здоровье. Он быстро поправлялся. Жена его относила это также и за счет примирения Этьена со старшей дочерью.
— Вы, конечно, будете говорить, что я слишком полагаюсь на Провидение, — сказала она, — но это не мешает мне думать, что, не перенеси вы это такое тяжелое заболевание, вы по-прежнему отказывались бы простить Флори и что мы не наслаждались бы теперь здесь, в ее доме, семейным миром, столь же дорогим вам, как и мне.
Этьен ответил не сразу. Он рассеянно смотрел на служанок, собиравших под деревьями, окружавшими дом, те самые каштаны, которые будут поданы к ужину. Чтобы не укалывать пальцы колючей скорлупой, они со смехом разбивали ее сильными ударами пяткой, а затем не без осторожности собирали гладкую коричневую сердцевину в корзины. Вокруг них в темпе колеблющейся каролы падали длинные шафрановые листья, золотевшие в лучах солнца.
Метр Брюнель говорил себе, что приятно смотреть на эту молодость, окруженную золотистым сиянием, и что, говоря откровенно, их пребывание в Вансэе проходит так хорошо, как это только возможно.
— Да, дорогая, ваша идея переехать на время моего выздоровления к Флори была хороша, — согласился он, смягчаясь. — Флори принимает нас с заботой, которая меня очень трогает.
Раньше у него было другое мнение! Молодой женщине, очень часто навещавшей отца, пришлось долго настаивать на этом. Такому решению способствовало и понимание того, что с каждым днем их присутствие у своих турских хозяев обременяет их все больше и больше, и наконец оно было принято.
Ювелир до этого времени всегда уклонялся от визита к дочери, но Матильда считала, что любопытство, бывшее одним из слабых мест мужа, также сыграло в этом свою роль, чего Этьен, возможно, и не осознал.
Все пять дней, как они переехали в Вансэй, ожидавшийся мир не нарушался. Флори приняла родителей ласково, с уважением, с признательностью, окружила их тысячью знаков внимания. Она теперь уходила в приют Гран-Мон только по утрам, чтобы посвящать все остальное время тем, чье пребывание под крышей ее дома значило для нее так много.
Внезапно сторожевая собака, которую теперь чаще всего привязывали в будке за домом, вдруг разразилась яростным лаем. Ее лай помешал расслышать шум, сопровождавший появление нескольких лошадей между стволами каштановых деревьев.
— К нам пожаловали наши друзья из Тура, — объявила Матильда.
Луи Эрно, Беранжер и ее брат, спешившись, приближались.
Все они нашли Этьена в прекрасном состоянии и, прежде чем рассесться вокруг него, без конца его с этим поздравляли. Одну из служанок, принесших сиденья для гостей, Матильда послала за Флори. Молодая женщина после обеда ушла в башню, что стояла в конце сада, в которой поселилась, уступив свою комнату родителям, что было вполне естественно. Она быстро присоединилась к собравшейся компании. Ей был представлен Бернар Фортье, которого она до сих пор не знала.
Что знала Беранжер о причинах, заставивших женщину возраста Флори, такую очаровательную и состоятельную, жить без супруга, вдали от родителей, от всей светской жизни, в изоляции, которой, казалось бы, нет оправдания? Брюнели об этом не говорили. Во время их предшествовавших приездов в Тур Матильда ограничивалась разговорами о Кларанс и лишь осторожно намекала на другую дочь, жившую в этих краях. Болезнь Этьена, последовавшее за нею примирение, частые посещения дочери вынудили Матильду дать какие-то смутные объяснения, которых, разумеется, было недостаточно, чтобы удовлетворить любопытство Беранжер. Однако она не ставила никаких неловких вопросов.
