Джон Окас - Исповедь куртизанки

Мадам Тибо повернулась ко мне и сказала:

– Жанна, что же ты о нас подумала?

Я не поняла, было это снисходительное любопытство или же она действительно хотела услышать мой ответ.

– Простите, мадам? – вспыхнув, переспросила я в реверансе.

– Ты девственница или уже спала с мужчинами? – без обиняков спросила мадам Мюссе.

Я сочла за честь, что дамы из высшего света серьезно интересуются столь интимными подробностями моей жизни. Я не хотела предстать перед ними отчаявшейся инженю, но еще меньше хотела рассказывать им о своей второй жизни.

– Насколько я могу судить, у мужчин две головы, но крови хватает только на то, чтобы думать ими по очереди, – сказала я.

Это замечание показалось дамам исключительно остроумным.

– С такой проницательностью, – сказала подруге мадам Мюссе, – эта гризеточка далеко пойдет.

Простите меня, святой отец, простите, простите, ведь за то время, пока я работала у Лабилля, у меня было более двадцати мужчин. Повитуха, которая сказала, что я никогда не смогу забеременеть, судя по всему, знала, что говорит. С большинством мужчин я знакомилась в магазине, но и рекомендации сослужили мне неплохую службу. Я никогда не опускалась до приставания к мужчинам на улицах.

Тогда мне казалось, что два десятка мужчин – это очень много, но по сравнению с тем, что было дальше, это ничто.

Отец Даффи, который все это время молча слушал Жанну с закрытыми глазами, открыл их:

– Дитя мое, Господь простит вас, только если вы будете совершенно откровенны, если вы устыдитесь содеянного. Не хочу показаться неделикатным, но должен напомнить, что вы обещали рассказать мне все без утайки. Расскажите мне об этих двадцати мужчинах.

– По правде говоря, я уже и не помню, что это были за люди.

– Вы имели с ними обычные сексуальные отношения?

Жанна поняла, что под словом «обычные» отец Даффи имеет в виду вагинальное сношение в позиции «мужчина сверху». Она вдруг подумала, как же молода и наивна она была, и от этой мысли ее горло сжалось так, что она не могла говорить и лишь покивала головой в знак согласия.

Священник не торопил ее, давая время собраться с мыслями.

– Да, – наконец прошептала она. – Тогда мне был известен только этот способ. Но потом я узнала, что есть множество способов доставить мужчине удовольствие – было бы кого ублажать.

– Как вам известно, смертный грех – это не только сам серьезный проступок, но и наши помыслы, нагие отношение к содеянному. Законы Господа всемогущего предельно ясны. Он даровал людям плотскую любовь как законное право законных супругов, чтобы они плодились и размножались, заселяя землю правоверными христианами. Другое отношение к этому – тяжкий грех. Но там, где пылают страсти, намерения и мысли отходят на второй план, особенно когда мы молоды. Всемогущий Господь, безгранично мудрый и всепрощающий, знает об этом. И все-таки ветреность, желание распалять мужскую похоть – это не пустяк. И сознательное умолчание деталей в этой исповеди может стоить вам вечных страданий.

Жанна серьезно кивнула и продолжила свой рассказ.

Мадам Гурдон, одна из наших постоянных покупательниц, держала дом свиданий, известный бордель. Мадам Шаппель, которая начала подозревать, что я подрабатываю на стороне, предупреждала меня о неминуемой расплате за грехи и в качестве примера привела мадам Гурдон.

– Когда-то Гурдон была красавицей, – сказала старшая продавщица. – Но только посмотри на нее сейчас – никогда не скажешь.

И в самом деле, ей пришлось дорого расплачиваться за годы роскоши. Кожа покрылась морщинами, тело обрюзгло, глаза превратились в узкие щелочки, а из-за бренди нос стал малиновым. Из-за проблем с кровообращением ей даже в самый теплый день приходилось прятать руки в норковую муфту. У нее был огромный бюст, но груди потеряли форму. Обжорство подарило ей грушевидное тело, разбухшие бедра, ягодицы и ляжки.

Несмотря на предостережения мадам Шаппель, я прониклась симпатией к мадам Гурдон. Может, грех и разрушил ее тело, но дух остался непоколебим. Она держалась так же высокомерно, как молодые красотки, и нигде не появлялась без своего любовника Люсьена, которого содержала. Это был красивый, элегантный, хотя и невысокий кавалер не старше тридцати, который часами терпеливо ждал, пока мадам Гурдон примеряла платья. Она спрашивала его мнения о каждом из них. Он льстил напропалую, говоря, что ей идет все. Однажды она приобрела пеньюар и позвала Люсьена в примерочную, чтобы тот одобрил покупку. Когда гризетки отвлеклись, мадам с любовником успели позабавиться.

Других девочек поведение мадам Гурдон шокировало, но я не понимала, почему женщине нельзя потакать своим капризам как мужчине. Мы частенько оказывали пожилым мужчинам небольшие любезности, оставляя их в примерочной наедине с молодыми любовницами, чтобы они могли увидеть свои приобретения в деле.

Однажды мадам Гурдон пришлось ждать своей очереди в примерочную. Я попыталась развлечь ее разговором, и она спросила, нравится ли мне работать продавщицей. Я робко призналась, что у меня есть другие устремления, но я не знаю, как добиться этого.

Она поинтересовалась, знаю ли я, чем она зарабатывает на жизнь.

– Вы торгуете гармонией в отношениях мужчины и женщины, не так ли?

– Хорошее объяснение, – отметила она. – Да, я сводница. Я наблюдала за тобой, Жанна. У тебя есть все для работы в моем заведении. Ты сможешь зарабатывать как минимум втрое больше, чем здесь, и за меньшее время. У тебя будет своя комната. Тебе не придется жить в дортуаре.

Перспектива показалась мне заманчивой.

– А что я должна буду делать? – поинтересовалась я, будто сама не понимала.

– Ты будешь дарить мужчинам радость своего общества, – ответила она. – Есть ли у тебя какие-то границы?

Я сказала, что многое пробовала, но мечтаю о большем.

– Все это кажется мне вполне приемлемым, – сказала я. – И я не вижу оснований думать иначе.

– Ты девственница? – спросила она.

– Да, – солгала я, зная, что это дает мне определенные преимущества.

– Превосходно. И такая миленькая! – она погладила меня по руке. – Была бы я мужчиной, я бы сама сорвала этот плод.

К тому моменту, как я сообщила, что ухожу, я проработала у Лабилля чуть больше года. Мадам Шаппель неодобрительно покачала головой. Я ничего не сказала тете Элен и дяде Николя – пусть ищут меня сами.

Прекрасным солнечным майским днем 1762 года я взяла карету и отправилась в дом свиданий, старинный особняк неподалеку от Буа де Болонь. У дверей меня встретила высокая африканка с блестящей черной кожей. На ней было платье, похожее на те, что носила настоятельница монастыря, только совершенно прозрачное, узенькие черные кружевные трусики и высокие кожаные ботинки. Бюстгальтер она не носила.