Ирина Мельникова - Грех во спасение
– Алина, дорогая! Я обещаю вам, что приложу все усилия, чтобы вы были счастливы не меньше, чем в доме своего...
Митя не успел договорить. Соскучившийся Ветерок выбежал из ложбины, в которой он обычно пасся, и радостно заржал, обнаружив, что хозяйка за время его отсутствия никуда не исчезла. И Маше ничего не оставалось, как подняться из-за камня и виновато развести руками.
Митя на мгновение потерял дар речи, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, потом побледнел, яростно сверкнул глазами и, повернувшись к Алине, попросил:
– Дорогая, пройдите, пожалуйста, к коляске, я должен поговорить с этой бесцеремонной особой тет-а-тет!
Алина, поджав губы, смерила Машу презрительным взглядом и, гордо вскинув тщательно причесанную головку в белоснежной, отделанной кружевами шляпке, прошествовала к коляске.
Митя одним прыжком преодолел расстояние до камня, ухватил Машу за плечи и яростно встряхнул:
– Опять за старое взялась, голубушка? Мало я тебе уши в детстве драл, дрянь ты этакая!
– Митя, – Маша была потрясена до глубины души, – я совершенно случайно оказалась за этим камнем. Кто же знал, что вы здесь остановитесь?
– Так я тебе и поверил! Я прекрасно понимаю, почему ты так себя ведешь! Вероятно, вбила себе в голову, что я захочу когда-нибудь жениться на тебе? – Он закинул голову назад и громко рассмеялся. – Смею тебя заверить, все эти сказки о принцах и бедных красавицах – романтические бредни, в которые верят дурочки вроде тебя. Неужели ты думаешь, что я способен полюбить воспитанницу моей матери? – Он презрительно усмехнулся. – Пожалеть могу, это мне труда не составит, но жениться – увольте...
И на этот раз фраза осталась незаконченной. Оглушительная пощечина заставила оглянуться Алину и нервно вздрогнуть Ветерка. Конь всхрапнул и скосил глаз на свою красную от злости хозяйку, которая стояла перед младшим Гагариновым в позе петуха, готового нанести последний, сокрушительный удар своему противнику. Но, похоже, Мите вполне хватило и одной пощечины. Он гневно сверкнул глазами, открыл было рот, но ничего не сказал, скривился в усмешке и почти с ненавистью посмотрел на Машу.
Девушка с вызовом встретила его взгляд:
– Заруби себе на носу, Митенька, что ты излишне высокого мнения о своей персоне! И если бы пришлось выбирать между тобой и жалким, в коростах каторжником, я, конечно же, отдала бы предпочтение ему!
– Ну что ж! Я постараюсь доставить тебе подобное удовольствие! – Митя даже задохнулся от бешенства, и его пальцы вновь стиснули ее плечи. – Если ты вздумаешь вновь подглядывать за мной, пощады не жди! В нашей семье тебе тогда определенно не жить! И учти, барона тебе тоже не видать как собственных ушей. Я-то, дурак, доброе дело затеял, хотел, чтобы он женился на тебе. Слава богу, ты вовремя показала свою гнусную душонку!
Маша что было силы оттолкнула его от себя и в мгновение ока оказалась в седле. Свесившись с Ветерка, она приблизила свое лицо к Митиному и, выделяя каждое слово, сказала:
– Проваливай к своей дохлой селедке, светлейший и сиятельнейший Дмитрий Владимирович! Уж она-то тебя осчастливит, это точно! Айн, цвай, марширен! По одной дощечке будешь ходить и радоваться, если тебя в очередной раз коленями на горох не поставят!
Последние слова она произнесла отчетливо и громко и с тайным злорадством отметила, что они, несомненно, достигли ушей Алины. Иначе с чего бы ей так побледнеть?
Маша по-казачьи лихо свистнула, ударила коня плеткой по крупу и на полном скаку миновала коляску и застывшую в испуге Алину. Комья дерна, выбитые копытами Ветерка, фонтаном брызнули в ее сторону. Девушка вскрикнула и пошатнулась.
Маша оглянулась и, прежде чем скрыться в лесу, заметила, что Митя нежно обнимает Алину и, кажется, целует ее...
– Маша, – прервал ее мысли барон и осторожно поддержал под локоть, – позвольте помочь вам...
Они спустились по крутым каменным ступеням к реке и присели на широкую скамью под старой липой.
Тихо-тихо струился над ними теплый вечерний воздух, огромная луна, похожая на медный таз для варенья, медленно вставала над парком по другую сторону реки. В кроне липы завозилась какая-то птаха, и на шляпку Маши упала сухая веточка. Заунывно, словно по покойнику, провыла где-то на задворках усадьбы собака, и девушка еще плотнее закуталась в шаль, которую Зинаида Львовна успела набросить ей на плечи, когда Маша спускалась с террасы.
– Вы замерзли, Мария Александровна? – нарушил молчание барон. – Позвольте предложить вам мой сюртук. – И, не дожидаясь ответа, накинул его Маше на плечи. Она поблагодарила его взглядом и снова хотела отвернуться. Сегодняшнее настроение не располагало к разговорам, и на прогулку с Алексеем она пошла, не смея отказать ему, ведь он впервые попросил ее об этом...
Барон был единственным молодым человеком, к которому она относилась с уважением и, помня о его военных подвигах и серьезной ране, даже с почтением.
– Машенька, – Алексей взял ее за руку и неожиданно прижался к ней губами, – я уже давно искал момента встретиться с вами наедине. Не сегодня-завтра я покину ваше имение, и перед расставанием я хотел бы объясниться с вами.
– О чем же, Алексей Федорович?
Маша не отняла руку, а лишь слегка сжала пальцы барона, и он, приняв это за одобрение, быстро и взволнованно сказал:
– Я намерен поведать вам о своих чувствах, которые испытываю с того момента, когда впервые увидел вас.
Он перевел дух и продолжал уже более решительно:
– Вы самая красивая и очаровательная из всех девушек, каких я когда-либо встречал в жизни. У вас прекрасный характер, вы умны и отлично образованны. – Он опять вздохнул, помолчал долю секунды и произнес с необычной для него твердостью: – Я люблю вас, Мария Александровна, и прошу стать моей женой.
Маша вздрогнула. До сей поры все, что говорил ей барон, она воспринимала будто со стороны. Вот сидят под густой липой двое молодых людей, разговаривают между собой, кто-то кому-то признается в любви... Но последние слова Кальвица словно пробудили ее ото сна, и она с удивлением посмотрела на него:
– О чем вы говорите, барон? Ведь я вас совсем не знаю... Нет, нет. – Она слегка отодвинулась от него и растерянно посмотрела в бледное лицо Алексея. – Вам все это кажется. Через месяц-другой вы вернетесь на свой корабль, и сегодняшний разговор представится вам смешным и нелепым. Вы испытаете смущение и раскаяние и расцените этот поступок как недопустимое ребячество и ничего более.
– Маша, милая, я все понимаю, – барон снова взял ее руку и осторожно сжал ее в ладонях, – потому и не тороплю с решением. Но, поверьте, я искренне вас люблю и никогда, слышите, никогда не смогу кого-то полюбить с такой же силой и страстью, как вас.
