Мэри Бэлоу - Немного женатый
Ева слабо улыбнулась еще одному из соседей, который наклонился к ней, чтобы выразить свои соболезнования и восхищение прекрасной поминальной службой. Все были так добры к ней. Как хорошо иметь друзей, которым ты не безразлична.
Где сейчас, в эту минуту, Джон? Она этого не знала. Они даже не написали друг другу ни одного письма за все долгие месяцы его отсутствия. Нельзя же переписываться мужчине и женщине, когда они не женаты и даже официально не помолвлены. По крайней мере этим, не имея от Джона известий, утешала себя Ева в первые месяцы разлуки. Она не могла написать ему сама, ибо он не дал ей своего адреса. Она все чаще думала, пытаясь отогнать эту мысль, что он мог бы найти способ дать о себе знать, не рискуя ее репутацией. Если бы только он приехал, думала Ева. Если бы в эту минуту она подняла глаза и увидела его на пороге, светловолосого и прекрасного, как всегда беззаботного и уверенного в себе! Но она увидела всего лишь полковника Бедвина, который слушал разглагольствования Сесила.
Странно, полковник явно не пытался от него избавиться. Ева чуть было не рассмеялась, когда он поставил Сесила на место на церковном дворе, и была разочарована, что сейчас он своим вниманием поддерживает в кузене сознание своей значимости. В то же время она была рада тому, что избавлена от необходимости быть любезной с суровым полковником. Она все еще чувствовала бы себя объектом его благодеяний, если бы этот день закончился по-другому.
Ева подошла к краю террасы, чтобы проводить уезжавших Джеймса и Серину Робсон. Помахав им вслед рукой, она вдруг почувствовала себя усталой и страшно одинокой. Она собиралась вернуться в дом, когда из дверей вышли Сесил и тетя Джемайма. Их карета уже подъезжала к дому. С ними был полковник Бедвин. Если не считать смущенной улыбки тети Джемаймы, поспешившей отвести глаза, они не обратили на Еву никакого внимания, словно ее и не существовало.
– Сейчас это, – широким жестом Сесил обвел дом и парк, – нельзя назвать имением истинного джентльмена. Можно сказать, неприглядная сельская развалюха. Мраморный портик в греческом стилем с колоннами и ступенями, вот что я имею в виду. Это будет производить впечатление, вы согласны со мной, милорд?
Ева с сомнением оглядела красивый фасад дома, увитый плющом. Она ожидала, что полковник даст резкую отповедь ее бестактному кузену, не посчитавшемуся с ее присутствием.
– Безусловно, – согласился полковник с высокомерием аристократа. – Такие перемены в принадлежащем вам имении еще более возвысят вас в глазах общества, сэр.
Сесил огляделся.
– И дорогу надо расширить и вымостить, – сказал он. – Здесь едва могут разъехаться две приличные кареты. Придется спилить несколько деревьев.
Несколько дорогих ее сердцу старых деревьев, подумала ошеломленная Ева.
– Прекрасная идея, – согласился полковник Бед-вин. – Это всего лишь деревья. Карета джентльмена куда важнее.
Сесил с удовлетворением оглядывался вокруг, пока не подъехала его карета.
– Я был очень рад познакомиться с вами, милорд, – сказал он. – А какое это удовольствие и честь для моей матушки. Может быть, как-нибудь, когда вы будете в Оксфордшире, вы посетите нас. К тому времени я превращу Рингвуд в место, где смогу достойно принять сына герцога. Может быть, вы со мной поохотитесь. А может, даже герцог, ваш брат… – он не решился продолжать свои нелепые предположения.
Полковник наклонил голову и протянул руку тете Джемайме, которая была так взволнована, что не сразу поняла, что он собирается помочь ей сесть в карету. Поняв наконец, чего он хочет, она поспешно взобралась по ступенькам.
– Ева! – Перед тем как занять свое место в экипаже, Сесил наконец удостоил ее вниманием. – Я перееду сюда через четыре дня. Надеюсь, ты не устроишь вульгарную сцену в знак протеста. Ты же знаешь, у мамы слабые нервы.
– До свидания, Сесил, – ответила Ева. – Прощайте, тетя. Спасибо, что приехали.
Тетка со слабой доброй улыбкой приложила к глазам черный носовой платок.
Утром, когда они только приехали, Джемайма, беспокойно оглядываясь, шепотом спросила: «А как поживают Бекки и Дэви?» Но она неудачно выбрала момент – к ним приближался Сесил. Тетя Джемайма улыбнулась, чуть кивнула и сказала, что ей надо взять рецепт приготовления торта у Евиной кухарки.
Когда карета отъехала, Ева осталась стоять рядом с полковником.
– Мадам, – начал он, – могу ли я…
Она не дослушала. Один только звук его голоса вызывал у нее негодование. Ева повернулась и не оглядываясь вошла в дом.
Глава 4
– Мне уже лучше, сэр, – сказал денщик. – Мы могли бы уехать еще до ужина.
Эйдан, стоявший в гостиничном номере, закрыл глаза. О, какое искушение! Через несколько мгновений он произнес вслух все ужасные, грязные, непристойные, богохульные слова, какие только были ему известны.
Денщик шмыгнул носом.
– Прочисти свой проклятый нос! – приказал Эйдан. Эндрюс повиновался, издав звук, подобный звуку треснувшей трубы.
– Мое штатское платье, – распорядился Эйдан, расстегивая красный мундир.
– Для верховой езды? – спросил Эндрюс.
– Нет, черт побери! – Эйдан снял мундир и бросил его на спинку стула, чтобы денщик потом убрал его. – Разве я сказал, для верховой езды?
– Нет, сэр, – признался денщик. – Я подумал, что, возможно, вы решили вечером уехать. – Нос у него по-прежнему был забит.
– Ты ошибся, – сердито сказал Эйдан. – Я сам тебе сообщу, когда соберусь оставить эту чертову гостиницу.
Не прошло и получаса, как он уже был в белой рубашке и галстуке, в синем облегающем сюртуке тонкого сукна и кремовом жилете, в панталонах цвета буйволовой кожи и высоких сапогах с белыми отворотами. Полковник побрился. Но его отвратительное настроение за эти полчаса нисколько не улучшилось, скорее наоборот.
Он все еще не мог поверить в то, что узнал от Сесила Морриса. Эйдану без особого труда удалось выудить из того интересовавшие его сведения. Он просто польстил ему своим вниманием, задавая вопросы и полностью одобряя все его идиотские ответы. Но с каким наслаждением он бы придушил этого маленького гаденыша.
Старик Моррис, вероятно, был отвратительным типом, с презрением думал Эйдан, принимаясь за обед в своем номере. В таком настроении ему не хотелось появляться в пабе. Когда Моррису не удалось заставить дочь выйти замуж ни за одного из предлагаемых им женихов, занимавших более высокое, чем он, положение в обществе, он позаботился о том, чтобы и из могилы сохранять над ней свою власть.
Согласно завещанию, которое он написал незадолго до смерти, Моррис действительно все оставил своей дочери сроком на один год, после чего наследство переходило к ее брату, а в случае его преждевременной кончины – к ее кузену. Но он предусмотрел одно привлекательное для Евы условие. Она сможет распоряжаться унаследованным всю жизнь, если в течение этого года выйдет замуж.
