Джуд Деверо - Мститель
— Я сама могу позаботиться о себе, — бросила Джессика, гордо выпрямляясь. — Не желаю, чтобы мужчина путался под ногами. Ни один не посмеет указывать мне, что и как делать.
Александр широко улыбнулся и бесцеремонно ее оглядел. Давным-давно Джесс обнаружила, что не может управлять своей маленькой лодкой в длинных юбках, и поэтому приспособила для себя матросский костюм: широкие штаны, сапоги до колен, свободную блузу и расстегнутый жилет. Вот только талия была такой тонкой, что приходилось туго подпоясывать штаны. В остальном она была одета, как большинство уорбрукских мужчин.
— Скажи, — вкрадчиво осведомился Алекс, — ты все еще хочешь узнать имя моего портного?
Мужчины стали смеяться куда громче, чем того заслуживала шутка. Они ежедневно наблюдали, как Джессика разгуливает по пристани, соблазнительно покачивая бедрами. Даже в мужской одежде все изгибы, которые мечтала иметь каждая женщина, были налицо.
Элинор поспешила вмешаться, прежде чем очередная колкость окончательно обозлит сестру:
— Спасибо за устрицы. Может, сегодня днем ты сумеешь принести нам трески.
Джесс молча кивнула. Неприятно быть всеобщим посмешищем!
Она сверлила взглядом Алекса, даже не потрудившись посмотреть на мужчин, которые так бессовестно наслаждались ее унижением, после чего развернулась и ушла. Элинор схватила тарелку Александра вместе со всем, что он не успел доесть, и обожгла его суровым взглядом, но упрекнуть не посмела. Что ни говори, а он — сын ее хозяина. Поджав губы, она сухо приказала прислонившемуся к двери Николаю:
— Отнеси это свиньям, да побыстрее.
Ник открыл было рот, но тут же прикусил язык. Глаза его опасно сверкнули.
— Да, мэм. Я не спорю с женщинами.
На этот раз хохот был почти оглушительным, и на секунду Алекс вновь ощутил себя частью этого города. Не чужаком, которым был вынужден стать.
Но смех тут же стих, когда Алекс встал… вернее, попытался встать. Он не привык к накладному животу и задел край стола. Одновременно ухитрился неловко повернуть раненую руку, и боль взорвалась с новой силой. Поэтому ему не сразу удалось освободиться.
Ситуация казалась ему забавной. Но в глазах окружающих он выглядел омерзительно жалким. И Алекс увидел сожаление в их взглядах. Отвернувшись, чтобы скрыть свой гнев, он покинул комнату. Пора познакомиться с Джоном Питманом.
Таможенный офицер оказался там, где и предполагал Алекс, — в конторе, служившей трем поколениям Монтгомери. Питман был приземистым, почти квадратным, лысеющим со лба коротышкой. Лица его Алекс не разглядел, поскольку тот низко нагнулся над счетными книгами, разбросанными по столу. Прежде чем он успел поднять глаза, Алекс оглядел комнату и заметил, что два портрета предков Монтгомери были сняты со стен, а на шкафчике, принадлежавшем матери Алекса, висел тяжелый замок. Похоже, этот тип решил надолго обосноваться здесь.
Алекс громко откашлялся.
Питман вскинул голову, и Алексу показалось, что его пронзили насквозь. Какие необычные глаза: большие, сверкающие, словно черные алмазы. Этот человек равно способен на добро и на зло.
Джон Питман пристально оглядел Алекса, словно определяя ему цену. Кажется, он успел припомнить все, что слышал об Александре Монтгомери, и сейчас сравнивал свое впечатление с тем, что увидел.
Алекс подумал, что одурачить этого человека будет нелегко. Значит, придется потрудиться.
Он вынул из кармана белый шелковый платок с кружевной каймой.
— Сегодня ужасная жара, не так ли? Я буквально в обморок падаю, — жеманно заявил он и, вихляя бедрами, направился к окну. Там он с бессильным видом прислонился к подоконнику и стал обмахиваться платочком.
Питман не произнес ни слова, по-прежнему изучая Алекса.
Алекс выглянул в окно и, лениво опустив веки, принялся с интересом разглядывать Николая, кидавшего корм цыплятам таким образом, что ветер уносил ровно половину семян. Но к преступнику уже бежала Элинор. Фартук развевался как знамя, двое младших Таггертов неотступно следовали за сестрой.
Алекс отвернулся от окна и вопросительно поднял брови:
— Насколько я понял, вы мой новый зять?
— Так оно и есть, — помолчав, ответил Питман.
Алекс направился к креслу, осторожно опустился на сиденье и скрестил ноги, насколько позволяли подложки на бедрах и животе.
— И, как я слышал, вы уже успели ограбить добрых жителей Уорбрука?
Он немного выждал, прежде чем снова посмотреть в глаза Питману. Глаза, как ни странно, отражавшие его душу. Алекс почти читал его расчетливые мысли.
— Я не сделал ничего незаконного, — сухо бросил Питман.
Алекс стряхнул с кружевной манжеты воображаемую пылинку и поднес манжету к глазам.
— Как я люблю хорошее кружево, — доверительно признался он. — Полагаю, вы женились на моей перезрелой сестре, чтобы получить доступ к верфям, которыми владеем мы, Монтгомери?
Питман ничего не ответил, но его глаза снова блеснули, а рука потянулась к ящику стола. Что там у него? Пистолет?
— Наверное, нам следует попытаться понять друг друга, — скучающе произнес Алекс. — Видите ли, я никогда не был своим среди Монтгомери, этих громогласных, назойливых, грубых людишек. Я увлекаюсь музыкой, культурой, хорошей кулинарией и терпеть не могу стоять на палубе рыскающего судна, осыпая проклятиями свору вонючих матросов. — Он картинно передернул плечами. — Но отец решил, по его выражению, «сделать из меня человека» и услал прочь. Деньги, выданные им, быстро кончились, поэтому я был вынужден вернуться.
Алекс улыбнулся Питману, но по-прежнему не получил ответа.
— Будь я одним из моих братьев, пожалуй, имел бы полное право изгнать вас из этой конторы, — объявил он и, кивком показав на закрытый шкаф, добавил: — Он наверняка полон бумаг, а может, и документов на право владения. И будет вполне естественно предположить, что вы воспользовались деньгами Монтгомери, чтобы купить все, что сейчас принадлежит вам, а следовательно, все эти приобретения по закону являются собственностью Монтгомери.
Глаза Питмана напоминали горящие угли, словно он был готов в любой момент наброситься на собеседника.
— Давайте заключим сделку. У меня нет ни малейшего желания проводить жизнь в этой комнате, перебирая бумаги. Но я вовсе не хочу сидеть в душной каюте на корабле, где от меня непременно потребуют героических деяний вроде тех, что ежечасно совершают мои отважные братья. Итак, вы забудете о землях Монтгомери: они никогда ничего не продают, — и станете платить мне… скажем, двадцать пять процентов от прибылей, а я закрою глаза на ваши делишки.
