Уильям Саймон - Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера
Многие эксперты считают, что длительное одиночное заключение гораздо хуже пытки водой и других форм психологического насилия. В карцере заключенные обычно страдают от летаргии, отчаяния, ярости и сильной депрессии, а также от других душевных расстройств. Изоляция, бездействие и бесструктурность такого образа жизни легко начинают разрушать ваш разум. Когда вам совершенно не с кем поговорить, вы никак не можете обуздывать свои мысли или удерживать связь с реальностью. Не побывав в карцере, вы даже не можете вообразить такого кошмара.
Неудивительно, что исследование одиночного заключения, которое длится больше 60 дней, показало: у заключенных развиваются серьезные душевные расстройства. Иногда такие расстройства остаются навсегда. Я очень боялся, что со мной такое произойдет. Прошло уже шесть лет с тех пор, как я сидел в карцере, но эти воспоминания не давали мне покоя. Я хотел выйти оттуда как можно скорее.
Через неделю после того, как меня бросили в карцер, федеральный прокурор предложил мне сделку: я отказываюсь от некоторых прав, а меня переводят в общую камеру. Я должен был добровольно отказаться:
• от слушания о залоге;
• предварительного слушания;
• телефонных звонков кому-либо, кроме адвоката и нескольких членов семьи.
Мне сказали, что когда я подпишу соглашение, то сразу выйду из карцера. Я подписал.
Мой лос-анджелесский адвокат Джон Изурдиага и его партнер Ричард Стейнгард помогли мне заключить это соглашение. Поскольку я был арестован в Рейли, оба адвоката великодушно уделили мне лишнее время, потратив его на решение моих проблем. Джон по собственной инициативе представлял мои интересы без гонорара еще с конца 1992 года, когда агенты ФБР устроили обыску меня дома в Калабасасе.
Сразу после возвращения в общую камеру я переговорил с Джоном Изурдиагой и Ричардом Стейнгардом по телефону. В голосе Джона чувствовалось напряжение, которого я раньше не замечал. К моему удивлению, оба адвоката стали закидывать меня вопросами о каких-то государственных тайнах. «К какой именно секретной государственной информации ты получил доступ? Как ты взламывал сети разведывательных служб США?»
Когда я понял, о чем это они, то в голос рассмеялся. «А, нуда. Еще скажите, что я шпион и занимаюсь секретной разведывательной деятельностью».
«Не ври нам, Кевин, – сказал Джон, голос его звучал с пугающей серьезностью. – Пришло время говорить начистоту».
Я моргнул, не веря тому, что слышу. «Не, ребята, вы что, шутите?»
Тогда Ричард произнес слова, которые прозвучали для меня как взрыв гранаты: «Помощник федерального прокурора США Шиндлер требует, чтобы ты согласился на подробный отчет о своей деятельности перед сотрудниками ЦРУ».
Что же происходит? Действительно, я взламывал сети известных мировых производителей мобильных телефонов, телекоммуникационных операторов Bell, а также сети компаний, которые занимались разработкой операционных систем на всей территории США. Однако я никогда даже и не пытался штурмовать какие-либо правительственные объекты. Как федералы могли выдвинуть подобное обвинение? Оно же было совершенно необоснованным.
«Мне нечего скрывать, – сказал я со вздохом. – Я готов полностью отчитаться перед ЦРУ, но все должны понимать, что я не сообщу ничего нового». Я ничего не знал и о чужих попытках взлома правительственных или военных систем. Даже если бы знал, то по этическим и моральным соображениям не стал бы правительственным стукачом.
В итоге это дело ничем не закончилось. Может быть, Шиндлер и Министерство юстиции просто решили прощупать почву. Это напомнило мне о том случае, когда Марти Штольц из Intermetrics по секрету сказал мне, что тот суперхакер, за которым охотятся федералы, взломал компьютеры ЦРУ. Теперь мне довелось столкнуться еще с одним примером того, что этот миф гуляет по свету.
В Средневековье, например, придумывали разные мифы о колдунах, чтобы доставить им серьезные неприятности. Иногда люди даже погибали из-за этих небылиц и предрассудков. Бродячий фокусник мог позабавить крестьян своими трюками и ловкостью рук. Поскольку крестьяне не понимали, как он вытворяет фокусы, они не могли догадаться и о том, насколько велики его способности. Казалось, ловкач усилием воли может заставить предметы появляться и исчезать. В этом и был фокус. Однако иногда что-то шло не так: умирало несколько коров, зерно не всходило, маленькая девочка Сара заболевала. Вот тогда во всем этом проще было обвинить какого-нибудь волшебника.
Если бы все было по-другому, я, возможно, и гордился бы в глубине души, что ношу титул самого разыскиваемого хакера в мире. Я смеялся бы, когда меня считали каким-то сверхчеловеком, способным взломать любую систему. Однако меня не оставляло чувство, что за все это придется поплатиться. Как оказалось, оно меня не обманывало. Миф о Кевине Митнике должен был вот-вот осложнить мою жизнь.
...Начальник тюрьмы вскрывал всю мою переписку, в частности, те письма, которыми мы обменивались с адвокатами.
Поскольку я был таким резонансным заключенным, мне вскоре опять понадобилась помощь Джона Изурдиаги. Начальник тюрьмы вскрывал всю мою переписку, в частности, те письма, которыми мы обменивались с адвокатами. Таким образом, нарушались мои права на конфиденциальность общения с адвокатом. Я потребовал, чтобы он прекратил это делать, но начальник продолжал гнуть свою линию. Я предупредил, что адвокат может добиться в суде ордера на запрет просмотра моей корреспонденции. Меня проигнорировали.
Джон достал в суде такой ордер. Тюремщику пришлось подчиниться, но он был от этого в ярости. Поэтому начальник позвонил в Службу маршалов США и потребовал перевести меня в другую тюрьму, что они и сделали. По сравнению с тюрьмой округа Вене моя предыдущая темница в Джонстоне сошла бы за неплохой отель.
Когда меня переводили, заместитель маршала США (говорил он с таким густым южным акцентом, как будто неумело пародировал шерифа из фильма «Правильный мужик») рассмеялся и сказал: «Ты первый зэк, которого выгнали из нашей тюряги!»
Когда я провел за решеткой уже около пяти месяцев, мой государственный защитник, назначенный судом в Рейли, Джон Дазенбери, посоветовал мне согласиться на «Правило 20». Это означало, что мне предлагалось признать вину всего в одном эпизоде захвата пары «мобильный номер/электронный серийный номер устройства», которой я завладел, чтобы клонировать сотовые телефоны. В таком случае мне присуждался рекомендуемый срок, равный восьми месяцам заключения. Хотя мне все еще светил срок до 20 лет, если судья не согласится с доводами обвинения. Однако судья Терренс Бойл одобрил такой компромисс. Кроме того, теперь мое дело передавалось в Лос-Анджелес для вынесения приговора за нарушение предписаний по условно-досрочному освобождению и разрешения этого затянувшегося конфликта. Вслед за делом должны были перевести и меня.
Мой переезд из Рейли в Лос-Анджелес был на удивление ужасен. Федеральные тюрьмы известны такой формой наказания, как дизель-терапия. Она так жестока, что многие осужденные часто расценивают ее как самое худшее тюремное лишение. Обычная поездка специально и злонамеренно растягивается на долгие дни и даже недели. По пути этапируемые узники успевают перенести столько откровенных издевательств, на сколько только способны их тюремщики.
...Всех заключенных, которым положено ехать в другую тюрьму, поднимают в 03:30 и сгоняют в большую комнату, где обыскивают, раздевая догола.
Всех заключенных, которым положено ехать в другую тюрьму, поднимают в 03:30 и сгоняют в большую комнату, где обыскивают, раздевая догола. На талии каждого заключенного находится цепь, которая жестко фиксирует руки в наручниках на уровне живота так, что всей рукой едва удается пошевелить. На ногах у заключенного кандалы, идти удается с большим трудом. Потом тюремщиков грузят в автобус и везут по восемь часов в день, иногда останавливаясь в придорожных городках. Там все выгружаются, проводят ночь в другой тюрьме и поднимаются наутро, вновь проходя все эти муки. В итоге заключенный прибывает на место назначения совершенно изнуренным.
Во время дизель-терапии на пути в Лос-Анджелес меня задержали в Атланте на несколько недель. Местная зона была самой страшной из тех, куда меня заносила судьба. Высокие стены тюрьмы венчали длинные мотки колючей проволоки. Не оставалось никаких сомнений, что я вхожу не в тюрьму, а спускаюсь в ад. На каждом входе были установлены огромные электронные двери и ворота. Чем глубже мы проникали в чрево этой тюрьмы, тем четче осознавали, что пути назад нет.
Когда меня снова повезли дальше, я побывал еще в нескольких тюрьмах в разных штатах. К тому моменту, как я вышел в Лос-Анджелесе, настроение у меня было далеко не толерантное. Я схожу с самолета, а меня встречает какой-то заместитель маршала США, одаривает ухмылкой и самодовольно говорит: «Эй, Митник! Что, попался Службе маршалов? Вот это и называется „полиция не дремлет“».
