Уильям Саймон - Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера
В ходе обсуждения условий сделки сторона обвинения настаивала на реституционных выплатах на 1,5 миллиона долларов. К счастью, федеральное законодательство требовало от суда учитывать мою платежеспособность. Поэтому, хотя судья Пфельцер и хотела отыграться на мне по полной, ей пришлось ориентироваться на мой потенциальный доход. Исходя из крайне суровых условий освобождения, офицер-наблюдатель службы пробации заключил, что я смогу найти только самую низкооплачиваемую работу, например готовить гамбургеры в ресторанчике. Вместо затребованных сразу миллионов меня обязали выплатить всего 4 125 долларов.
Выйдя на свободу, я попросил отца на аукционе eBay толкнуть оставшуюся у меня идентификационную карточку заключенного из тюрьмы Lompoc. Администраторы eBay отказали отцу, так как это не соответствовало корпоративным стандартам их компании. Тем самым они сделали мне огромное одолжение. Этот случай разнесся по всем СМИ. История была достаточно жареной, чтобы попасть в лучший эфир CNN. Потом я выставил карточку на продажу в Amazon, там ее забраковали по той же причине (Amazon, спасибо вам большое!). Наконец один парень из Европы отстегнул за карточку 4000 долларов. Это гораздо больше, чем я рассчитывал.
Улыбаясь до ушей, я принес выручку в службу по надзору за условно освобожденными, а также приложил 125 баксов сверху и полностью погасил ордер на возмещение убытков. Мне льстит мысль о том, что именно моя карточка из Lompoc помогла мне окончательно расплатиться с тюрьмой.
Власти пришли в ярость от этого маленького фокуса: Бюро тюрем заявило, что карточка была их собственностью, и попыталось найти способ отобрать у меня эти деньги. Однако впоследствии мы к данному вопросу не возвращались.
9 августа 1999 года я был осужден еще на 43 месяца тюрьмы, которые прибавили к тем 22 месяцам, полагавшимся мне за нарушение предписаний условно-досрочного освобождения и за бесплатные мобильные звонки. Поскольку я уже провел за решеткой четыре с половиной года, мой срок близился к концу [179] .
Через несколько недель я был переведен в Федеральное исправительное учреждение в Lompoc, где меня встретили трое людей в штатском. Позже выяснилось, что это были управляющий тюремным корпусом, капитан – глава тюремной службы безопасности – и помощник начальника тюрьмы. Полагаю, не каждого новоприбывшего заключенного так встречают.
Оказалось, они решили заранее меня предупредить, чтобы я не приближался к компьютерам и телефонам. Они сказали, что если я начну химичить с их оборудованием, то мало не покажется.
Затем добавили, что в тюрьме я должен подыскать себе работу, мне на это дается 72 часа, иначе работу мне подыщут они, и она будет не из приятных.
Побеседовав с другим заключенным, я выяснил интересную вещь: оказывается, в тюремный отдел связи требовался работник.
«Митник, умеешь с телефонами обращаться?» – спросил надзиратель.
«Не особо – ответил я, – но умею вставить вилку в розетку. Вы не волнуйтесь, я быстро учусь».
Он предложил дать мне пару уроков.
Целых два дня я устанавливал и ремонтировал в Lompoc тюремные телефоны.
На третий день система громкого оповещения вдруг взревела: «Заключенному Митнику срочно явиться в кабинет начальника блока! Заключенному Митнику срочно явиться в кабинет начальника блока!»
Тревожное сообщение. Когда я туда пришел, меня ждали те трое, которые устроили торжественную встречу при поступлении в тюрьму. Они были в ярости. Я попытался оправдаться, говорил, что они сами сказали мне найти работу, а начальник отдела связи меня принял.
Они как будто взбесились.
В течение следующих нескольких недель я занимался самой неприглядной работой в тюрьме: драил на кухне кастрюли и сковороды.
Ранним утром 21 января 2000 года меня доставили в отдел по приему и освобождению. Мой срок истек. Вот-вот предстояло выйти на свободу, но я волновался.
За несколько месяцев до этого закрыли дело, возбужденное против меня штатом Калифорния за то, что я пытался выманить в службе регистрации транспортных средств фотографии Джозефа Верила, он же Эрик Хайнц, он же Джастин Петерсен. Однако неуютное ощущение осталось. Ожидая освобождения, я беспокоился, что какое-нибудь государственное или федеральное агентство может затаиться и ждать, когда меня можно будет арестовать. От сокамерников я слышал, что бывших заключенных выпускают на волю только для того, чтобы сразу повязать за что-то еще. Я нервно шагал взад-вперед по камере и ждал.
Когда я вышел за ворота Lompoc, то просто не мог поверить, что могу идти куда хочу. Меня приехали забирать мама и тетя Чикки. Отец тоже хотел приехать, но у него незадолго до этого случился небольшой сердечный приступ, а также он недавно перенес тройное шунтирование, из-за которого развилась серьезная стафилококковая инфекция, поэтому пришлось обойтись без него. Подтянулась масса журналистов и операторов. Также приехал Эрик Корли, а с ним – огромная толпа воодушевленных активистов движения «Свободу Кевину». Пока мы стояли у ворот и разговаривали, из тюрьмы выехали машины с мигалками, из которых стали по мегафону требовать, чтобы мы отошли подальше от тюремной территории. Меня же все это не волновало. Я словно заново родился. Ждет ли меня в будущем повторение пройденного? Может быть, произойдет что-то совершенно новое?
Оказалось, впереди была целая жизнь, настолько поразительная, что я даже не мог себе этого представить.
Послесловие Что было после того, как судьба сменила гнев на милость
...100-1111-10-0 011-000-1-111 00-0100 1101-10-1110-000-101-11-0-1 0111-110-00-1001-1-101 111-0-11-0101-010-1-101 111-10-0100 11-00-11 [180]
Будет непросто вкратце рассказать о том, как сложилась моя жизнь после тюрьмы, но без этой главы история покажется неполной .
В марте 2000 года, через два месяца после моего освобождения, мне пришло письмо от сенатора Фреда Томпсона. Он спрашивал, не желаю ли я прилететь в Вашингтон и выступить перед Комитетом сената по вопросам государственного управления. Я был удивлен, польщен и воодушевлен тем, что они признали и оценили мои компьютерные навыки. Теперь они всерьез хотели выслушать мои идеи о том, как можно было бы усилить защиту государственных компьютеров и сетей. Мне пришлось попросить в отделе пробации разрешения на поездку в Вашингтон, округ Колумбия. Думаю, я был одним из немногих, а может, единственным человеком, который находился в юрисдикции этой конторы и кому предлагалось сделать доклад в Комитете сенатов.
Тема доклада называлась «Кибератака: правительство в опасности?» Мой близкий друг и сторонник Джек Биелло умеет красиво формулировать мысли. Он и помог мне хорошо составить текст доклада.
Любой американец, наверное, видел заседания Комитета сенатов на телеканале С-SPAN. Однако, когда там объявляют твой выход и ты садишься за этим знаменитым возвышением на сцене, а на тебя смотрят знаменитые лидеры нации, которые впитывают каждое твое слово, поверьте, это совершенно волшебные, ни с чем не сравнимые ощущения.
Зал переполнен. Я был главным свидетелем на заседании, которое возглавлял сенатор Фред Томпсон, а в состав экспертного совета входили сенаторы Джозеф Либерман и Джон Эдвардс. Читая доклад, я немного нервничал, но с той части выступления, где пошли вопросы и ответы, я ощущал, как от всей аудитории исходит доверие. К моему собственному удивлению, я выступил на ура, даже отпустил пару неплохих шуток, над которыми с удовольствием посмеялись.
...Когда я закончил доклад, сенатор Либерман попросил рассказать о моем хакерском пути. В ответ я сообщил, что моим основным мотивом было желание учиться, а не гнаться за наживой или причинять вред.
Когда я закончил доклад, сенатор Либерман попросил рассказать о моем хакерском пути. В ответ я сообщил, что моим основным мотивом было желание учиться, а не гнаться за наживой или причинять вред. Здесь я не упустил возможности рассказать о Ричарде Чубински из службы по внутреннему налогообложению, дело которого закрыли, когда суд согласился с тем, что Ричард добыл информацию из чистого любопытства, но не планировал разглашать ее или использовать еще в каких-то целях.
Либерман, очевидно, впечатленный моим докладом и рассказом о юридическом прецеденте, которым я себя изобличал, сказал, что из меня получился бы неплохой адвокат.
«Учитывая мою судимость, вряд ли меня допустят в адвокатскую гильдию, – сказал я. – Однако, возможно, когда-нибудь вы меня извините».
Все по-доброму рассмеялись.
Передо мной открылась настоящая волшебная дверь. Мне стали звонить разные люди, они просили выступить с речью. Сначала казалось, что возможности моего карьерного роста так ограничены условиями судебной сделки, что я был близок к отчаянию. Теперь же, после выступления в Конгрессе, стремительно вырисовывалась перспектива стать высокооплачиваемым оратором.
