Эндрю Кин - Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные
Как и во времена Средневековья, Google, Apple и Facebook отделяются от физической реальности нищающих вокруг них городских сообществ. Мало того, предоставляя изобилие бесплатных услуг для своих сотрудников — от изысканного питания, сиделок и тренажерных залов до сухих химчисток, медицинского обслуживания и даже жилых помещений — эти компании разрушают местный малый бизнес, который традиционно занимался обслуживанием офисных сотрудников. Такое происходит даже в Сан-Франциско. В новом офисном комплексе Twitter в центре города имеется корпоративная столовая под названием «Общий стол» ("The Commons"), где всегда в наличии блюда для гурманов. Но, как отмечает Эллисон Арифф в New York Times, эта бесплатная столовая, хотя и является несомненным благом для сотрудников Twitter, разорила близлежащие ресторанчики и кафе{617}. Таким образом, и здесь конечный результат только усугубил дистанцию — или «Кремниевую пропасть», как назвала ее Шарлотта Аллен в Weekly Standard, между цифровыми миллиардерами и аналоговыми нищими{618}.
«Это джентрификация наоборот», — заметил местный обозреватель{619}. Именно так. Джентрификация наоборот — это обнищание районов, имеющих несчастье соседствовать со зданиями, похожими на космические корабли или искусственные алгоритмы. Забудьте про «региональную декларацию независимости». Интернет-компании, подобные Google, Apple, Facebook или Twitter, уже объявили свою независимость — архитектурным и любым иным образом — от мира вокруг них. Цифровые властители отделились от аналоговых крестьян. Это окончательный исход.
Заключение
Ответ
Маскарад
Я познакомился с Майклом Бёрчем, владельцем социального клуба The Battery, на вечеринке в округе Марин, фешенебельном пригороде Сан-Франциско рядом с мостом «Золотые ворота», где находится один из «трофейных» особняков Тома Перкинса. Это была одна из тех весьма утомительных костюмированных вечеринок в стиле 60-х, где все приглашенные должны втискиваться в расклешенные брюки, мини-юбки от Мэри Куант и психоделические рубашки времен хипповской контркультуры полувековой давности. В историческом плане мероприятие было таким же аутентичным, как и фальшивая Венеция в лас-вегасском отеле Venetian Resort Hotel Casino. Однако худощавый Майкл Бёрч со своими развевающимися светлыми волосами и очками действительно напоминал хиппи, даже без обтягивающей сиреневой рубашки и такого же цвета банданы. В облике англо-американского предпринимателя было нечто странное и неземное, словно он только что сошел с трапа инопланетного космического корабля.
Мы стояли рядом с купелью, в которой, по доброй традиции округа Марин, уже плескалась толпа гостей. «Эй, брат, — спросил я, пытаясь без особого успеха подстроиться под атмосферу вечеринки, — как идут дела?»
Дела эти касались клуба Майкла Бёрча The Battery. В этот теплый калифорнийский вечер он изложил мне свое видение не-клуба. Объяснил, что хотел сплотить разношерстное сообщество. «Разнопланово мыслящих людей» — как выразился Бёрч на специфическом языке веб-программиста. Он бесстрастно говорил о своем «социальном проекте», призванном развивать взаимопонимание и общность интересов жителей Сан-Франциско. Своим британским акцентом и эксцентричным обликом он производил на меня впечатление современного Иеремии Бентама, который с математической точностью объяснял социальную полезность принципа наибольшего счастья.
— Как можно стать членом клуба? — поинтересовался я.
— Мы хотим разнообразия. Поэтому приветствуем всех оригиналов, — пояснил он, по-британски растягивая слова. — Особенно людей, которые мыслят вне традиционных рамок.
— Это похоже на Интернет, — сказал я. — Или на деревенский паб.
— Именно так, — подтвердил он без тени улыбки.
— Значит, я тоже могу вступить в ваш клуб?
«Социальный инженер» с подозрением посмотрел на меня, видимо, сомневаясь в моей способности мыслить вне традиционных рамок.
— Твою кандидатуру должен предложить кто-нибудь из членов клуба, — пробормотал он.
Тем не менее пригласил меня посетить The Battery.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Зайду как-нибудь на ланч.
— Клёво, — ответил он.
Но сегодня некогда «клёвая» эстетика подлинного бунтарства перестала быть «клёвой». Мятежная подрывная культура стала общепринятой в нашу сетевую эпоху. Томас Фридман определяет общественные силы, движущие глобальными изменениями, — так называемых «людей Давоса», как «ограниченных людей»{620}. Однако действительно ограниченными людьми нашей сетевой эпохи являются те, кто считает себя уникальными разрушителями. «Если вам приходится сообщать всему миру о том, что вы оригинал, — язвительно замечает в Financial Times Эдвард Люс, — скорее всего, вы не оригинальны»{621}. Остерегайтесь «"клёвого" капитализма Кремниевой долины», — предупреждает в Observer Ник Коэн по поводу инопланетных властителей наподобие Майкла Бёрча, Кевина Систрома и Шона Паркера, ставших умело разрекламированными иконами «безграничного будущего» сетевого капитализма. Такое либертарианское поклонение нерегулируемой сети и презрение к государству ведет к уничтожению рабочих мест «без создания новых», говорит Коэн, что усугубляет «и без того головокружительную пропасть между богатыми и остальными людьми»{622}.
Истоки этого беспредельно подрывного либертарианства с его единственным правилом об отсутствии всяких правил можно проследить в 1960-х гг. По словам профессора истории Стэнфордского университета Фреда Тернера, безграничный идеализм Интернета и его внеисторическое презрение к иерархии и власти, особенно к традиционной роли правительства, были унаследованы от контркультурных идей пионеров Интернета, таких как основатель WELL Стюарт Брэнд и автор «Декларации независимости киберпространства» Джон Перри Барлоу{623}. Кремниевая долина, говорит Тернер, стала расширенной версией костюмированной вечеринки в стиле 60-х, на которой я познакомился с Майклом Бёрчем, — ностальгическим маскарадом, организованным внеземными сводниками наподобие Бёрча, похоже, выпавшими из времени и пространства.
Если позаимствовать выражение из привычного маркетингового сленга Apple, сегодня каждый должен «мыслить иначе». Неортодоксальность стала новой ортодоксальностью в мире, где, предположительно, самые что ни на есть инакомыслящие — вышедшие за традиционные рамки — превозносятся словно рок-звезды. Единственное условие — не признавать никаких условий, работать на не-компании, вступать в не-клубы и посещать не-конференции. Но сегодняшние технологические хипстеры вовсе не такие «клёвые», какими они мнят себя. Стив Джобс, создатель «поля искажения реальности» Кремниевой долины и настоящий технологический хипстер, который боготворил Боба Дилана и проводил летние отпуска в ашраме, в то же время перевел производство продукции Apple из Америки в Китай, на печально известную «фабрику смерти» компании Foxconn в Шэньчжэне, где трудятся 430 000 человек{624}. А также Джобс создал потрясающе прибыльную компанию, умело избегавшую налоговых платежей, по словам сенатора США Карла Левина, из-за чего казна недосчитывалась миллиона долларов дохода от налогов в час{625}. Наверное, бухгалтеры Apple руководствовались девизом не «Мысли иначе», а «Мысли безответственно», когда изобретали свою аморальную и, возможно, даже незаконную схему уклонения от налогов.
Но способны ли мы действительно мыслить иначе по отношению к кризису? Какой может быть самая инновационная стратегия, которая позволит нам разрушить разрушителей?
Разрушение разрушителей
Поскольку состояние дел в нынешнем сетевом обществе вызывает много вопросов, то у всех — активистов, писателей, предпринимателей, ученых и чиновников — есть свое объяснение тому, что Интернет оказался не способен реализовать бóльшую часть своих громких обещаний. Одни из этих ответов более последовательные и практически осуществимые, другие менее, но все они однозначно указывают на болезненные экономические и социальные неполадки в сетевом обществе.
Для самых возмущенных ответ очевиден — разбивать окна автобусов Google и призывать к «ликвидации техноиндустриального общества»{626}. Для более вдумчивых ответ состоит в периодическом отключении от Сети посредством «цифровой детоксикации»{627}, технологических дней отдохновения и присоединения к движению за «медленный Веб»{628}. Для идеалистических пионеров Сети наподобие Тима Бернерса-Ли ответом служит онлайновая «Великая хартия вольностей», цифровой «Билль о правах», защищающий открытость и нейтралитет Всемирной паутины от правительств и интернет-корпораций{629}. Для других движимых заботой об интересах общества технарей ответ заключается в разработке продуктов в духе анти-Google и анти-Facebook, таких как поисковая система DuckDuckGo без «отслеживания» пользователей, некоммерческая социальная сеть с открытым исходным кодом Diaspora и даже амбициозный проект под названием Bitcloud, нацеленный на создание децентрализованной версии Интернета{630}. Для курируемых веб-сайтов, таких как Popular Science, уставших от бессодержательности большей части генерируемого пользователями контента, ответ состоит в запрете анонимных комментариев{631}. Для Германии ответ кроется в предложении канцлера Ангелы Меркель в 2014 г. о создании европейской коммуникационной сети с тем, чтобы данные не проходили автоматически через США{632}. Как ни смешно, но одним из ответов для немецкого правительства может быть возвращение к технологии «Штази» с ее аналоговыми печатными машинками, чтобы защитить свою секретную переписку от иностранного шпионажа{633}.
