Виртуозы общения. Секрет успешного взаимодействия с людьми - Дахигг Чарлз
Исследователи смеха пришли к интересному выводу: когда люди искренне смеялись вместе, их настроение и уровень энергии почти всегда совпадали. Если первый смеялся мягко (настроение положительное, с низким уровнем энергии), и его собеседник смеялся аналогичным образом, они обычно чувствовали себя на одной волне. Если первый хохотал (положительное, с высоким уровнем энергии), и его собеседник смеялся в ответ с той же громкостью, ритмом и силой, они ощущали единение.
Но если люди не взаимодействовали – один человек смеялся, другой просто подыгрывал, – это бросалось в глаза, потому что, даже если смех звучал сходно, настроение и уровень энергии не совпадали. Да, смеялись оба. Только один это делал громко, а другой отвечал легким смешком. Для того, кто слушает вполуха, они кажутся похожими. Зато внимательному наблюдателю ясно, что их громкость и ритм – уровень энергии и настроение – не синхронизированы. Смех в чем-то схож, но валентность и возбуждение не совпадают, и становится понятно, что они не взаимодействуют в полной мере.
Мы проявляем эмоциональный интеллект, показывая человеку, что услышали его эмоции, и единственный способ это сделать – распознать чужое настроение и уровень энергии и подстроиться. Настроение и энергия – невербальные инструменты для создания эмоциональной связи. Если мы подстраиваемся под настроение и уровень энергии собеседника, то показываем, что хотим прийти к согласию. Иногда нам нужно быть на одной волне: если вы радостно смеетесь, я тоже буду радостно смеяться. Порой мы демонстрируем, что заметили чужие эмоции («Вид у вас грустный»), и вместо того, чтобы погрузиться в то же состояние, предлагаем свою помощь («Что может вас развеселить?»). Однако в обоих случаях мы посылаем сообщение: я слышу ваши чувства. Это явное желание установить контакт – важный шаг, помогающий сблизиться.
Та же закономерность проявляется и в других формах невербального поведения. Если мы плачем, улыбаемся или хмуримся, то верим, что окружающие нас слышат, когда отзываются тем же настроением и уровнем энергии. Им не нужно плакать вместе с нами, но их возбуждение и валентность должны совпадать с нашими. В результате мы верим: им понятно, что мы чувствуем. Если на первый взгляд кажется, что собеседник ведет себя так же, как и мы, хотя его настроение и уровень энергии другие, значит, что-то не так. «Выражения лиц могут быть одинаковыми, и слова, которые вы произносите, могут отчасти совпадать – буквально все может быть почти одинаковым, – но если валентности разные, вы будете знать, что ощущаете не одно и то же», – объяснила Эльфенбейн.
Одна из причин, по которой суперсобеседники столь виртуозно улавливают чувства других, заключается в том, что у них есть привычка отмечать уровни энергии в жестах, громкости голоса, скорости речи, интонации и аффектации собеседника. Они обращают внимание на позу человека, ища признаки подавленности или с трудом сдерживаемого возбуждения. Суперсобеседники спонтанно подстраиваются под наше настроение и уровень энергии или по крайней мере их признают и тем самым дают нам понять, что хотят сблизиться. С помощью жестов и голоса они помогают нам увидеть и услышать наши чувства. Подстраиваясь под наше настроение и уровень энергии, они дают понять, что стремятся к общению.
Хотите шутку про космонавтов?
Теренс Макгвайр был заядлым читателем психологических журналов и в рамках работы в НАСА регулярно посещал научные конференции, где ученые вроде Провайна делились своими новейшими открытиями. Поэтому, прослушивая аудиозаписи интервью с будущими космонавтами за последние двадцать лет, он учитывал недавние исследования невербальных проявлений и важность настроения и уровня энергии. Ему стало интересно, есть ли какие-нибудь наработки, которые могли бы помочь оценить эмоциональный интеллект соискателей по вздохам и хмыканью, смешкам и интонациям. Он начал составлять список того, как заявители выражали свои чувства помимо слов.
В итоге Макгвайр кое-что заметил: если он смеялся во время собеседования, некоторые кандидаты (те, кто позже стали великими космонавтами) часто демонстрировали то же настроение и уровень энергии. Они посмеивались, когда посмеивался он, даже если то, что он говорил, не было смешным. И хохотали от души, если хохотал он. Макгвайр не считал это попытками манипулирования. Все выглядело слишком естественно, спонтанно и совершенно искренне. И Макгвайр вспомнил, что в те моменты чувствовал себя непринужденно, знал, что его понимают, и ощущал некую близость с соискателем.
Были там и другие кандидаты – в том числе многие из тех, чья карьера в НАСА не задалась, – которые, когда Макгвайр смеялся на записях, смеялись с ним вместе, но их настроение и уровень энергии очень отличались. Если Макгвайр смеялся громко, они хихикали. Если Макгвайр усмехался, они реагировали шумно, что теперь, по словам Макгвайра, воспринималось как угодничество. Эти кандидаты понимали, что им следует смеяться с ним вместе – так велят элементарные правила вежливости, – однако не слишком усердствовали.
Составляя свои списки, помимо смеха Макгвайр обнаружил множество других эмоциональных проявлений, обладающих теми же закономерностями. На некоторых записях при упоминании какой-нибудь эмоции невербальные проявления кандидата (интонация, голосовые модуляции и темп речи, возгласы) либо совпадали с проявлениями Макгвайра, либо расходились. Подобные «слова, интонации, позы, жесты и выражения лица, – позже докладывал Макгвайр руководству НАСА, – могут стать кладезем информации». Нелингвистические подсказки были сигналами о том, действительно ли кандидат хочет наладить контакт, есть ли у него к этому склонность или же он не рассматривает эмоциональную связь в качестве приоритетной задачи. Если человек способен вести себя таким образом во время собеседования, допускал Макгвайр, то в общении с коллегами в космосе он также преуспеет.
Итак, для следующего цикла собеседований Макгвайр решил попробовать нечто новенькое. В каждом разговоре он стал целенаправленно выражать больше эмоций, а затем просил кандидатов описать эмоциональные переживания в их жизни. И еще менял свое настроение и уровень энергии и наблюдал, подстраивается кандидат или нет.
* * *
Через несколько месяцев Макгвайр проводил собеседование с мужчиной лет тридцати пяти с аккуратно подстриженными волосами и в отутюженной форме. Кандидат был физически здоров, имел докторскую степень по атмосферной химии и пятнадцать лет образцовой службы в военно-морском флоте. Словом, идеальный кандидат в НАСА.
Войдя в комнату, Макгвайр якобы случайно (на самом деле специально) рассыпал свои бумаги по всему полу, и, собирая листы, упомянул, что его галстук (ярко-желтый, с разноцветными воздушными шариками) – подарок от сына. Мальчик настоял, чтобы он надел его сегодня, объяснил психиатр. «И вот теперь я выгляжу как клоун!» – с громким смехом воскликнул Макгвайр. Кандидат улыбнулся, но смеяться не стал.
Во время собеседования Макгвайр попросил кандидата описать какой-нибудь трудный период в жизни. Мужчина сообщил, что годом раньше потерял отца в автомобильной катастрофе. Семья безутешна, признался он. Обсудив свое горе с пастором, он постепенно осмыслил все то, что хотел бы сказать отцу. Это был идеальный ответ, честный и откровенный. Он показывал, что мужчина принимает свои эмоции, но не подчиняется им. Именно такого ответа от кандидата в космонавты НАСА и добивалось. В предыдущие годы Макгвайр поставил бы ему высокую оценку.
Однако на сей раз Макгвайр продолжал давить: он сказал кандидату, что тоже потерял сестру, причем неожиданно. Дрогнувшим голосом он описал их детство, объяснил, как много сестра для него значила. То есть ясно выразил свое горе.
Через несколько минут Макгвайр попросил кандидата описать своего отца.
– Он был очень добрым, – сказал мужчина. – Добрым со всеми, кого встречал.
Затем кандидат умолк, ожидая следующего вопроса. В подробности не вдавался и характер отца не описал. Он ничего не спросил о сестре Макгвайра.
