Регина Бретт - У Бога всегда есть работа для тебя. 50 уроков, которые помогут тебе открыть свой уникальный талант
Я думала об этом девизе девушек-ковбоев, когда подтягивала кожаные ремни, стараясь затянуть их как можно туже, чтобы не упасть. Никакой лошади передо мной не было, но менее страшно от этого не становилось.
Прочтя некролог Конни Дуглас Ривз, старейшей в США женщины-ковбоя, я решила, что пора начинать жить на всю катушку. Эта техаска, которой был 101 год, наполовину глухая, почти ослепшая, умерла после того, как ее сбросил конь, Доктор Пеппер.
Потрясающе! В 101 год она все еще садилась на лошадь!
Слишком многие из нас никогда не садятся в седло. Мы живем слишком осторожно. Мы боимся сделать себе больно. Когда-то я думала, что лучший способ умереть – состариться, уснуть и больше не проснуться. Эта женщина заставила меня передумать. Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.
Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.
Не то чтобы я планировала уйти в ближайшее время, зато я точно планировала встряхнуться. Подняться на 800 футов в небо, пристегнувшись ремнями к мотопараплану, похожему на промышленный вентилятор, прикрепленный к тележке с двумя сиденьями и парашютом.
Я только что закончила читать еще одну книгу, которая призывала меня выйти из зоны комфорта, «бояться, но все равно сделать это», и тут позвонил мой друг Хэл Бекер. Он названивал мне уже несколько недель, оставляя на автоответчике жизнерадостные сообщения: «Погодка что надо… Здесь просто чудесно… Позвони мне».
Я хотела подняться в небо… точнее, я хотела хотеть подняться – так-то я даже на аттракционах не катаюсь. Но из-за этой отчаянной женщины-ковбоя я сказала «да».
Ее ничто не останавливало. В Интернете рассказывали, как она управлялась с коровами и быками, кастрировала баранов и убивала гремучих змей. Ей было 86 лет, когда она сломала ногу: ее лягнула лошадь. Другая лошадь сбросила ее, угодив на скаку в гнездо шершней, когда ей был 91 год. Тогда она сломала кисть, пять ребер и проткнула легкое.
Как-то раз она рассказала репортеру агентства «Ассошиэйтед Пресс» о своей сводной сестре, которая была на десять лет моложе и зря тратила время, сидя на диване и смотря телевизор. Женщина-ковбой ворчала: «Что это за жизнь? Нужно выходить в мир и любоваться всеми его чудесами».
Именно это обещал мне Хэл. Чудесный вид.
Я доверяла взгляду Хэла на мир.
В 28 лет Хэлу Бекеру поставили диагноз: рак третьей степени. Прогнозы давали ему три месяца жизни. Тестикулярный рак уже распространился на брюшную полость, грудь и головной мозг. Это было в 1983 году. Он носил с собой фотографию, на которой весил 42 кг, а руки у него были все в ожогах от химиотерапии.
Хэл стал писателем, гуру по торговым тренингам и международным оратором. Но живет он так же усердно, как работает. Может быть, даже усерднее. Пережив рак, он знает, что нет никаких гарантий на долгую жизнь, и поэтому живет по полной программе. Он играет в рок-группе, занимается аэрофотосъемкой и встречает закат в небе при любой возможности. Он на всю катушку использует момент «сейчас». Как он говорит, «ничто никогда не возвращается».
Как могла я отказать Хэлу? Когда мы с ним стояли на школьном футбольном поле, Хэл подбросил в воздух горсть травы, чтобы проверить ветер, ухмыльнулся и сказал: «Отличный вечерок для полетов».
Он распаковал радужный нейлоновый парашют, распутал веревки (всего лишь веревки!), прикрепил их к тележке, потом подал мне шлем.
– У тебя есть что-нибудь в передних карманах? – спросил он, не желая, чтобы во время полета что-то выпало и угодило в пропеллер. Я быстро выгрузила все содержимое карманов.
Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это.
Я подтянула ремни на плечах, надела шлем и глубоко вдохнула. Хэл забрался на переднее сиденье, и мотопараплан поскакал по траве на трех маленьких резиновых колесах. И вот мы уже поднялись в воздух.
Хэл предупредил меня, что в первую минуту у меня может возникнуть ощущение «дезориентации». Я бы использовала слово «ужас». Но он был прав. Спустя минуту мое тело привыкло к свисту ветра, к тому чувству, что держаться не за что, но нечего и бояться.
Мы парили над пышными кронами деревьев, голубыми бассейнами, изумрудными прудами, бурыми спинами оленей, летя прямо к закатному солнцу. Когда мы мягко приземлились на траву, Хэл спросил:
– Ну как – чувствуешь?
Кто-нибудь назвал бы это приливом адреналина. Я думаю, что это нечто другое. Поток радости струился в каждой моей вене. Я готова спорить, что именно это та женщина-ковбой чувствовала при каждой поездке верхом. Она говорила репортерам, что никогда не бросит верховую езду: «Это у меня в крови».
Она говорила не о верховой езде. Она говорила о жизни.
Один из способов пришпорить свою жизнь – написать собственный некролог и воплотить его, пока ты еще жив. Именно это сделала Нэнси Ли Хиксон. Я никогда с ней не встречалась, но пожалела об этом после того, как прочла ее некролог, вышедший в газете «Плейн Дилер», где я работаю.
Она действительно написала свой собственный некролог и несколько раз редактировала его. В свои 65 лет Нэнси жила настолько полной жизнью, насколько это возможно. Она умерла на восходе солнца 30 июня 2009 года. Вот что она писала о своей жизни (и ее родственники говорили, что все это правда, до последнего слова):
Помимо того что она была матерью, не брала в рот ни капли спиртного и не питала особой любви к домашнему хозяйству, она часто добровольно выступала в роли омбудсмена, помогая подросткам из неблагополучных семей находить финансирование для колледжа. Она открывала двери своего дома для многих бедных детей, подготовив нескольких из них к успешной взрослой жизни, хоть им и не хотелось взрослеть.
Она насладилась долгой жизнью, полной приключений, о которых не принято говорить в обществе. Она признавалась, что успела побывать библиотечной служащей с бунтовщическим подростковым характером, бесталанной студенткой колледжа, жившей на стипендию, сбежавшей из дома хиппи, героической учительницей воскресной школы, предводительницей отряда герлскаутов, лектором, метким стрелком из винтовки, официанткой, женой (пару раз), сварщицей, художницей и писательницей.
Она была генеральным менеджером учебного центра по мероприятиям на свежем воздухе и жила в уединении в крохотной однокомнатной хижинке в национальном парке Куяхога Вэлли. Несмотря на отсутствие в ней лишнего пространства и обеденного стола, она часто устраивала праздничные обеды для друзей и родственников и ухитрялась рассаживать до 20 человек на своей кровати.
Последние 23 года она прожила на ферме Уинтер Спринг подле Дэнвиля, штат Огайо, где выстроила свой личный Стоунхендж, высадила и помогла спасти от исчезновения около 50 разновидностей старинных сортов яблонь. По отзывам знакомых, сидр и вино ее собственного изготовления валили дегустаторов с ног.
Она была другом бесчисленного множества бродячих собак, кошек, лошадей, а порой и коз. Она была неотвратимым кошмаром охотников и активисткой, часто защищавшей непопулярное, но правое дело. Короче говоря, она всем занималась с энтузиазмом, но ни в чем не достигла совершенства. Переехав в Дэнвиль, она мужественно сносила острое и разрушительное для здоровья расстройство и выдержала десятилетнюю битву с лимфомой, которая в конечном счете забрала ее жизнь.
Часто она не могла выйти из дома, но продолжала неустанно заниматься волонтерской работой и жертвовать свои ограниченные средства в пользу нуждающихся подростков округи. Их малые и большие успехи всегда веселили и бодрили ее. Вероятно, на сей раз их ждут общее сочувствие и большие пожертвования.
После перечисления ныне живущих родственников некролог Нэнси продолжался так: «Она долго была верным членом Американского союза защиты гражданских свобод, демократической партии и общества Менса – крупнейшей организации для людей с высоким уровнем интеллекта. Вместо того чтобы присылать цветы, пожалуйста, помолитесь о Конституции Соединенных Штатов».
Какая замечательная жизнь!
Это напомнило мне высказывание Говарда Турмана, который сказал: «Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это. Потому что на самом деле этому миру нужны люди, которые стали живыми».
Что делает нас живыми?
Возможно, это не работа. Возможно, это все остальное, что ее окружает.
Урок 35
Лучшее применение жизни – любовь
Моя дочь вышла замуж за мужчину, который вырос в семье с 63 братьями и сестрами.
У его родителей, Элси и Кевин Салливэн, родилось трое своих детей, но они стали воспитателями 60 малышей.
Они сделали своей профессией любовь к детям других людей. Они стали «экстренными» приемными родителями для младенцев, которых забирали у родителей из-за насилия, небрежения или по медицинским показаниям. Я даже не могу себе представить, сколько подгузников им пришлось поменять, сколько провести кормлений и сколько раз сбивать температуру. Живя в этом доме, мой зять получил докторскую степень в науке любви.
