Джо Стадвелл - Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире
Все это неизбежно означало, что проценты, выплачиваемые банками по депозитам, были минимальными или просто нулевыми. Тем не менее деньги в банках водились. В частности, там хранились сбережения расчетливого южнокорейского правительства. Там же находился оборотный капитал крупного бизнеса, поскольку это являлось обязательным условием для получения выгодных займов. Часть семейных сбережений и активов малого бизнеса также попадала на хранение в банки, хотя условия вкладчикам предлагались невыгодные, поскольку это была единственная официально доступная система вкладов. Остальная порция частных сбережений попадала в нелегальные, но не преследуемые государством небанковские финансовые учреждения и в руки индивидуальных кредиторов, составлявших черный рынок.
С 1974 по 1980 гг., на самом пике индустриализации тяжелой и химической промышленности в Южной Корее, реальная ставка заимствования в банковской системе составляла в среднем –6,7 %, в то время как на черном рынке она в среднем равнялась +18,5 %. Займы со стороны банковской системы были зарезервированы для фирм-экспортеров и для крупных фирм, возглавлявших процесс технологического обучения. О роли чиновничьего надзора говорит 221 тип льготных кредитов перед завершением индустриализации тяжелой промышленности. Так сформировалась двухуровневая система – любой бизнес, который не мог получить финансирование в официальной банковской системе, вынужден был идти на черный рынок{410}.
Лидерам МВФ, Всемирного банка и американского правительства (последнее предоставило Южной Корее огромную помощь) совсем не нравился подход генерала Пака к управлению финансами, и представлявшие их экономисты неоднократно пытались подтолкнуть его к более консервативной политике. Они добились временного успеха во второй половине 1960-х гг., когда правительство в Сеуле согласилось существенно поднять реальную процентную ставку.
Однако, как отмечает специалист по экономике Южной Кореи Элис Эмсден, «в целом либерализация в Южной Корее оказалась всего лишь сноской к основному корпусу данных о корейской экспансии»{411}. На практике же в конце 1960-х гг. единственный значительный инвестор индустриализации Korea Development Bank (KDB) увеличил свои заимствования дешевых кредитов за рубежом. KDB также предоставил чеболям усиленные гарантии внешних займов, не обращая внимания на риски, связанные с валютным курсом{412}.
Когда эти риски обернулись крупным кризисом, начавшимся в 1969 г., генерал Пак, «позабыв» о своих обещаниях американским советникам вознаграждать вкладчиков и оценивать капитал согласно рыночной стоимости, наложил трехгодичный мораторий на начисление процентов по вкладам черного рынка, что вынудило население помогать финансами банковской отрасли. Бóльшую часть фондов черного рынка обеспечивали рядовые корейцы, в то время как чеболи получали там небольшую часть займов, добирая то, что не могли получить от банков. Остановив платежи по займам чеболей с высокими процентами, Пак высвободил их фонды, чтобы дать им возможность расплатиться с банками, и тем самым предотвратил обрушение банковской системы. Население потеряло свой процентный доход от черного рынка, в то время как кредитные ставки банков были еще раз урезаны{413}.
Такие условия сложились в Южной Корее, где сбережений домохозяйств было заметно меньше, чем в Японии или на Тайване. Но при этом не случился коллапс индивидуальных сбережений, предсказанный многими экономистами. Он не произошел отчасти потому, что корейские вкладчики гораздо меньше пострадали от снижения процентных ставок по депозитам, чем предвещали математические модели, столь ценимые экономистами: люди здесь копили деньги с учетом своих будущих долговых обязательств, поскольку в государстве был низкий уровень социального обеспечения. Кроме того, сбережения копились потому, что их вообще было непросто потратить, особенно если для этого требовалась иностранная валюта. Импортные товары были либо запрещены, либо стоили огромных денег вследствие высоких ввозных пошлин, а жесткий контроль над капиталом означал, что в 1980-х гг. корейцам по-прежнему не позволялось отдыхать за границей{414}.
Рядовые жители страны, правительство и предприниматели так и продолжали сберегать. А нехватку финансов для инвестирования, которая оставалась острой вплоть до конца 1980-х гг., когда впервые появилось устойчивое положительное сальдо по текущим операциям, закрывали с помощью внешних займов. В конце 1960-х и в 1970-х гг. Южная Корея быстрее всех в мире аккумулировала внешние долги, и это в ситуации, когда страны Латинской Америки тоже набирали огромные кредиты.
К 1985 г. страна занимала по объему внешнего долга второе место среди развивающихся государств после Бразилии, притом что численность ее населения была гораздо меньше: внешние займы достигли 53 % валового национального дохода{415}. Однако, благодаря ориентации Южной Кореи на экспорт, доля ее выплат по внешнему долгу относительно к доходам в иностранной валюте стала с 1970 г. сокращаться. Если в том году выплаты в счет погашения основной суммы долга и по процентам составили 28 % от доходов с экспорта, то в начале 1980-х – только 20 %, несмотря на то что в валовом национальном доходе доля внешнего долга и выплаты по нему выросли. Экспортная дисциплина стала для Южной Кореи ключом, отперевшим двери долговой тюрьмы.
Методом парового катка
В период самых интенсивных инвестиций в индустриальное развитие Южной Кореи – примерно с 1965-го до начала 1980-х гг. – в стране возникла модель быстрого реагирования: всякий раз, когда экономика упиралась в препятствия типа внешнего экономического потрясения или внутреннего финансового кризиса, правительство делало в финансовом отношении все необходимое, чтобы сохранить импульс развития. Так, в начале 1970-х гг. вдобавок к мораторию, наложенному на проценты по вкладам черного рынка, правительство генерала Пака заставило государственные банки обменять займы на акции чеболей и отказалось от своей политики высоких процентов по внутренним займам, которую проводило начиная с 1965 г.
Каждый новый кризис правительство встречало с подешевевшими деньгами. Когда разразился первый глобальный нефтяной кризис, а глубокая всемирная рецессия продолжилась с конца 1973-го до 1975 г., правительство резко увеличило объем внутреннего кредитования, в то время как внешний долг страны возрос с 31 до 40 % валового национального дохода. Потом случился второй международный нефтяной кризис 1979 г., и одновременно возросли процентные ставки по американским займам, что послужило спусковым механизмом новой глобальной рецессии в 1980 г. В ответ на это Южная Корея опять подняла объем своего внешнего долга – если перед кризисом его снизили до 30 % валового национального дохода, то теперь он возрос до 50 %{416}.
