Нассим Николас Талеб - Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса
Мы говорим, что люди, которые хвастаются, хвастливы, и обходим их стороной. Ну а компании? Почему мы не обходим стороной фирмы, рекламирующие свои прекрасные товары? Тут можно различить три уровня вторжения в наше сознание. Первый – мягкое вторжение: компании бесстыже превозносят себя, как тот человек в самолете, и это им только вредит. Второй – более серьезное вторжение: компании пытаются представить себя в максимально выгодном свете и скрывают дефекты своих продуктов. Этот уровень все еще безвреден – мы ожидаем от фирм именно такого поведения и полагаемся на мнения других пользователей. Третий уровень – еще более серьезное вторжение: компании пытаются представить продукт в неверном свете, играя с нашими когнитивными предпочтениями и подсознательными ассоциациями. Вот это уже подло. Скажем, нам показывают дивный закатный пейзаж с курящим ковбоем, и мы должны по ассоциативной цепочке связать с великими романтическими историями некий продукт, который, по логике, никак с ними не связан. Вы ищете романтики, а находите рак легких.
Кажется, система корпораций все чаще толкает компании выйти на третий уровень. По сути, проблема капитализма – опять же, пожалуйста, не тревожьте дух Адама Смита, – сводится к проблеме групп, которые отличны от индивида. У корпорации нет естественной этики; корпорация подчиняется бухгалтерскому балансу. Беда в том, что у нее есть единственная миссия – удовлетворить требования финансовых аналитиков, которые сами (очень) склонны к шарлатанству.
Корпорация, акции которой торгуются на бирже, не знает, что такое стыд. Нас, людей, ограничивают некоторые физические, естественные запреты.
Корпорация не знает, что такое жалость.
У корпорации нет чувства юмора – и в то же время, увы, в маркетинговых документах упоминается «гордость».
Корпорация не человеколюбива. Для нее приемлемы лишь своекорыстные действия. Представьте себе, что было бы, если бы корпорация решила в одностороннем порядке списать дебиторскую задолженность – просто чтобы поступить великодушно. Между тем общество выживает благодаря редким великодушным поступкам отдельных людей, иногда даже незнакомых тем, кто извлекает из их действий пользу.
Все эти дефекты – результат отсутствия собственной шкуры на кону (в культурном или биологическом аспекте), из-за чего возникает асимметрия: корпорация выигрывает за чужой счет.
Подобные системы имеют свойство самоуничтожаться. И они это делают. Как говорится, нельзя обманывать всех все время. Увы, с самоуничтожением та беда, что менеджеры на него чихать хотели – из-за агентской проблемы они лояльны только к собственным наличным. Менеджеры становятся причиной катастрофы, однако сама катастрофа им не вредит – они сохранят премии, потому что сегодня не существует понятия «негативного менеджерского вознаграждения».
Подведем итоги: в долгосрочном плане корпорации хрупки настолько, что в итоге рушатся под весом агентской проблемы, ну а менеджеры доят их, получают премии и бросают косточки налогоплательщикам. Корпорации обанкротились бы раньше, если бы не лоббисты: те берут государство в заложники, чтобы оно помогало корпорациям заливать подслащенные напитки в ваш пищевод. В Соединенных Штатах большие корпорации держат под контролем некоторых конгрессменов. Все, что мы получаем в итоге, – это отсрочка похорон корпорации за наш с вами счет[133].
Лоуренс Аравийский или Мейер Лански
Наконец, если однажды вам придется выбирать между обещаниями гангстера и госчиновника, обращайтесь к гангстеру. Всегда. У учреждений – в отличие от индивидов – нет чести.
Во время Первой мировой войны Т. Э. Лоуренс по прозвищу Лоуренс Аравийский заключил сделку с арабскими племенами, чтобы те помогли британцам сражаться с Османской империей. Взамен он обещал возродить арабское государство. Бедуины не знали, что не следует верить чиновникам на слово, и выполнили свою часть сделки. Как оказалось, французское и британское правительства заключили секретный пакт, соглашение Сайкса – Пико, и поделили территорию пустыни между собой. После войны Лоуренс вернулся в Великобританию, вероятно, расстроившись, но вряд ли сильно. Однако он дал нам хороший урок: никогда не верь словам человека, который не свободен.
С другой стороны, величайший актив гангстера – это честное слово; для мафиози оно дороже золота. Говорят, «рукопожатие знаменитого гангстера Мейера Лански гарантировало выполнение сделки лучше, чем контракты, тщательно составленные армиями лучших адвокатов». На деле Лански знал все об активах и обязательствах сицилийской мафии и был их банковским счетом, и все это – без единой подписи. Вся система держалась на чести мафиози.
Работая трейдером, я никогда не доверял сделкам с «представителями» учреждений; трейдеры держат слово, и за двадцать лет я ни разу не видел, чтобы трейдер, заключивший сделку простым рукопожатием, не выполнил своих обязательств.
Только честь может быть двигателем торговли. Любой торговли.
Далее
Мы видели, как по причине непонимания антихрупкости (и асимметрии или выпуклости) группы людей используют скрытые возможности и вредят коллективу, оставаясь безнаказанными. Мы также видели, что проблему решает собственная шкура на кону. Далее мы рассмотрим еще одну форму опциональности: как люди производят предвзятый отбор этических правил, чтобы оправдать свои действия. И как они используют государственные учреждения, чтобы удовлетворить свою жадность.
Глава 24.
Прикрутить этику к профессии
Рабы могут управлять хозяевами. – Как припереть слабака к стенке. – Страдающий, постоянно страдающий класс
Проблема, о которой я сейчас расскажу, никогда еще в истории человечества не стояла столь остро. Предположим, мистер Джон Смит-младший, доктор права, трудится в Вашингтоне в качестве лоббиста, нанятого табачной индустрией, которая, как мы все знаем, занимается тем, что убивает людей из-за прибыли (как упоминалось ранее, если уничтожить эту индустрию, скажем, запретив сигареты, остальные достижения медицины покажутся крайне незначительными). Спросите близких мистера Смита (или его друзей), почему они мирятся с этим, а не подвергнут лоббиста остракизму, не отругают его как следует или не начнут сторониться его на следующих семейных похоронах. Вам, скорее всего, скажут: «Любому человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь», – словно отвечающий страхуется на случай, если и его однажды постигнет та же участь.
Проследим за направлением стрелки (используя ту же логику, что и в нашем обсуждении тех, кто учит птиц летать):
Этика (и убеждения) → Профессия
или
Профессия → Этика (и убеждения)
Воображая спор Жирного Тони с Сократом, Ниро размышлял над тем, что бы они сказали друг другу в первую минуту – ведь их разделяют 2500 лет. Непросто понять, какие элементы нынешней физической реальности удивили бы Сократа больше всего. Когда Жирный Тони, испытывавший скупое уважение к познаниям Ниро в области истории, спросил его об этом, тот ответил:
– По всей вероятности, он поразился бы отсутствию рабов. Древние греки никогда не делали работу по дому сами. Представь себе жалкую фигуру Сократа – выпирающий живот, тонкие ноги, – удивляющегося: «опоу ои доулои»?[134]
– Слушай, Ни-иро Ту-улип, у нас повсюду рабы, – выпалил Жирный Тони. – Они даже одеваются не так, как все, – ты всегда отличишь раба по галстуку.
– Signore Ingeniere Tony, кое-кто из этих галстуконосцев очень богат, богаче даже тебя.
– Ниро, ты лох. Не позволяй себя одурачить деньгами. Это всего лишь цифры. Принадлежать себе – это состояние сознания.
Богатство без независимости
Есть феномен под названием эффект беговой дорожки, в чем-то похожий на неоманию: чтобы остаться на месте, вам нужно двигаться все быстрее и быстрее. Жадность антихрупка – но жертвы ее хрупки.
Вернемся к проблеме лоха: лохи верят, что богатство дарит независимость. Чтобы понять, так это или нет, достаточно осмотреться: мы сейчас богаче, чем когда-либо в истории человечества. Вместе с тем никогда еще мы не были настолько по уши в долгах (древние считали, что тот, у кого есть долги, не свободен, а закабален). Такой вот «экономический рост».
На локальном уровне мы социализируемся в конкретной среде, а значит, подвержены эффекту беговой дорожки. Вы начинаете зарабатывать больше и переезжаете в Гринвич, штат Коннектикут, где сразу превращаетесь в бедняка на фоне особняков за 20 миллионов долларов и приемов в честь дня рождения за миллион. И вы все больше и больше зависите от своей работы, особенно когда ваши соседи получают огромные уолл-стритовские премии за счет налогоплательщика.
Класс, ведущий подобный образ жизни, похож на Тантала, подвергнутого вечному наказанию: стоя по горло в воде под фруктовым деревом, он не может дотянуться до его плодов, потому что дерево отводит ветви, и не может напиться, потому что вода отступает. Отсюда – английский глагол tantalize, «страдать».
