Глаз бури (в стакане) - Al Rahu
Я вспомнил так же, что ты всегда умираешь одна. Если я вперед, то, получается, я тебя оставил. А если ты раньше, то я никогда не смог вовремя проснуться, а ты уже скрылась в утреннем тумане, детям нужно сказать: мама ушла к волкам в лес. Ты никогда не позволяешь мне смотреть, как ты умираешь, я не знаю, во имя чего ты так бережешь меня, я же хочу быть для тебя тем же ангелом смерти, облегчающим и ведущим. Но ты убегаешь в лес, чтобы там, среди своей стаи, в окружении серых шкур, горячих, жарких, лечь в ложбинку под деревом, и уйти.
В смерти мы так одиноки, и часто так беспокойны, но уже много веков я держу тебя за руку и мне не страшно. Ты ведешь меня через бури и грозы, через этот тысячелетний бардо тхедол, и когда я снова ничего не помню, когда я тебя встречаю впервые в миллионный раз, сигнал для распознавания, я думаю: я хочу умереть на твоих руках. Я хочу быть рядом, в момент самого сильного принятия и прощения. В момент облегчения и отпускания тяжелого доспеха материальной оболочки. Я человек ещё пока, поэтому мне бывает страшно.
А может, ты вообще не знаешь смерти? День твой начался и не закончился, свет и тьма сменяют друг друга, жизнь сменяет жизнь, циклы проходят эонами, солнце в бесконечном потоке замерло на горизонте в одной точке. Ты закрываешь глаза на один миг, и переходишь на следующий этап. Без костылей в виде туннеля со светом, без тысячелетнего бардо тхедола и медитаций, направленных на подготовку к смерти. Может быть, в реальности, в которой ты живешь и дышишь, кроме жизни и дыхания больше ничего нет. Нет разности потенциалов, полюсов и спектра боли и удовольствия, по которому мы все, как по спирали двигаемся, состыковывая точки, на грани, всегда. Боль – это наш маркер. Если тебе больно, значит ты жив. Если не больно, значит ты мертв. Не потому ли мы так стремимся к страданию, к его созданию и его проживанию. Потому что без него не умеем чувствовать жизнь. Потому что приходиться все время ставить себе будильник, таймер, напоминание: ты давно ничего не чувствовал, нужда, жажда, поиск. Бежишь так рьяно в эту область собственного мрака, выковыриваешь оттуда сгустки, кровавые раны, отметины. Чтобы на фоне сравнения познать кусочек гор на фоне неба, чувство беспечности и одаренности, ни к чему не привязанности, чистости мысли. Одним словом, всего этого, что априори чувствует твоя Бессмертная душа, когда переходит рубеж восприятия извне и погружается в восприятие изнутри.
Я прошу: научи меня.
Я прошу: покажи мне.
***
И ты смотришь на меня из мрака, ты говоришь: ты не знаешь, о чем ты просишь.
Ты говоришь: ты не готов.
Ты говоришь: погнали.
Твоя веселая ярость подстегивает и бодрит, ты не знаешь жалости.
…
Сначала ты погружаешь меня в боль.
Самыми отчаянными способами, самыми нетривиальными путями. Я собираю артефакты, кладу на полки воспоминаний, и с каждым следующим твоим словом я все больше понимаю: боли нет, это иллюзия.
Ты смеешься. Это только начало.
Там, где меня разрывают на части, там, где тысячи игл впиваются прямо под кожу, там, где огнем горит и плавиться обнаженная кожа, там ты проникаешь внутрь, в каждую клетку и пору и взрываешь. Потому что тебя таскали на костёр такое количество раз, какое не сосчитать на пальцах наших рук. Потому что тебя разрубали вместе с броней одним ударом, от предплечья до бедра, резко и тяжело, потому что ты потеряла стольких из тех, кого любила, что уже не смогла от болевого шока чувствовать боль. И в этой короткой передышке пришло то самое осознание. Оно приходит и ко мне. Боли нет. Слабого убивает стая. Славный парень умирает в рядах первых.
Что мы делаем с теми, кто слаб духом?
Ты мне расскажи.
Ты, яростная и непримиримая, ты научила меня беспощадности. Научила, когда без лишних разговоров отсекала головы с плеч, за одно неосторожно сказанное оскорбление казнила на месте, показывая, как не стоит с тобой обращаться. Любое слово несет последствия, любое сомнение карается немедленной смертью. Оголенное острие меча, ты – суть и сущность истины, которую защищаешь. Очень жестко, идеально, последовательно, ты отсекаешь всех, кто мешает идти. Ты идешь одна, если это необходимо, не жалуясь, не тоскуя, не оборачиваясь. Потому что когда идешь по натянутому канату, босыми ступнями прикасаясь к пустоте, можно упасть, очень легко, если отвлечешься на крик из толпы. Поэтому ни в коем случае нельзя позволять себе смотреть вниз и назад, ни в коем случае не равняться на тех, кто стоит задрав головы и зевает, потому что они даже не представляют, чем ты занимаешься и сколько усилий к этому было приложено. Потому что они думают, что тебе просто повезло. Потому что каждый в тайне надеется, что ты упадёшь, потому что это захватывающе. Это пугает. Ужас и величие. Страх и ненависть. Жаль, что я не в Лас Вегасе.
Я научился рвать горло всякому проходящему, я научился делать так, чтобы победитель всегда забирал самый большой куш, и так же научился всегда быть этим самым победителем. Я обрел вседозволенность.
***
Что дает вседозволенность?
Всемогущество.
Можно все. Буквально. Только могущество отмеряется осознанностью, и просто так никому не даётся.
Вот ты.
Левая Рука Тьмы.
Ты способна на безумное зверство. Ты способна силой своей, которую сдерживала и которую боялась, строить и разрушать миры. Страх собственной силы порождается от неумения ею управлять. И это не о контроле совершенно. Это о взаимодействии на таких частотах, которые недоступны тёмному сознанию. В этом состоянии ты настолько чисто пропускаешь через себя поток, голос вселенной, что начинаешь говорить со мной в третьем лице. И я вижу. Я смотрю в твои глаза. В первый раз в этой жизни, внимательно, смотрю, и вижу там всю вселенную, которая стоит два рубля три копейки, замок сожгите, принцессу изнасилуйте и убейте (макулатура вся вселенная)
Я действительно тебя впервые услышал и увидел твою красоту. Я увидел, что ты не можешь не быть ею. Я увидел в тебе себя: белоснежного пернатого змея, дракона, постигающего пустоту. Я помещаюсь в
