Честная книга - Андрей Калибабин
Лет до 12 мне очень нравилось ездить на охоту и рыбалку. Меня совершенно не привлекал процесс. Меня не трогала дикая природа. Но мне очень нравились две вещи – проводить время с папой и быть среди его друзей. Потом всё испортилось – папа напился, мы неожиданно вернулись с охоты на день раньше, и дома случилась безобразная сцена. Я помнил, как я скакал в одних трусах вниз по лестнице и трезвонил во все двери, пытаясь позвать хоть кого-нибудь на помощь. Несколько дней после этого я провел у папиных родителей. Помню, как бабушка шипела на дедушку и пила пахучие капли. Потом папа и мама помирились, и мы продолжили жить вместе. Но с папой я больше никуда не ездил.
В начале 10-го класса пришло время решать, в какой вуз я буду поступать. Денег не было, да и выбора тоже. Папа мог помочь только с поступлением в МВД. А я не хотел идти в милицию. Правда, еще меньше я хотел в армию. Поэтому пошел на подготовительные курсы. Это называлось «факультет довузовской подготовки», и руководил им майор Пивень. Он читал лекции по истории. Быстро выяснилось, что историю я знал гораздо лучше, чем он. И что на вступительных нужно бежать кросс 3 километра. Я не любил бегать. Пару месяцев я боролся с собой, но потом заявил родителям, что ноги моей там больше не будет. Папа очень переживал.
С тех пор мы общались всё меньше и меньше. В последнее время – пару раз в год. И то, если мне совсем никак не удавалось избежать встречи. Я вытеснил папу. Сначала из себя, а потом и из своей жизни. Я жил так, как будто его и на свете не было. И вот теперь, медленно и осторожно, я начал его возвращать. Но я по-прежнему был очень зол на него. Я не понимал, за что, но не мог его простить. Это была ошибка.
Папа показывал фотографии и рассказывал о предках. Там было много темных пятен. Мой прапрадед служил на железной дороге. Никто точно не знает, чем он занимался в годы гражданской войны, но когда всё закончилось, быстро сделал карьеру в партии. В годы второй мировой воевал. Я держал на ладони холодные и тяжелые куски металла – «За оборону Кавказа», «За отвагу», «Почетный железнодорожник» и более поздний орден Ленина. Просто так их не давали.
Мой прадед пошел по стопам отца и тоже был железнодорожником. Служил связистом. В 43-м он вышел из дома, и больше его никто никогда не видел. У него было два сына. Один стал видным сельскохозяйственным деятелем в какой-то теплой восточной республике. Но что-то пошло не так, и он вернулся в Ростов-на-Дону. Жил там, но больше никогда ни с кем не общался. Его брат – мой дедушка – был инженером. Он очень любил свою жену и буквально боготворил её. У них родился мой папа и его сестра. А потом брак распался. Бабушке нравились разные мужчины. Дедушка очень страдал из-за этого. В конечном счете они развелись, но потом несколько лет жили в одной квартире. К бабушке постоянно кто-то приходил. А если она покупала продукты или готовила еду, папе и дедушке нельзя было к этому прикасаться. Она била папу.
Через какое-то время они разъехались, и дедушка навсегда утратил интерес к жизни. Он практически не общался с папой – просто не понимал, зачем и как это делать. А женщина, которую я называл бабушкой, оказывается, не была папиной мамой.
Всё вставало на свои места. В том, что папа никогда со мной не общался, не было его вины. Он просто не знал, как это делать. Потому что этого не знал его папа. Меня не удивило, что у меня была бабушка, которой нравились разные мужчины. И которая никогда не отказывала себе в этом увлечении. Теперь я знал, откуда это во мне. Всё прояснялось. Проступали связи и закономерности. Но я по-прежнему злился на папу. Я всё понял и что-то простил. Но чего-то всё равно не хватало. Я не понимал и не мог простить одного – долгих лет истеричного крика на меня, маму и сестру. И снова мне помог Андрей.
Мысль была очень простой. Я не изобрел вытеснение сам. Я просто скопировал его у папы еще в глубоком детстве. Конечно, я доработал механизм под себя, но саму идею мне подарил папа. И там, где я использовал для сброса исключительно алкоголь, папа использовал алкоголь и крик. А в последние годы, после всех инсультов, он был вынужден ограничиться криком. Если бы не этот крик – напряжение уничтожило бы его. Точно так же, как и моё – отними у меня кто-нибудь тогда алкоголь.
От удивления я несколько дней ходил как в тумане. Думал. Вспоминал. Поражался. Это, действительно, всё объясняло. Точно так же, как и я, папа периодически срывался. Точно так же, как и я, после срывов устранял последствия. Точно так же, как и я, не позволял себе многого. Просто не разрешал – чувствовать, переживать, делать, проявлять эмоции и любовь. Не было никакого смысла злиться и обижаться на папу. Я был таким же. Я был как он. Я был им, а он – мной.
Я приехал к родителям и сидел с папой на диване. Не помню, о чем мы говорили. Это было не важно – мне просто было хорошо. Я собрался уходить, а папа уже с трудом поднимался. Поэтому я пожал его руку там же, возле дивана. И поймал его взгляд. Он был молодым и веселым. Я вдруг понял, что помню этот взгляд с детства. Он светился добротой и теплом. И любовью. Я смотрел на него и видел себя. В какой-то момент я почувствовал, что он ощущает то же. Всё изменилось. Я нашел то, чего мне так не хватало.
XIX. Калифорнийский эксперимент
Всё происходило стремительно. Как будто я долго и мучительно толкал снежный ком в гору, а теперь перевалил за вершину, и он сам полетел вниз, сметая и расчищая всё, что попадалось на пути.
