Смерть в большом городе: Почему мы так боимся умереть и как с этим жить - Мария Рамзаева

Елена Фоер, Мария Рамзаева

Смерть в большом городе: Почему мы так боимся умереть и как с этим жить

В книге упоминаются социальные сети Instagram и/или Facebook – продукты компании Meta Platforms Inc., деятельность которой по реализации соответствующих продуктов на территории Российской Федерации запрещена как экстремистская.

Научный редактор Ольга Пичугина

Редактор Ахмед Новресли

Главный редактор С. Турко

Руководитель проекта А. Деркач

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры О. Улантикова, М. Смирнова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Иллюстрация на обложке shutterstock.com

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Фоер Е., Рамзаева М., 2023

© ООО «Альпина Паблишер», 2023

* * *

Часть I

Теория смерти

Глава 1

Культура смерти

Мария Рамзаева

Вступление

Первое, что бы вы увидели, зайдя в мой дом детства, – алтарь, посвященный родителям. Белая скатерть, лампада у фотографии, с которой смотрят мрачные молодые люди, свежие цветы, иконы.

Когда мне было 11, мы попали в автокатастрофу, и родители погибли. Опекуны – бабушка с дедушкой – так и не смогли смириться со смертью дочери, и каждый день год за годом мы заново переживали смерть.

В памяти сохранилось больше воспоминаний о мертвых родителях, чем о живых.

Каждый день я проходила мимо их траурной фотографии – единственной, где они выглядели мрачно, совсем не такими, как в жизни.

Каждую неделю по просьбе бабушки покупала цветы, чтобы поставить у алтаря.

Каждый сезон ездила на кладбище, чтобы ухаживать вместе с тетей за могилами родителей.

Каждый год пышными поминками отмечала дни их смерти – они умерли с разницей в три дня, – и на каждый из этих дней устраивалось масштабное застолье, приходили десятки родственников и друзей.

Все во мне, подростке, бунтовало против царства смерти; я хотела жить, но не знала, что можно по-другому, и чувствовала вину. Будто, если я перестану каждую секунду думать о смерти родителей, моя любовь к ним исчезнет.

Меня научили, что есть единственный правильный и естественный способ переживать смерть близких – полностью отдаться ей, отрешиться от жизни, по сути умереть вместе с ними, как делали в некоторых языческих традициях. Но это иллюзия.

Нам часто кажется, что существует единственно правильный способ прожить жизнь – и организовать смерть. Однако само понятие правильной жизни (и правильной смерти) менялось на протяжении времени и в разных уголках света до сих пор остается различным.

В исламе сожжение тела считается большим грехом, а в Индии самые почетные похороны – кремация и развеивание праха над Гангом. Оставить тело на растерзание птицам – ужасное проклятие для христианина, в Тибете же тысячи лет практикуют «небесные похороны», при которых специальный человек – рогьяпа – разрубает тело на куски и скармливает его грифам{1}.

И, вероятно, как нас сейчас ужаснули бы наваленные друг на друга тела в могилах простолюдинов в Средневековье, наших потомков будут возмущать или удивлять наши ритуалы.

Когда мы с Еленой Фоер задумывали эту книгу, я решила, что разделю первую главу на три части: прошлое, настоящее, будущее. В реальности все «типы смертей», о которых пойдет речь, присутствуют в современной культуре.

У разных культур существуют свои особенности, и мое разделение будет, конечно, условным. Перемены не происходят мгновенно, а в каждом «типе смерти» есть что-то от других. И хотя я постаралась рассказать о различных удивительных культурах, речь в основном пойдет о Европе и особенно о России.

Наверняка какие-то подходы и ритуалы покажутся вам дикими, какие-то – близкими и понятными. Когда мне было 11, я не знала, что горевать можно по-разному, мои опекуны научили меня лишь одному «типу смерти». Я расскажу о трех, и, возможно, вы найдете традицию, которая окажется близкой вам.

Традиционная смерть

Мне было семь, когда я впервые увидела мертвого человека. Дряхлая, будто иссушенная женщина лежала в открытом гробу в повозке, а я сидела рядом. Лошадь шла медленно, путь до кладбища был долгий, и я, словно загипнотизированная, смотрела в мертвое лицо и чувствовала… смущение. Изо всех сил семилетняя я пыталась найти внутри себя грусть, но ее не было: впервые я увидела эту женщину, уже когда она была мертва. Я даже не знала ее имени! Но это было неважно.

На похороны собралась вся деревня, а поскольку я гостила у живших там родственников, то взяли и меня. Никому не пришло в голову, что похороны незнакомой женщины не лучшее место для ребенка, никого не смущало, что я сидела вплотную к мертвецу. Смерть для них была естественным продолжением жизни, которое не прятали от детей. Ни когда убивали кролика для супа, ни когда шли хоронить соседку-старушку.

Традиционный подход к смерти возник в культуре в архаические времена и оставался доминирующим в Средневековье{2}. Традиционная смерть – смерть близкая, естественная для всех и потому нестрашная. Растения, птицы, животные – все в свое время умрут; умрем и мы, это нормально, и нет никакого смысла слишком много об этом думать. Таков был подход к смерти, таким он и остается, особенно в деревнях. «Не пыжились они, не отбивались, не хвастали, что не умрут, – вспоминает герой Солженицына в «Раковом корпусе», – все они принимали смерть спокойно. Не только не оттягивали расчет, а готовились потихоньку и загодя, назначали, кому кобыла, кому жеребенок, кому зипун, кому сапоги. И отходили облегченно, будто просто перебирались в другую избу. И никого из них нельзя было бы напугать раком»{3}.

В традиционном подходе люди умирали спокойно и, второй важный момент, публично. Смерть не являлась личным делом конкретной семьи, в ней участвовали все родственники, вся община. Когда человек понимал, что умирает, он начинал готовиться, спокойно и прямо обсуждал свою близкую смерть, отдавал распоряжения и указания, прощался с родными, друзьями, соседями.

Немыслима была ситуация, частая в современном обществе, когда мы даже не узнаём о смерти троюродной тетушки или четвероюродного брата. В традиционных обществах у постели умирающего собирались все. Историк Филипп Арьес приводит пример из жизни Франции XIX в., когда прохожая, услышав, что причащают умирающего священника, посчитала совершенно естественным и почти необходимым зайти к нему, пусть они и незнакомы{4}. Так и для моих родственников было правильным (и даже не вызывающим вопросов) взять меня на похороны незнакомой старушки.

В традиционном подходе не закрываются от смерти, не пытаются сделать вид, будто никогда не умрут, но при этом и не думают о ней слишком долго, как не думают люди о воздухе, который всегда вокруг.

«Хорошая» и «плохая» смерть

В Средневековье смерть могла наступить в любой момент: нестрашные сейчас болезни были способны за считаные дни унести еще недавно здорового человека. Такая смерть была обыденной и не становилась трагедией, к ней относились спокойно: на все воля Божья, значит, судьба у человека такая. И эта концепция судьбы или, у восточных славян, доли имела большое значение для определения «хорошей» и «плохой» смерти. Понятие судьбы-доли как будто бы не совсем христианское: а как же свобода выбора, которая дарована Богом человеку? Но в этом была важная особенность традиционного подхода. Зародившийся еще до повсеместного распространения христианства, он впитал множество языческих верований и суеверий, сплетя их с новой религией.

Древнеславянское понятие доли – предопределенного набора обстоятельств и событий, уготованных человеку, – осталось и с приходом