Григорий Марченко - Финансы как творчество: хроника финансовых реформ в Казахстане
Меня очень беспокоят, например, наши декларации о том, что Алматы должен стать финансовым центром Центрально-Азиатского региона, хотя в реальности таким центром становится Москва. Московские биржи сейчас уже реально озвучивают идею превращения Москвы в полноценный финансовый центр всего постсоветского пространства и имеют для этого существенные предпосылки.
– Выходит, что перспективы Регионального финансового центра Алматы (РФЦА) достаточно туманны?
– Нельзя допускать, чтобы перспективы РФЦА были туманными. РФЦА – это наша общая стратегическая задача, поставленная главой государства, и мы должны сейчас всеми силами поддерживать это начинание. Если говорить предельно честно, все последние годы наш фондовый рынок не имел ресурсов для серьезного прорыва. Это была ситуация вялотекущего застоя. Если бы не появился проект РФЦА, наша биржа продолжала бы пребывать в состоянии затянувшейся зимней спячки, в ситуации отставания от всего мира, и мы никогда бы ничего не достигли.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как ни забавно, но Казахстан – практически единственная в регионе страна, которая сумела провести достаточно радикальные реформы финансового сектора, при том, что сами финансы остались в основном национальными.
И восточноевропейская модель, и прибалтийская модель финансовых реформ получились на практике совсем простыми: большая часть тамошних банков была продана иностранцам, а уж иностранцы за счет своих денег, ресурсов и технологий сами произвели реструктурирование банковской отрасли. Провели хорошо, слов нет. Вкладчики в такой ситуации, естественно, успокоились, поскольку увидели, что теперь будут иметь дело с солидными иностранными кредитными учреждениями – ну а почему тогда не держать в них депозиты?
То есть это, безусловно, тоже способ реформирования финансового сектора, вот только способ такой, как бы сказать помягче, не безусловен. С моей точки зрения, даже из чистого интереса лучше попытаться что-то сделать самим, а не делегировать реформирование национального финансового сектора иностранцам.
Но большинство наших коллег по региону – именно делегировали.
Чехия, в частности, является примером того, как финансовые реформы делать не надо. Национальную модель приватизации обсуждать еще можно: в качестве основного метода там была реализована массовая ваучерная приватизация с равным доступом всех граждан страны. Многие аналитики считают, правда, что приватизация по-чешски не очень успешна. Хотя г-н Клаус в личной беседе говорил мне, что скепсис в данном случае может толковаться исключительно как непонимание чешских реалий; что самый главный результат – переход предприятий в частную собственность – в Чехии достигнут; а все прочие детали не слишком принципиальны.
Но уж финансовые их реформы точно неудачны, там все как раз совершенно очевидно. Правительство со свойственным чехам патриотизмом раз за разом вливало деньги в государственные тогда (или приватизированные лишь частично) чешские банки, чтобы вытащить их из тяжелого положения. А параллельно заставляло те же банки кредитовать определенные предприятия без учета рыночных рисков. Нормальная денежно-кредитная деятельность по такой схеме отчего-то никак не налаживалась, и все это длилось до тех пор, пока не продали почти все кредитные учреждения на сторону. В итоге сейчас более 80 % чешской банковской системы контролируется иностранными банками. Хотя в начале реформ у них была другая идея организации банковского сектора.
Персонально Вацлав Клаус за это не отвечает. Премьер – в любом случае политик, национальный лидер. Реально реформы проводят люди другого, соподчиненного уровня. Заслуги Клауса именно как политика несомненны: он очень много сделал для того, чтобы Чехию позиционировали в качестве европейской страны.
Поляки тоже практически все свои банки продали иностранному капиталу.
Вообще, в конце 1990-х годов в Восточной Европе прошла волна продаж государственных учреждений, в том числе банков, иностранным финансовым учреждениям.
А в Казахстане банковская система состоит из национальных банков. И, повторюсь, считаю это принципиально важным: основой национальных финансов должны быть именно национальные игроки. В частности, доля местных кредитных учреждений должна составлять 60–70 %. С моей точки зрения, это оптимально.
Всем известно, как велика была роль иностранных консультантов (назовем их так) в процессах, которые происходили на постсоветском пространстве после распада СССР. Коллеги предлагали проводить реформы по определенному, достаточно жесткому плану: приватизация, либерализация, жесткая бюджетная политика. Однако воплощение плана получилось корректным не везде, что, конечно, случается. Скажем, либерализация национального финансового рынка в некоторых странах негаданно привела к его утрате. Поэтому в контексте разговора о стратегии и тактике реформ финансового сектора конкретной страны неминуемо приходится обсуждать несколько принципиальных вопросов. Например, такой.
МОЖНО ЛИ РЕФОРМИРОВАТЬ ИМЕННО И ТОЛЬКО ФИНАНСОВЫЙ СЕКТОР, АВТОНОМНО ОТ ВСЕГО ПРОЧЕГО?
Вопрос один, ответов на него, как водится, два.
В долгосрочном плане это, полагаю, невозможно. Нельзя сделать так, чтобы финансовый сектор страны жил по одним законам, а вся остальная экономика развивалась (ну или стагнировала) по другим. Но в краткосрочной перспективе такие реформы реальны. Только, может быть, тему надо ставить немного иначе, а именно: МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ДВИЖИТЕЛЕМ РЕФОРМ НЕ ТОЛЬКО РЕАЛЬНЫЙ СЕКТОР, НО И ФИНАНСОВЫЙ?
Я обсуждал эту тему, например, с заместителем министра экономики и финансов Кореи в 2002 году, то есть по достаточно свежим следам финансового кризиса в Юго-Восточной Азии. Он говорил, что у них ситуация принципиально отличается от казахстанской и этим интересна. Как известно, тот экономический рывок, который совершила Южная Корея, жестко администрировался государством. Государство ставило во главу угла развитие определенных секторов реальной экономики (кораблестроения, черной металлургии, других индустриальных отраслей). Банкам в этом процессе отводилась вспомогательная роль: им давали указания (прямые или косвенные) кредитовать конкретные отрасли, без учета эффективности кредитования.
Все это закончилось кризисом 1997–1998 годов. Но в ходе реализации мероприятий по выходу из кризиса приоритеты поменялись. Важное место стала занимать реструктуризация уже финансового (а не промышленного) сектора, причем осуществлялась она при мощной финансовой поддержке государства. То есть в Южной Корее роль локомотива реформ играл реальный сектор экономики, а банковский был вспомогательным.
