Роберт Хайлбронер - Философы от мира сего

     Похожей критике можно подвергнуть и описание предпринимателя, а вообще говоря, и самого праздного класса. Нет никаких сомнений в том, что финансовый титан счастливых первых дней американского капитализма был самым настоящим "бароном-разбойником", и пусть жестокий, его портрет кисти Веблена до боли напоминает оригинал. Но, как и Маркс, Веблен не счел нужным разобраться, до какой степени экономической системе - как и английской монархии - необходимо приспосабливаться к совсем новому для себя миру. Если взять на вооружение его собственный подход и использовать соответствующие понятия, Веблен не сумел увидеть, что машина, этот оптовый поставщик изменений, преобразует жизнь предпринимателя так же, если не заметнее, чем процессы, происходящие в головах рабочих, а сам бизнес будет вынужден поддаться бюрократизации как раз по той причине, что теперь ему нужно управлять огромной, несущейся на всех парах машиной.

     Одержимость Веблена машиной заставляет нас осторожнее относиться ко всему, что он говорит; это редкое слабое место мудрого человека, который не давал ни единого повода упрекнуть себя в сентиментальности. Да, может быть, машины и заставляют нас рассуждать, основываясь на фактах, - но рассуждать о чем? Персонажа Чарли Чаплина в "Новых временах" трудно назвать счастливым или уравновешенным существом. Наверное, специально обученные батальоны инженеров смогут управлять нашим обществом более эффективно, но вопрос о том, удастся ли им делать это более человечно, остается открытым.

     И все же Веблену удалось определить главную черту изменения, черту, которая в то время казалась важнее всех остальных, но, по странному стечению обстоятельств, ускользнула от внимания его коллег, экономистов. Этой чертой, а точнее, процессом, было превращение технологии и науки в главные движущие силы происходивших в обществе перемен, точно так же, как институциональные факторы вышли на первый план в более недавнее время. Подобная точка зрения была в равной мере точкой зрения историка и экономиста. Веблену удалось предвидеть огромный масштаб переломного момента технологической эры в исторической перспективе, удалось осознать, что полноценное включение машины в нашу жизнь являло собой революцию, сравнимую с одомашниванием животных и переселением людей в города. Как любой великий первооткрыватель, лишь подчеркнувший очевидное, но абсолютно незаметное другим, он не обладал необходимым запасом терпения; он не был готов ждать больше нескольких лет, в крайнем случае десятилетий завершения тех процессов, что должны продолжаться при жизни нескольких поколений, а то и на протяжении веков. Ему нельзя не отдать должное как человеку, разглядевшему в машине важнейший элемент экономической жизни своего времени, и именно поэтому он по праву занимает место в ряду мудрецов от мира сего.

     Не стоит забывать и о том, что он дал экономистам возможность смотреть на окружающий мир с совершенно новой точки зрения. После его беспощадных описаний укорененных в нашей повседневной жизни традиций стало ясно, что неоклассическая интерпретация общества как чаепития, собравшего множество довольных собой и друг другом людей, - лишь попытка выдать желаемое за действительное. Его презрение к викторианским экономистам отчетливо слышится в следующем пассаже: "Когда обитатели Алеутских островов катаются в грязи, борясь с прибоем чем-то, отдаленно напоминающим грабли, и шепчут магические заклинания, призванные помочь им в ловле моллюсков, выясняется... что на самом деле они страстно увлечены нахождением равновесной ренты, зарплат и процента"[225]. Точно так же, как он высмеивал стремление классических экономистов втиснуть первобытную борьбу человека с себе подобными в рамки аккуратной модели, Веблен подчеркивает заведомую бесперспективность попыток объяснить действия современных людей, если при этом они используют набор неполных и устаревших представлений. Согласно Веблену, нельзя понять суть человека в терминах сложных "экономических законов", которые приносят свойственные людям жестокость и творческую одаренность в жертву холодному, но удобному для анализа рационализму. Было бы куда честнее - пусть и не так лестно - взять на вооружение профессиональный жаргон антрополога или психолога; в этом случае мы могли бы охарактеризовать человека как доверчивое, неискушенное, верное ритуалам существо, подверженное сильным, иррациональным порывам. Он призывал экономистов отбросить идеальные абстракции и разобраться, почему поведение человека именно такое, какое оно есть.

    Уэсли Клэр Митчелл, его ученик и первоклассный экономист, так обобщил свои ощущения: "От подчас раздражавшего присутствия Торстейна Веблена нельзя было скрыться - этот посетитель из другого мира атаковал общепринятые и усвоенные студентами банальности с такой силой, что казалось, будто даже самые будничные мысли возникали в его голове благодаря вмешательству внешних сил. Наука об обществе не знала никого, кто вел бы такую последовательную борьбу за освобождение разума оттирании обстоятельств - и кто бы настолько расширил поле изучаемых ею предметов"[226].

     За несколько лет до смерти Торстейн Веблен совершил нечто, вовсе на него не похожее, а именно начал играть на рынке ценных бумаг. Друг предложил купить акции нефтяной компании, и озабоченный надвигающейся старостью Веблен решил рискнуть частью собственных сбережений. Сначала фортуна улыбалась ему, и он даже немножко заработал, но, по-видимому, неудачам было суждено сопровождать этого человека на протяжении всей жизни - стоило бумагам подняться в цене, как выяснилось, что они были задействованы в махинациях. В итоге его вложения обратились в пыль[227].

     Этот случай важен лишь потому, что он обнажил очередное слабое место Веблена. Если же рассматривать злоключения незадачливого профессора в более широком контексте, то они были явлением в высшей степени показательным. Дело в том, что он был поражен тем же заболеванием, что и все его сограждане. Если даже самые стойкие наблюдатели не могли удержаться от глотка, то стоит ли удивляться, что вся страна опьянела от напитка благополучия?

     Бесспорно, все признаки процветания были налицо. К концу 1920-х годов 45 миллионов работающих американцев получали 77 миллиардов долларов в год - подобного потока доходов мир еще не знал. Когда Герберт Гувер со всей своей прямотой заявлял, что "уже скоро, с Божьей помощью, наступит день, когда наш народ забудет о бедности", он был близорук (а кто не был?). Тем не менее президент основывался на неопровержимом факте: среднестатистическая американская семья того времени жила, ела и одевалась лучше, получала от жизни удовольствий больше, чем любая среднестатистическая семья за всю историю человечества.