Тим Харфорд - Экономист под прикрытием

Иностранные инвестиции были важнейшим фактором, поддержавшим китайские реформы. Иностранные инвесторы принесли в страну капитал, знания, связи с миром и продолжили начатое реформаторами, составляя конкуренцию местным фирмам и тем самым побуждая их к дальнейшему повышению эффективности.

Если иностранные инвестиции — такое благо для экономики, почему же они направились именно в Китай, а не в Индию или Камерун?

Не обошлось без удачи. В отличие от Камеруна, в Китае был большой и быстро растущий внутренний рынок, а это всегда манит иностранных инвесторов. Ни одному даже самому одарённому камерунскому лидеру не по силам устроить такое: Камеруну судьба сдала не слишком крупную карту. Что же касается образованности китайцев — этого счастливого наследия коммунистических лет, — удача тут ни при чём. К 1978 году в стране были накоплены гигантские резервы квалифицированных и производительных рабочих, готовых выплеснуть свои таланты в экономику, едва плотина командно-административной экономики даст течь. Камерунские же власти упустили свой шанс дать людям образование в 1970-е, когда страна была богаче, чем сегодня.

Между тем в Индии также есть крупный и растущий внутренний рынок и хорошо образованная рабочая сила, пусть даже образование там в не столь широком доступе, как в Китае. Но, как свидетельствует статистика (невзирая на всеобщую истерию вокруг аутсорсинга), этого оказалось недостаточно, чтобы привлечь иностранных инвесторов.

У Китая были и другие естественные преимущества, которых не было у Индии. Процесс международной экономической интеграции зачастую бывает болезненным, но в Китае он шёл более гладко и эффективно благодаря связям с Гонконгом и Тайванем. В те дни, когда Китай был наглухо отгорожен от глобальных рынков, Гонконг и Тайвань успешно развивались, встраиваясь в мировую экономику. Несмотря на различие экономических систем, между деловыми людьми трёх стран существовали тесные семейные и дружеские узы. Они-то и компенсировали недостатки китайской правовой системы в первые годы реформ. Китайским властям нужно было работать (нужно и сейчас) над системой договорного права и защитой прав собственности, без чего не обходится ни одна успешная экономика. Без этого разве можно вести бизнес спокойно? Как можно быть уверенным, что ваши деловые партнёры вас не кинут? Будете ли вы чувствовать себя в безопасности, зная, что местные власти могут взять и конфисковать вашу прибыль или собственность?

Но личные связи позволяли предпринимателям Гонконга и Тайваня, работавшим в Китае, обходиться без формальностей и полагаться лишь на устные договорённости. Формальный контракт не помешал бы, но и слова бизнесмена бывает достаточно, когда перспективы заманчивы.

А в данном случае так и было. Китай и Гонконг идеально подходили друг другу. Китайские фирмы, производившие дешёвые товары, но несведущие в международных делах, приобщились к опыту торговцев Гонконга. В 1980-е китайский экспорт в Гонконг рос ударными темпами; Гонконг переправлял китайские товары дальше. В 1990-е к этой схеме присоединился Тайвань. Экономист Дуайт Перкинс заметил тогда: «Производственной мощи материкового Китая был привит огромный рыночный талант Гонконга и Тайваня».

У Индии не было Гонконга и Тайваня, но не было и интереса приглашать иностранцев. Известный индийский экономист Ягдиш Бхагвати описал деятельность правительства своей страны с 1960-х по 1980-е как «три десятилетия антилиберальной и автаркической политики». Иными словами, власти держали рынок мёртвой хваткой и делали всё возможное, чтобы воспрепятствовать торговле и капиталовложениям.

Китай же, напротив, усиленно привлекал иностранных инвесторов и извлек всё, что мог, из связей с Гонконгом и другими соседями. Были созданы «особые экономические зоны», такие как Шеньжень, где правила социалистической экономики не распространялись на иностранных инвесторов. Быстро улучшалась и инфраструктура этих зон. Особые экономические зоны прекрасно дополняли связи Китая с Гонконгом, Макао и Тайванем: они располагались исключительно в провинции Гуандун, соседствующей с Гонконгом и Макао, и в провинции Фуджиан, поблизости от Тайваня. В 1990 году свыше половины всех инвестиций поступило из крохотного Гонконга, в то время как на Японию и США вместе взятые пришлась только четверть.

Далее, почти половина всех инвестиций поступала в Гуандун; второй по уровню инвестиций была провинция Фуджиан. Когда в 1980 году город Шеньжень на границе с Гонконгом был объявлен особой экономической зоной, это был рыбацкий посёлок. Через двадцать лет девелоперы сносили наполовину возведённые небоскрёбы, чтобы на их месте строить ещё более высокие. Китайцы говорят: «Не побывав в Шеньжене, не говори, что богат».

Какой бы несправедливостью и произволом ни выглядело их создание, особые экономические зоны сделали свое дело: привлекли инвесторов, не поставив при этом всю страну с ног на голову. Кроме того, они стали опорой для распространения реформы. Когда те или иные меры в отношении иностранцев оказывались удачными, власти распространяли их действие на китайские фирмы, сначала внутри особых экономических зон, а затем и за их пределами. Другие прибрежные провинции, глядя на бум в Фуджиане и Гуандуне, принялись требовать таких же прав. Правительство корректировало несправедливые или слишком размытые правила, реагируя как на протесты иностранных инвесторов против поблажек местным фирмам, так и на действия местных компаний, которые ухитрялись пользоваться привилегиями для иностранцев, отмывая средства через Гонконг и ввозя их обратно как «иностранные инвестиции». Как и в случае с другими китайскими реформами, хорошие правила распространялись дальше, а несправедливые или нелепые скоро отмирали.

Эта глава называется «Как стал богатым Китай». На самом деле это преувеличение. Китай ещё не богат — пока что. Но он накапливает богатство быстрее любой другой страны в истории.

Ну и что? Экономический рост сопровождается ужасными потрясениями. Люди в замешательстве. У многих нет работы, многим не досталось места в современном Китае. Группа рабочих в Сычуане уверовала в то, что Мао в загробной жизни руководит фабрикой — естественно, по социалистическим принципам. Говорили даже, что некоторые рабочие совершили самоубийство, чтобы присоединиться к нему.

Современные китайские фильмы повествуют о растерянности и о мучительных попытках людей найти своё место в новой жизни. Многие фильмы, например «Ливень» и «Отель “Счастливые времена”», рассказывают о семьях, которые рушатся, когда один из членов семьи отправляется искать счастья в Шеньжене. Речь идёт не о богатстве, а о душевных страданиях. Суть их в том, что новые возможности разрушают прежний образ жизни. Ещё одна распространённая тема - полнейшее смятение умов: бедняга-посыльный из «Пекинского велосипедиста» обнаруживает, что вокруг одно воровство, и все его попытки встроиться в капиталистическую систему оканчиваются горем и насилием. В душещипательном фарсе «Отель “Счастливые времена”» компания друзей, потерявших работу, когда их цех на фабрике закрыли, посвящают себя заботе о слепой девушке, из лучших побуждений разыгрывая для неё существование некоего бизнеса. Они не в силах осознать, что сил, которые они на это тратят, с лихвой бы хватило на организацию реальной компании. И только девушка, дитя 1990-х, способна отчётливо понять, что у неё хватит сил самой о себе заботиться.