Тим Харфорд - Экономист под прикрытием

Как и в странах советского блока, промышленностью в Китае управляли плановики. В плане указывалось, к примеру, что такой-то металлургический завод должен произвести такое-то количество стали, и эта сталь будет использована для заранее предусмотренных планом целей, а чтобы её произвести, на завод будет поставлен уголь из расчёта 0,8 тонны угля на тонну стали, и так далее. Требовались неимоверно сложные расчёты, даже если допустить, что бюрократы рангом ниже сообщали достоверные сведения об издержках производства и качестве продукции. (Ведь всем было выгодно жаловаться на плохое качество и недопоставки сырья и оборудования, но в то же самое время рапортовать о выпуске продукции превосходного качества и в огромном количестве. Если вы не построили правдивый мир, до истины не докопаешься.) Но если оставить в стороне пагубные утопические прихоти Мао, такая система могла какое-то время работать сносно, поскольку каждый раз у плановиков перед глазами был хотя бы план предыдущего года.

По мере того как экономика росла и менялась, корректировать планы выпуска продукции и грамотно размещать капиталовложения становилось всё труднее. Потому-то рентабельность капиталовложений в 1976 году была намного ниже, чем в 1950-е. Рыночная система справилась бы с задачей намного лучше, но создать её было непросто. Без поддержки соответствующих институтов рынки работают неважно: в рыночной экономике должны быть банки, чтобы люди могли брать коммерческие кредиты, должно быть договорное право для разрешения споров и у граждан должна быть уверенность, что их доходы не конфискуют. Такие институты за день не создашь. А между тем очень многие работники в социалистической экономике были вовлечены в непродуктивную деятельность, и им просто нечего было бы есть, если не предусмотреть специальное вмешательство или не выдавать им ту или иную компенсацию. Наиболее остро проблема стояла в промышленном секторе, который был сильнее всего привязан к системе планов, служил правительству инструментом создания накоплений и источником большей части государственных инвестиций.

Если бы Дэн решил просто отказаться от планов и перейти к рыночной системе в одночасье, вероятным результатом были бы схватка за собственность, обрушение финансового сектора (поскольку многие государственные банки нвыдавали займов, на возврат которых не было никакой надежды), массовая безработица и даже голод. Вполне возможно, ситуация бы быстро выправилась, а возможно - и нет. (В бывшем СССР в 1990-е годы подобная «шоковая терапия» привела к коллапсу экономики.)

Что хуже, столь крайние меры ударили бы по стольким интересам — включая интересы огромного числа рядовых граждан, — что были политически неосуществимы. Дэн, прежде чем встать во главе страны, при Мао сам дважды попал под чистку, так что он знал цену политической поддержке.

Поэтому Дэн и его единомышленники-реформаторы избрали более осторожную стратегию. В 1985 году были заморожены планы: предписываемые государством объёмы выпуска продукции перестали расти с ростом экономики. Взамен государственным предприятиям было разрешено делать со сверхплановой продукцией всё, что они пожелают. Эффективные угледобытчики находили эффективных сталелитейщиков, желавших купить сверхплановый уголь, чтобы выплавить сверхплановую сталь и продать ее эффективным строительным фирмам. Попытки неэффективных фирм расширить производство ничем не кончались.

Успех стратегии предопределили несколько факторов. Во-первых, она была понятна, а обязательство заморозить планы внушало доверие. Последнее очень важно: если бы плановики постоянно увеличивали и корректировали планы с учётом информации, поступающей с рынка сверхплановой продукции, этот рынок быстро перестал бы производить полезную информацию. Директора предприятий, увидев, что их успехи тут же оборачиваются увеличением плана на следующий год, предпочли бы сидеть и не рыпаться.

Во-вторых, неизменность планов обеспечивала определённую стабильность. Людям было гарантировано сохранение рабочих мест. Было ясно, что хуже не будет, а если добиться роста, то может, всё станет ещё лучше. И многие ухватились за эту возможность, предпочитая долгий рабочий день и плохие условия труда на текстильной фабрике за несколько тысяч миль от своих семей прежним потугам наскрести на жизнь — если её можно так назвать, — вкалывая на самой бесплодной в мире земле.

В-третьих, рынок действовал именно там, где нужно: на пределе. Как мы помним, для эффективности экономики крайне важны предельная (маржинальная) стоимость и маржинальная выгода. Представим себе директора завода, который раздумывает, производить ли ему ещё одну тонну стали, прибыль от продажи которой останется у предприятия. Если ему известна маржинальная стоимость (стоимость производства одной дополнительной тонны), а покупатель предлагает рыночную цену (которая отражает ценность одной дополнительной тонны для покупателя), тогда директор примет правильное решение: производить, если цена выше маржинальной стоимости. Производство будет эффективным.

Решения о том, что произойдёт с прочей произведённой на заводе сталью, с этой точки зрения не важны. Девять тонн из десяти можно выпустить и отправить потребителям в соответствии с планом, эффективность же определяется решением по десятой тонне.

На практике это приводило к тому, что эффективные фирмы наращивали производство для удовлетворения сверхпланового спроса: за десятой тонной шли одиннадцатая и двенадцатая. Спрос предъявляли не плановики, а растущие сектора экономики, реально нуждающиеся в поставках. Нужно было только, чтобы предприятия имели право оставлять у себя прибыль и реинвестировать её — стимул, необходимый для обеспечения эффективности вложений. Неэффективные же фирмы, напротив, не росли. Пока государство субсидировало их, сохраняя планы, эти фирмы могли работать вечно (впрочем, уже в 1990-е власти постепенно прекратили поддерживать план). Но поскольку в 2003 году китайская экономика была уже почти вчетверо больше, чем в 1985 году, когда планы заморозили, деятельность этих предприятий утратила былое значение. Экономика в буквальном смысле переросла план.

Мы знаем, что рыночная система ограничивает власть дефицита фирм; большинство компаний сталкиваются с конкуренцией, а те сектора экономики, где конкуренция слаба, со временем притягивают новых игроков. Конкуренция и свободный вход на рынок новых фирм обуздывают власть дефицита и интенсивно толкают экономику к эффективному производству, новым идеям и богатству потребительского выбора.