Никита Кричевский - Россия. Сквозь санкции – к процветанию!

Еще один риск, достойный упоминания. По итогам 2013 года, согласно расчетам Standard & Poor’s, китайская экономика стала крупнейшей в мире по объему корпоративного долга (14,2 трлн долл.), опередив США (13,1 трлн долл.). До 2018 года китайским компаниям нужно изыскать для рефинансирования порядка 20,4 трлн долл. Замедление темпов роста китайской экономики, рост процентных ставок по кредитам и другие сложности, в частности политического характера, могут стать катализаторами нарастания финансовых проблем не только в Китае, но и в мире в целом[29]. Несколько слов об объемах денежной массы.

В российском экономическом сообществе бытует небезосновательное суждение, что с увеличением количества денег в экономике («монетизации экономики») национальные хозяйства развиваются успешнее. Действительно, подтверждение этой гипотезе прослеживается (Китай, Вьетнам, Южная Корея). Выходит, данный аспект определенную роль в экономическом росте играет. Объяснение низких показателей денежной массы борьбой с инфляцией, по привычке артикулируемое российским Центробанком, не выдерживает критики – в Китае и Южной Корее, государствах с наибольшими объемами денег в экономиках, показатели инфляции в 2012 году были самыми низкими из всех анализируемых стран.

Впрочем, если говорить о Китае, а также, пусть и в меньшей степени, о Южной Корее и Вьетнаме, то большой объем денег в их экономиках в значительной степени объясняется все тем же искусственно низким курсом национальной валюты. В эти страны поступает значительный объем экспортной выручки, которую необходимо обменивать на не менее серьезные масштабы китайского юаня, южнокорейского вона или вьетнамского донга, а затем, во избежание роста инфляции и излишнего укрепления обменных курсов, абсорбировать избыточную денежную массу, например, через выпуск государственных ценных бумаг или пополнение международных резервов (по итогам 2012 года объем китайских золотовалютных запасов составил 3,3 трлн долл., Южной Кореи – 327,0 млрд, Вьетнама – 26,1 млрд долл.).

Кстати, о соотношении южнокорейского и вьетнамского официального ВВП и ВВП по ППС: у Южной Кореи он составлял 70,5 %, у Вьетнама – 42,4 (у Китая, напомню, 65,2), тогда как валовое сбережение в этих странах составило соответственно 31,4 и 37,4 % ВВП (у Китая – 50,4 % ВВП). Таким образом, одного лишь искусственно низкого курса национальной валюты, так же как невысокого государственного и частного потребления, для успешного экономического развития недостаточно, если к нему не прилагается искусное управление государственными финансовыми ресурсами. Проще говоря, здесь, как и в других вопросах, мы сталкиваемся с проблемой компетенций государственного аппарата, перед которым стоит цель развиваться, а не «консервироваться».

Подведем предварительные итоги. Анализ некоторых межстрановых показателей так и не принес статистической разгадки секрета современного экономического роста. Можно, конечно, вспомнить некоторую факторную зависимость прорыва от высокого валового сбережения или больших объемов денежной массы, но в одних случаях они объясняются заниженными курсами национальных валют, в других – объективно сложившимся превалированием экспорта над импортом или устоявшимися перераспределительными механизмами валового национального дохода.

Потребление потреблению рознь

Перейдем к рассмотрению направлений использования ВВП. В таблице 2.4 представлены сравнительные характеристики конечного потребления государств и домохозяйств, инвестиций в основной капитал и товарно-материальные запасы, сальдо внешнеторговых операций (сложение всех показателей дает 100 % ВВП), а также, что не менее, а может, более интересно, сопоставление масштабов фискальной нагрузки. Обратите внимание на масштабы фискальной нагрузки: если сравнить их с данными таблицы 2.1, где указаны среднегодовые темпы роста ВВП, отсутствие корреляции становится очевидным. Например, в Индии, где отмечен самый низкий показатель фискального «ярма» (9,3 % ВВП), среднегодовые темпы экономического роста составили 7,7 % ВВП, тогда как во Вьетнаме (29,5 % ВВП) лишь ненамного меньше – 6,6 %, а в Китае (22,6 % ВВП) – и вовсе выше, 10,6 % ВВП. Не обнаруживается прямой зависимости и при сопоставлении масштабов фискальной нагрузки с другими показателями (например, ВВП по ППС или объемов госдолга). В то же время, если сгруппировать страны по объемам фискальной нагрузки, то в одних странах доля налогов и сборов в ВВП будет несколько выше (Бразилия, Чехия, ЮАР), в других – наоборот, ниже (Индия, Индонезия, Польша). Россия оказывается посередине, что, помимо прочего, говорит о том, что тяжесть фискального бремени в нашей стране не слишком велика.

Таблица 2.4

Примечание. Конечное потребление государства (government consumption) – все текущие расходы правительства на приобретение товаров и услуг, включая заработную плату наемного персонала и большинство расходов на национальную оборону и безопасность (за исключением государственных военных расходов, являющихся частью накопления государственного капитала). По итогам 2012 года среднемировой показатель государственного конечного потребления составил 18,5 %. Фискальная нагрузка (taxes and other revenues) – общий объем налогов (личных, корпоративных налогов, акцизов, тарифов) и иных доходов (социальные отчисления, гранты, чистые доходы от госпредприятий), перечисляемых для последующего предоставления общественных благ. В скобках – отрицательные значения.

Источник: The World Factbook.

Далее. Если сравнить данные таблицы 2.4 с показателями ВВП на душу населения, то можно увидеть определенную взаимосвязь между высокими показателями конечного потребления правительств и ВВП на душу населения: у Польши – соответственно 17,8 % и 20,9 тыс. долл., у России – 18,6 и 18,0 тыс., у Чехии – 20,8 % и 27,6 тыс. долл. И наоборот: страны с низким конечным государственным потреблением предсказуемо не выделяются «хорошими» данными по ВВП на душу населения: Вьетнам – соответственно 6,3 % и 3,6 тыс. долл., Индонезия – 8,9 и 5,1 тыс., Индия – 11,8 % и 3,9 тыс. долл.

Конечное потребление домашних хозяйств отличает интересная закономерность: в государствах, где темпы экономического роста невысокие, конечное потребление, как правило, больше 60 % ВВП. И наоборот: там, где экономические скорости велики, конечное потребление домохозяйств показывает в среднем немногим более 50 %.

Как и в других случаях, в данном аспекте присутствуют исключения, наиболее явные из которых – Вьетнам, с одной стороны, и Китай – с другой. Это можно объяснить эклектикой курса, ориентированного и на рост уровня жизни, и на экономический подъем (Вьетнам), или недооцененностью валюты и значительным территориальным расслоением по уровню развития и доходов (Китай). Почему так? Сохраним интригу до следующей главы.

Пожалуй, с чем не поспоришь, так это с зависимостью темпов экономического роста от совокупного объема инвестиций в ВВП. Все страны, показавшие в 2000–2012 годах наибольшую экономическую резвость, «стартуют» с отметки инвестиционных вложений от 28 % ВВП, коррелируя с высокими значениями валового сбережения (таблица 2.3). Даже Южная Корея, чей ВВП на душу населения в 2012 году достиг 32,8 тыс. долл., а показатель валового сбережения – 31,4 %, в 2012 году направляла на долгосрочные вложения 26,7 % ВВП. Данный показатель мог был бы еще выше, если бы можно было сократить социально ориентированные расходы бюджета. Но тогда процесс экономического развития трансформировался бы в рост ради роста, вступив в фундаментальное противоречие с предназначением любого уважающего себя государства – способствовать долгосрочному и устойчивому повышению уровня и качества жизни людей. Впрочем, зависимость экономического роста от инвестиций – сентенция банальная. Другой вопрос, за счет каких инвестиций достигается прорыв: реальных или спекулятивных, внутренних или иностранных, долгосрочных или краткосрочных, государственных или частных. Каждый из этих видов имеет свои особенности, например, когда мы анализируем государственные инвестиции, немаловажное значение приобретает прямой (бюджетный) или косвенный (налогово-преференциальный) характер финансирования. Кроме того, говоря о государственных инвестициях, следует помнить, что огромное значение имеет адресность: так, можно за государственный счет профинансировать строительство завода по производству устаревших еще до начала выпуска солнечных батарей, а можно вложить бюджетные ресурсы в развитие инфраструктуры. Но и здесь значительные государственные инвестиции, к примеру в автодороги, отнюдь не гарантируют общего прироста протяженности скоростных трасс и, как следствие, экономического развития.

Модернизация и свобода