Василий Галин - Тупик либерализма. Как начинаются войны

По первоначальному плану, составленному еще в 1930 г. профсоюзами и Г. Гереке автобаны должны были экономически связать северные и южные районы Германии. Однако в 1933 г. Гитлер переориентировал их направление «не с севера на юг, а с востока на запад следует в первую очередь создавать автострады. Кроме этого нужно в широких масштабах строить аэродромы и казармы»{860}.

Впрочем, до последних дней мира Германия успешно создавала и свою автомобильную базу. Так, в 1939 г. вышли первые 630 народных автомобилей ДКВ, позже известные как «фольсваген-жук», которые по своей цене были доступны большинству немцев и должны были послужить массовой автомобилизации Германии по примеру «Форда-Т» в Америке[111]. В «бесперспективную» германскую автомобильную промышленность активно вкладывали свои капиталы «Дженерал моторс» и Форд.

Но началась война, она быстрее и многократней окупила все затраты, что доказал пример Австрии и Чехословакии. По поводу экономической эффективности войны Гитлер позже заявит: «Выплатить образовавшийся во время войны долг вообще не составит проблемы. Германским мечом было добыто столько земель, что… произошел огромный прирост национального богатства, который во много раз превышает все военные расходы. Включение 20 миллионов дешевых иностранных рабочих в экономический процесс в Германии принесло прибыль гораздо большую, чем образовавшийся во время войны долг рейха. Нужно только высчитать, какую прибыль можно извлечь из того, что иностранный рабочий, в отличие от немецкого, получает не 2000, а 100 рейхсмарок в год»{861}.

Что, эффективность, полученная таким образом, незаконна? Но ведь те же Великие Демократии Франция, Англия и США Версальским миром сами на практике утвердили «право войны», право грабежа побежденных. Они же признали оккупацию Чехословакии и аншлюс Австрии. Методы не рыночные? Но ведь те же Великобритания и Франция строили крупнейшие в мире военные флоты отнюдь не для поддержания рыночных отношений с колониями. Гитлер в данном случае ни на йоту не выходил за рамки обычаев и законов «цивилизованного мира» — мира, апостолом которого являлся Хайек.

Характеризуя фашистский режим можно привести еще и критику Ф. Тиссена с которой он обрушился на коррупцию, царящую в высших кругах Германии: «Единственная на сегодняшний день существующая в Германии организация — это колоссальная система коррупции… национал-социалисты … придя к власти, возвели взяточничество в ранг государственной нормы». Брали все от Президента Гинденбурга, премьер-министра Пруссии Геринга, министра пропаганды Геббельса, Гиммлера, Риббентропа…, до функционеров низовых партийных рядов{862}.

При этом, правда, стоит отметить, что стальной магнат Ф. Тиссен, обвиняя власти в коррупции, сам финансировал их и требовал обеспечения себе привилегий, как наследнику великой промышленной империи.

Противоположное Хайеку — Тиссену мнение высказывал, например, Роземан: «Нацистская социальная политика часто несла в себе новаторские ответы на проблемы индустриального общества, порою совпадая с действиями развитых промышленных стран того времени, а порою и опережая их. Причем эта политика, как правило, вполне соответствовала задаче устойчивого функционирования индустриального общества. Нацистская социальная политика отнюдь не вела к дисфункциям»{863}.

Еще более интересны мнения современников Гитлера. Так, ненавидевший Гитлера как француз, еврей и либерал Р. Арон написал, тем не менее, в своих «Мемуарах», что если бы Гитлер умер в сентябре 1938 г., то он остался бы одним из величайших деятелей немецкой истории, поскольку сделанное им явно превосходило достижения Бисмарка{864}. Биограф Гитлера И. Фест был аналогичного мнения: «Если бы в конце 1938 г. Гитлер оказался жертвой покушения, то лишь немногие усомнились бы в том, что его следует назвать одним из величайших немцев, может быть даже завершителем их истории. Его агрессивные речи и его планы мирового господства канули бы, вероятно, в забытье как творение фантазии его ранних лет и лишь от случая к случаю вспоминались бы, к негодованию нации, ее критиками».

Р. Джексон, главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе, отметит: «В 1933 году мы видели, что германский народ снова завоевывал подорванный последней войной авторитет в торговле и промышленности, а так же в вопросах духовной жизни»{865}. Ф. Нойман, автор «Бегемота», по мнению А. Фурсова, одной из лучших книг XX в. о национал-социализме, указывал, что уровень эффективности национал-социализма был столь высок, что его можно было победить только либо военным путем, либо идейно-политическим. В последнем случае, однако, писал Нойман, потребуется такая система политических идей, которая, будучи столь же эффективной, не приносила бы в жертву права и свободы человека{866}.

Даже А. Буллок вынужден признать: «нет сомнений в том, что в первые годы нового режима произошло экономическое возрождение страны»{867}. В 1935 г. У. Черчилль в книге «Великие современники» восхищался тем, чего достиг Гитлер, «преуспев в восстановлении Германии в качестве самой мощной державы Европы. Он не только восстановил положение своей страны, но даже в очень большой степени изменил результаты Первой мировой войны… Что бы ни подумали об этих усилиях, они, безусловно, находятся в ряду наиболее выдающихся достижений в истории человечества»{868}.

Наиболее точно сущность и цели своей политики объяснял сам Гитлер в своем известном ответе Рузвельту в 1939 г.: «Однажды я пришел к власти в стране, которая лежала в руинах, потому, что поверила обещаниям остального мира и потому, что ей плохо управляли демократические правительства… Я победил хаос в Германии, восстановил порядок, резко повысил выпуск продукции… развил транспорт, организовал строительство дорог и рытье каналов, способствовал созданию новых гигантских заводов и в то же время поощрял развитие образования и культуры нашего народа. Мне удалось дать работу более чем семи миллионам безработных. Яне только политически объединил немцев, я их перевооружил. Я смог страницу за страницей уничтожить тот договор, все четыреста сорок восемь статей которого содержат величайшие и самые злодейские притеснения, с которыми когда-либо приходилось мириться человеку»{869}.

Социально-экономический эффект мобилизационной экономики, проведенной Гитлером, наглядно демонстрирует динамика безработицы, которая всего за четыре года снизилась до фонового уровня. При этом промышленное производство выросло почти в два раза, и это в условиях практически полного блокирования для Германии экспортных рынков и крайней ограниченности собственных инвестиционных ресурсов.

Безработица сменилась нехваткой трудовых ресурсов. Заработная плата рабочего в 1938 г. выросла до 300–500 марок в месяц. Лейтенант получал 109 марок в неделю, кадровый унтер-офицер — 56 марок. Литр пива стоил 50 пфеннигов, в пивной за него просили марку. Килограмм сосисок «вайсвюрст» стоил три-четыре марки. Пиджачная пара обходилась немцу в 40–60 марок{870}.

Об итогах мобилизационной политики на селе косвенно свидетельствовал американский посол, проезжая в апреле 1937 г. по германской провинции: «Посевы пшеницы и ячменя в значительно лучшем состоянии, чем можно было предполагать после такой плохой погоды. Начиная с 1 октября не переставая лили дожди. Старинный городок Шпреевальд перенес нас в позднее Средневековье, но жители выглядят здоровее и одеты лучше, чем многие жители больших районов Чикаго, которых мне довелось видеть, хотя заработная плата там всегда была в два раза выше, чем здесь»{871}.

О результатах социальной политики Гитлера может в определенной мере свидетельствовать и динамика строительства жилья в Третьем рейхе, которое уже к 1934 г. достигло докризисного уровня:

В промышленности мобилизация привела к резкому промышленному подъему. Правда, его структура уже имела новые черты. Так инвестиции в легкую промышленность возросли с 1933 г. до 1935 г. лишь в 1,7 раза, тогда как в тяжелую — в 4 раза. Общий объем производства средств производства в Германии составил в 1938 г. 37,5 млрд. марок, тогда как в Англии — 25,4 млрд. марок, во Франции — 10,9 млрд. марок[112].

Что касается инноваций, то только США, после Второй мировой конфисковали почти 346 тыс. немецких патентов, общим весом 1,5 тыс. тонн! Американские специалисты на основании этих патентов, по их собственному признанию, продвинули «американскую науку и технику на годы, а в некоторых случаях на десятилетия вперед». Австралийцам досталось всего 6 тыс. патентов, однако премьер-министр Чифли заявил: «Австралийские промышленники в состоянии с помощью немецких секретных материалов поставить свою страну в области техники в число самых передовых стран мира»{873}. Но это будет уже после Второй мировой, а пока…