Алан Гринспен - Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы
Эти трения часто выплескиваются наружу во время слушаний. Дважды в год ФРС обязана отчитываться о принятых решениях в сфере денежно- кредитной политики, а также представлять экономический прогноз. Иногда эти слушания перерастали в содержательное обсуждение серьезных проблем. Но частенько они становились спектаклем, в котором я играл роль реквизита, а зрителями были избиратели. Во времена правления Буша председатель Банковского комитета сената Альфонсе Д'Амато, представитель штата Нью-Йорк, редко упускал возможность задать взбучку ФРС. «Народ чуть ли не голодает, а вы тут рассуждаете насчет инфляции», — за являл он мне. Подобные ремарки я всегда пропускал мимо ушей. Но когда он или кто-нибудь другой утверждал, что процентные ставки слишком высоки, я обязательно объяснял, почему мы поступили именно так, как поступили. Естественно, говоря о дальнейших действиях ФРС, я использовал туманный профессиональный жаргон, чтобы не спровоцировать нервозность на рынках.
Гонсалес выступил в крестовый поход за повышение подконтрольности ФРС, задавшись целью искоренить нашу, как он полагал, чрезмерную секретность. В частности, Гонсалес требовал сделать публичной деятельность Федерального комитета по операциям на открытом рынке и даже транслировать его заседания а прямом телеэфире. Как-то раз он заставил 18 членов комитета выступить под присягой на Капитолийском холме и с негодованием заклеймил давнишнюю практику неразглашения политики комитета и решений об изменении ставок. О результатах работы комитета общественность узнавала только из кратких протоколов, публикуемых через шесть недель после заседаний и предназначенных для финансовых рынков. Так было всегда. В результате Уолл-стрит тщательнейшим образом отслеживала любые сигналы, поступавшие из комитета, и внимательно изучала публичные заявления его представителей.
ФРС в интересах экономической стабильности уже давно пыталась поддерживать высокую ликвидность долговых рынков посредством, как мы выражались, «конструктивной двусмысленности». Идея ее в том. что неопределенность динамики процентных ставок приводит к повышению числа предложений как по покупке, так и по продаже. Однако к началу 1990-х годов рынки стали достаточно мощными и ликвидными, чтобы обойтись без такой поддержки со стороны ФРС. Более того, предоставление игрокам возможности предвидеть дальнейшие действия ФРС способствовало стабилизации долговых рынков. На этом фоне мы начали повышать прозрачность нашей деятельности, но не настолько, насколько этого хотел Генри Гонсалес.
Я возражал против того, чтобы делать заседания комитета открытыми. Эта структура была центром принятия решений. Если обсуждения сделать достоянием общественности с указанием, кто и что сказал, то заседания комитета превратятся в говорильню, а свобода споров, так необходимая для поиска решений, исчезнет.
К сожалению, мои попытки довести эту мысль до конгрессменов не увенчались успехом. Когда Гонсалес поднял вопрос о стенограммах наших заседаний, я оказался в крайне неловком положении. В 1976 году, во времена администрации Форда, Артур Бернс дал своим сотрудникам указание вести магнитофонную запись заседаний Комитета го операциям на открытом рынке, чтобы облегчить подготовку протоколов. Эта практика сохранилась, и мне было об этом известно, ноя всегда думал, что после составления протокола записи стираются. Готовясь к выступлению перед Банковским комитетом, я узнал, что дело обстоит не совсем так: хотя записи действительно стираются, их неотредактированные расшифровки хранятся в сейфе рядом с моим кабинетом. Стоило мне заикнуться о существовании стенограмм. как Гонсалес ястребом налетел на меня. Убежденный в нашем заговоре с целью сокрытия страшных тайн, он пригрозил истребовать стенограммы в судебном порядке.
Особенно Гонсалес интересовался двумя селекторными совещаниями, которые комитет провел в процессе подготовки к нынешнему слушанию. Мы не хотели обнародовать записи, чтобы не создавать прецедента. После непродолжительных переговоров было решено, что два юриста из Банковского комитета (один демократ и один республиканец) приедут в ФРС и прослушают пленки на месте.
Юристы быстро поняли, что уотергейтские пленки куда интереснее. Терпеливо дослушав до конца двухчасовую запись совещания комитета, представитель демократической партии отбыл без единого слова, а республиканец заметил, что эту запись следует использовать в школах на уроках по основам гражданственности в качестве иллюстрации того, как должно работать правительство16.
И все же настроение у моих коллег было неважным — в основном из-за Гонсалеса, но, думаю, и из-за меня тоже. Прежде всего для большинства из них стало открытием, что наши совещания записываются. Мысль о том, что любые их высказывания могут быть обнародованы, если Гонсалес добьется своего, заметно охладила атмосферу. На следующем заседании комитета, состоявшемся 16 ноября, присутствовавшие явно не спешили выдвигать предложения. «Рабочая обстановка изменилась, и не в лучшую сторону», — сказал один из управляющих в интервью Washington Post
После всестороннего обсуждения сложившейся ситуации Совет управляющих решил положить конец (в том числе, если понадобится, и в суде) требованиям и запросам, которые могут негативно повлиять на деятельность ФРС, Вместе с тем конфликт заставил нас ускорить движение в сторону повышения прозрачности. Мы постановили, что отныне Комитет по операциям на открытом рынке будет объявлять о своих решениях сразу после заседаний, а полные стенограммы будут публиковаться через пять лет (по этому поводу шутили, что теперь и в ФРС, по примеру Советского Союза, появилась гласность). Мы понимали, что из-за публикации стенограмм наши заседания станут более продолжительными и несколько менее продуктивными. Однако в конечном счете мир не перевернулся. Перемены не только сделали деятельность ФРС более прозрачной, но и обеспечили нам новые возможности взаимодействия с рынком.
Я был признателен президенту Клинтону за то, что он предпочел остаться в стороне от этой бури в стакане воды, «Неужели кто-нибудь в здравом уме мог предположить, что мы позволим посягнуть на независимость ФРС? — только и сказал он впоследствии, добавив: — Лично у меня как у президента не было и нет никаких претензий к Федеральной резервной системе».
В гуще подобных вашингтонских мелодрам немудрено забыть о существовании реального мира, в котором происходят реальные события. Случившееся тем летом наводнение на Миссисипи и Миссури парализовало девять штатов Среднего Запада. Астронавты NASA осуществили орбитальный ремонт космического телескопа Hubble, Россия пережила попытку сместить Бориса Ельцина, а Нельсон Мандела был удостоен Нобелевской премии мира. США потрясло несколько вспышек насилия: взрыв бомбы во Всемирном торговом центре, осада поместья Mount Carmel в Уэйко (штат Техас), убийства ученых и профессоров террористом Унабомбером. В корпоративной Америке появилось новомодное веяние — так называемый реинжиниринг бизнес-процессов, а Лу Герстнер приступил к кардинальному преобразованию IBM. С точки зрения ФРС важнее всего было то, что экономика наконец-то преодолела проблемы начала 1990-х годов. Инвестиции, жилищное строительство и потребительские расходы существенно возросли, а уровень безработицы снизился. К концу 1993 года реальный ВВП не только вырос на 8,5% по сравнению с кризисным 1991 годом, но и демонстрировал годовой темп роста на уровне 5,5%.
Изменения показывали, что можно ужесточать денежно-кредитную политику. Четвертого февраля 1994 года Комитет по операциям на открытом рынке проголосовал за повышение ставки федеральных фондов на четверть процента, до 3,25%. Это первое увеличение ставки за пять лет было вызвано двумя причинами. Во-первых, кредитный кризис, начавшийся еще в 1980-е годы, завершился — объемы как ипотечного, так и корпоративного кредитования возвратились к норме. В течение многих месяцев, когда предложение кредитов было ограниченным, мы удерживали ставку федеральных фондов на чрезвычайно низком уровне — 3%. С учетом инфляции, составлявшей около 3% в год, ставка федеральных фондов в реальном выражении была практически нулевой. Теперь, когда финансовая система оздоровилась, настало время изменить эту «тактику чрезмерного стимулирования», как мы ее называли.
Вторая причина была связана непосредственно с циклом деловой активности, Экономика находилась в стадии роста, но мы хотели, чтобы неминуемый спад, когда он наступит, был более плавным — постепенное снижение предпочтительнее резкого обвала. ФРС всегда стремилась быть впереди кривой экономического цикла, ужесточая денежно-кредитную политику при первых признаках инфляции и не дожидаясь значительного перегрева экономики. Однако такое повышение ставок никогда не позволяло предотвратить рецессию. На этот раз мы, пользуясь относительной экономической стабильностью, решились на более радикальный подход — на упреждающие действия еще до появления инфляции. Это вопрос психологии, объяснил я конгрессу в феврале. Опираясь на наши выводы относительно инфляционных ожиданий в последние годы, я сказал: «Если ФРС не предпримет контрмер до того, как инфляция начнет усиливаться, то мы опоздаем. Умеренного воздействия будет уже недостаточно для сглаживания нарастающего экономического дисбаланса... Нам придется пойти на радикальные меры, которые всегда отрицательно сказываются на экономической деятельности в краткосрочной перспективе».
