Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках - Ребекка Кэмпбелл
– Ладно, я понял, что рост – это хорошо, и ему можно помочь, инвестируя в людей, инфраструктуру и институты. Может ли он длиться вечно?
– По логике вещей, экономический рост неизбежно должен привести в точку истощения, когда ничего не останется: ни леса, ни единого дерева, ни рыбы в океане, – лишь голые скалы, несколько тараканов, вороватых крыс, пара хилых голубей и мы.
– Ну прямо конец света!
– Извини. Я задумалась о том, что исторически рост происходил за счет стремительного ухудшения экологии, и мы не сможем так долго продолжать. Даже гораздо в меньших временных рамках, хотя бы в следующие несколько десятилетий, сложно предсказать развитие событий. Опять же, экономисты не сошлись во мнениях о том, в какой степени прошлые темпы роста сохранятся в будущем.
– Экономисты друг с другом не согласны? Вот так сюрприз.
– Мир сложен. Мы так или иначе все узнаем, и довольно скоро. Многие ученые полагают, что, несмотря на шумиху вокруг новых технологий, экономический рост не будет таким быстрым, как в золотые годы XX века. Как выразился Пол Кругман, «много техногламура и мало ВВП»[81].
– Почему все думают, что рост замедляется?
– Некоторые считают, что сейчас всего лишь локальная вспышка и что новым технологиям нужно дать время, прежде чем обнаружатся реальные выгоды. Роберт Гордон не склонен верить в техноутопии, он утверждает, что по крайней мере в США пик роста пришелся на середину XX века[82]. По его мнению, уровень жизни сегодняшней американской молодежи едва ли будет вдвое выше их родителей. В книге «Взлет и падение американского роста» (The Rise and Fall of American Growth, 2016) он утверждает, что XX век был особенным и больше не повторится.
– В каком смысле особенным?
– Как пишет Гордон, трансформация уровня жизни в США в первой половине XX века коренным образом отличается от всего, что происходило до или после. (Его внимание сосредоточено на США, но многие из его аргументов применимы и к другим странам.) В 1870 году почти ни в одном американском доме не было водопровода, туалета со смывом, света или отопления. Повсюду бушевали болезни. 75 % населения жило в селах. Не было телефонов, радиоприемников, сельской почты, почти не было асфальтированных дорог. К 1940 году мир преобразился. С 1970 года большинство инноваций появлялись в области развлечений и коммуникации. Хотя смартфон – штука волшебная, унитаз со смывом намного полезнее, если речь идет о благополучии человека. По мнению Гордона, некоторые изобретения объективно важнее других. Он не верит, что в будущем возможны изменения подобного уровня.
– К слову о комфорте – кажется, на меня упала капля дождя…
– На меня тоже. Пойдем назад. Выскажу еще только одну мысль. Самый важный вопрос экономической истории: почему после столетий сна мировая экономика вдруг проснулась? И что мы можем сделать для стран, где живут такие семьи, как Чоудхури, не имеющие ни малейшего шанса выбраться из безнадежной нищеты? Как устроить достойную жизнь хотя бы для их детей?
Прогулка двенадцатая
Работа без передышки отупляет Джека
Поговорим о сфере труда и о том, как она изменилась, – к лучшему или к худшему. Нужно ли людям право браться за «плохую» работу? А как насчет детского труда? Почему мы должны с подозрением относиться к статистике безработицы и почему капитализму нужна безработица? Могут ли государственные пособия быть щедрыми и эффективными? Наконец, поговорим о будущем: займут ли роботы наши рабочие места? (Вероятно. И это может оказаться нам на руку.)
Я нашла Монти на его любимом месте для отдыха – растянувшимся в теплой постели Рози, которая недавно ушла в школу. Он открыл один глаз, посмотрел на меня и снова закрыл. Если бы кому-то потребовался символ безделья, расслабления и неспешности, достаточно было бы показать на Монти. Тогда-то я и выбрала тему для сегодняшней прогулки.
– Монти, нравится тебе или нет, мы идем гулять. Сегодня мы поговорим о работе и безработице.
– А можно я еще немного отдохну?
– Нет, вставай. Я не буду тебя заговаривать. Мы просто заскочим в Отброс-парк.
Мы дошли до нашей скамейки и принялись за дело.
– Итак, Монти, тебе повезло стать ленивым избалованным псом, но большинство людей признают работу самой важной частью жизни после семьи.
– Ужас!
– Может быть. А может, и нет. Работа важна. Не только потому, что позволяет оплачивать счета, – для многих она стала важной частью идентичности. Если попросить человека рассказать о себе, чаще всего ответ будет строиться вокруг работы: парикмахер, врач, инженер, учитель.
Монти впервые за день зевнул.
– Ладно, расскажи мне, как хороша эта ваша работа.
– Начнем с хорошего. Для работника в развитом мире рабочее время резко сократилось за последние 150 лет. Возьмем Германию: с 1870 по 2017 год среднегодовое рабочее время сократилось более чем на 50 % (с 3284 до 1354 часов). За тот же период рабочее время в Великобритании сократилось на 40 %[83]. В большей части развивающегося мира изменения не столь внушительные, но даже там продолжительность рабочего времени в наши дни хоть часто оказывается и выше, чем в развитых странах, но все же значительно уступает той, что была в период промышленной революции. Помимо сокращения рабочего дня, неизмеримо улучшились условия труда как дома, так и вне его.
До XX века в США большинство людей работали в сельском хозяйстве, в тяжелой промышленности или в роли домашней прислуги. У мужчин работа была трудной, грязной и опасной. Женщины тоже неустанно и тяжело трудились. Но к XXI веку, по крайней мере в развитом мире, с точки зрения физической трудности, подверженности авариям, риска травм или смерти работа постепенно стала приятной[84].
– А с другой стороны?
– Тяжелой работы тоже еще много. По оценкам Международной организации труда (МОТ), в 2017 году в современном рабстве находится сорок миллионов человек. Многие из них заняты домашним трудом, строительством или сельским хозяйством. В большинстве случаев сильнее всего страдают женщины и девочки. В наши дни мировое сообщество осудило Узбекистан за использование принудительного труда. До недавнего времени[85] государственных служащих, включая врачей, а также медсестер, студентов и детей с девяти лет заставляли работать на хлопковых полях около двух месяцев в году[86]. Хотя для многих из нас работа перестала быть каторгой, для некоторых реальность все еще остается довольно мрачной.
– Почему бы государствам просто не принять законы, чтобы с людьми не обращались плохо на работе?
– Хороший вопрос, Монти. Как правило, в развитых странах работа строго регулируется. Продолжительность рабочего дня, безопасность труда, гарантии занятости, минимальная заработная плата установлены законодательством. Однако
