Сборник - Золотой стандарт: теория, история, политика
Среди общего стеснения наживалось одно сословие – банкиры; а из банкиров ни у кого не было такого искусства или счастья, как у Чарльза Донкомба. За несколько лет он был не очень богатый серебряк и, вероятно, ходил, по обычаю серебряков, под аркады биржи упрашивать с низкими поклонами коммерческих князей Сити оказать ему честь поручить свои кассы. Но теперь он так ловко пользовался выгодами, представляемыми меняле запутанностью денежной цены, что купил за 90 000 фунтов Гелмзлейское поместье в северном округе Йоркского графства, между тем как все купцы королевства жаловались на чрезвычайный упадок своих дел. Поместье, которое он купил, было некогда пожаловано палатой общин Англии победоносному главнокомандующему парламентской армии Ферфаксу и составляло часть приданого, которое принесла дочь Ферфакса блестящему моту Буккингему. Растратив в безумном чувственном разгуле великие дары, которыми наградили его природа и счастье, Буккингем удалился в это поместье, увидевшее лишь ветхие развалины блистательной красоты и блистательного ума своего владельца, который тут и кончил свою бурную жизнь в плохой комнате, на плохой постели, описанных бессмертными стихами великого сатирика следующего поколения. Огромное поместье перешло в другие руки, и через несколько лет дворец, великолепнее и богаче всех дворцов, в которых живал блестящий Буккингем, поднялся среди прекрасных лесов и вод, которые принадлежали некогда ему, а теперь принадлежали человеку еще недавно безвестному, Донкомбу.
Со времени Революции парламент уже много рассуждал о плохом состоянии денежной системы. В 1689 г. палата общин назначила комиссию для исследования этого вопроса, но комиссия не представила доклада. В 1690 г. новая комиссия представила доклад в том смысле, что громадные количества денег вывозятся за границу евреями, «которые делают все, дающее выгоду», говорил доклад. Предлагались разные меры для поощрения ввоза и уменьшения вывоза благородных металлов. Один за другим вносились и оставлялись без движения нелепые билли. Наконец, в начале 1695 г., зло приняло такой грозный размер, что палаты занялись им серьезно. Но единственным результатом их совещаний был новый уголовный закон, от которого они ждали, что он прекратит обрезывание монеты старого чекана, переплавку в слитки и вывоз за границу монеты нового чекана. Назначено было 50 фунтов награды за донос на обрезывателя, определено давать прощение тому обрезывателю, который донесет на двух других, определено класть клеймо на щеку тому, у кого найдены будут ножницы, служащие для обрезывания, или пилочки, служащие для обтирания монеты. Назначены были особые комиссары следить за переплавкой монеты, с правом делать обыски. Постановлено, что если найдется в доме или в лавке серебряный слиток, то владелец обязан доказать, что слиток этот не сделан им через переплавку монеты, а если не может доказать этого, то подвергается тяжелым взысканиям. Закон этот, как и следовало бы предвидеть, оказался совершенно безуспешен. По его принятии, летом и осенью 1695 г., монета продолжала все больше обрезываться, и жалобы во всех частях королевства все усиливались.
Но, по счастью для Англии, в числе ее тогдашних правителей были люди, понимавшие, что промышленные и торговые болезни не излечиваются ни вешанием, ни клеймением. В последнее время серьезно занялись вопросом об испорченности монеты четыре замечательных человека, тесно связанные между собой политической и личной дружбой. Двое из них были государственные люди, не забывавшие, среди должностных и парламентских хлопот, любить и уважать науку; двое – мыслители, из которых занятие отвлеченными вопросами не повредило простого житейского рассудка, без которого и гениальность не сделает ничего полезного в политике. Вопрос требовал соединения практических и теоретических дарований; и никогда еще такие высокие практические таланты не соединялись с талантами таких гениальных теоретиков в такой тесный, гармонический и благородный союз, как дружба Сомерза и Монтегю с Локком и Ньютоном.
Очень жаль, что мы не имеем подробного рассказа о совещаниях людей, которым Англия обязана восстановлением своей денежной системы и длинным рядом годов успешного развития, начавшегося с этого восстановления. Любопытно было бы видеть, как чистое золото научной истины, добываемое двумя мыслителями, получало в руках двух государственных людей то количество лигатуры, какое необходимо было для его практического употребления. Любопытно было бы изучать множество мер, которые предлагались, разбирались и отвергались или как не ведшие к цели, или как несправедливые, или как слишком убыточные, или как слишком рискованные, пока из всего этого не сформировался проект, разумность которого была скоро доказана лучшим из всех аргументов, полным его успехом.
Ньютон не оставил потомству никакого изложения своих понятий о денежной системе. Но трактаты Локка о ней, по счастью, дошли до нас, и в них сила его ума видна не меньше, чем в самых знаменитых его творениях, не меньше, чем даже в тех проницательных и глубокомысленных главах о языке, которые составляют едва ли не самую лучшую часть его «Опыта о человеческом разумении». Мы не знаем, был ли он знаком с Дедлеем Нортом. В нравственном отношении между ними нет сходства. В политике они принадлежали к разным партиям. Если бы Локк не скрылся от тирании в Голландию, то очень могло бы случиться, что его послали бы на эшафот присяжные, нарочно подобранные для того Дедлея Норта. Но в умственном отношении было много общего между этим торием и этим вигом. Оба они, каждый независимо от другого, выработали теорию политической экономии, по существу своему совершенно одинаковую с той, которая впоследствии была изложена Адамом Смитом. Некоторыми своими сторонами теория Локка и Норта была даже полнее и стройнее теории их знаменитого преемника. Справедливо называют важной ошибкой Адама Смита то, что он, прямо противореча своим собственным принципам, утверждает, что величина дозволительных процентов должна быть определена правительством, и тем больше достоин он упрека за то, что уже очень давно и Локк, и Норт высказали, что установлять законами цену денег такая же нелепость, как установлять законами цену железных изделий и сукна[130].
Дедлей Норт умер в 1693 г. Незадолго перед смертью он издал, не выставив своего имени, брошюру, кратко излагавшую проект восстановления правильности в денежном обращении. Его план в существенных чертах совершенно сходен с тем, который, через некоторое время, был подробно изложен и отлично защищен Локком.
Прежде всего являлся вопрос, без всякого сомнения возбуждавший много трудных соображений: не следует ли отложить дело до окончания войны? Какой способ ни избрать для восстановления правильности в денежном обращении, потребуются большие пожертвования или от частных людей, или от казны. Требовать этих жертв в такое время, когда нация уже и без того платит налоги, возможности которых никто не поверил бы десять лет тому назад, было вещью очень опасной. Робкие политические люди думали, что лучше отложить дело. Но великие предводители вигов, обдумавшие все, были убеждены, что надобно рискнуть, или потери будут слишком громадны. Особенно сильно настаивал Монтегю; говорят, он выразился, что надобно или вылечить, или убить. Если бы можно было надеяться, что зло только останется в настоящем размере, а не будет расти, то, действительно, лучше было бы отложить до заключения мира опыт, который потребует великих усилий от общества. Но зло росло с каждым днем, почти заметно глазу. В 1694 г. перечеканку монеты можно было сделать вдвое легче, чем в 1696 г.; и как ни трудна она в 1696 г., но станет вдвое труднее, если отложить ее до 1698 г.
