Тим Харфорд - Экономист под прикрытием

На свободном рынке люди не покупают вещи, ценность которых для них ниже, чем запрашиваемая цена. И люди не продают вещи, ценность которых для них выше, чем просимая цена (а если и продают, то недолго: фирмы, как ни в чём не бывало торгующие кофе по цене в половину себестоимости, быстро выходят из бизнеса). Причина проста: их никто не заставляет, а это значит, что большинство трансакций, происходящих на свободном рынке, повышают эффективность обмена, поскольку они выгодны — или как минимум не убыточны — для обеих сторон и не наносят ущерба никому другому.

Теперь вы, наверное, понимаете, почему я утверждаю, что цены «говорят правду» и раскрывают информацию. На свободном рынке все покупатели кофе предпочитают иметь кофе, а не деньги, которые он стоит, или, иначе, они предпочитают кофе всему остальному, на что могли бы потратить 92 цента. Ценность товара для потребителя равняется его цене или выше её; а стоимость для производителя равняется цене или ниже её. Ясно как дважды два, но последствия этого весьма драматические.

Утверждение, что в условиях свободного рынка покупатели ценят кофе выше, чем деньги, которые платят за него, вовсе не так банально, как кажется. Начнём с того, что эта «тривиальная» информация уже даёт нам больше понимания, чем факты о чём-то купленном вне рыночных отношений — к примеру, о чрезвычайно спорном проекте нового бейсбольного стадиона в Вашингтоне. Бейсбольный клуб Montreal Expos согласился переехать в Вашингтон при условии, что власти округа дадут субсидию на строительство стадиона. Одни говорят, что размер субсидии составит $70 млн, другие — что намного больше. Может, это хорошая идея, а может, и нет. Непонятно, как узнать, разумный это способ потратить деньги налогоплательщиков или нет.

Когда решения принимаются в рамках рыночной системы, таких вопросов не возникает. Если я плачу $70 за билет на бейсбольный матч, никто не задумывается, стоит ли игра таких денег. Я сделал свой выбор — значит, я думал, что стоит. Этот выбор даёт информацию о моих приоритетах и предпочтениях, а когда выбор делают миллионы, рыночные цены впитывают приоритеты и предпочтения всех нас.

Итак, тривиальная информация, что потребители на свободном рынке ценят капучино больше, чем деньги, которые они платят за него, совсем не тривиальна. Поехали дальше.

Представим теперь, что кофейный рынок — не только свободный, но и весьма конкурентный; что предприниматели один за другим создают фирмы и выходят на рынок со свежими идеями в надежде задать жару старожилам. (Если это конкурентная отрасль, прибылей хватает лишь на то, чтобы заплатить работникам и убедить предпринимателей, что банковский депозит принесёт им меньший доход.) Конкуренция опустит цену кофе до уровня «предельных затрат», т.е. затрат, которые понесёт кофейня при изготовлении ещё одного капучино, а затраты эти, как мы помним, составляют чуть меньше доллара. На рынке с совершенной конкуренцией цена кофе будет равна предельным затратам. Если цена упадёт, фирмы станут покидать рынок, пока цена не подрастёт. Если цена вырастет, на рынок ринутся новые фирмы, а старые начнут расширять производство, пока цена не упадёт. Неожиданно цена стала сообщать не расплывчатую информацию («этот кофе ценится покупателем в 92 цента или дороже, и стоит продавцу 92 цента или меньше»), а чистую правду («этот кофе обходится кофейне точно в 92 цента»).

Представим, что в других отраслях конкуренция тоже совершенна, то есть цена каждого товара равна предельным затратам на его производство. Каждый товар связан со всеми другими сверхсложной сетью цен, так что когда где-нибудь в экономике что-то меняется (в Бразилии грянули морозы, а в США народ сходит с ума по «айподам»), всё остальное тоже меняется — может, неуловимо, а может, и значительно. Так, морозы в Бразилии попортят урожай кофе и уменьшат объём его мировых поставок. Цена, которую теперь вынуждены платить за кофе обжарщики, поднимется до уровня, при котором падение потребления компенсирует дефицит поставок. Спрос на товары-заменители вроде чая немного вырастет, что приведёт к росту цен на них и увеличению поставок. Спрос на сопутствующие товары вроде сливок немного упадёт. Фермеры в Кении обрадуются возросшим прибылям и примутся вкладывать средства в алюминиевые крыши для своих домов; цена на алюминий подрастёт, и некоторые фермеры решат подождать с покупкой. Значит, вырастет спрос на банковские депозиты и ячейки в банковских хранилищах, хотя для несчастных бразильских фермеров с их помёрзшим урожаем, пожалуй, всё будет наоборот. Суперкомпьютер свободного рынка обсчитывает правдивые сведения о спросе и затратах и подвигает людей реагировать поразительно сложным образом.

Возможно, всё это выглядит как нелепый гипотетический сценарий? Но экономисты умеют отслеживать такие эффекты и действительно их отслеживают: когда в Бразилии ударяют морозы, цены на кофе и вправду растут, кенийские фермеры покупают алюминиевую кровлю, цены на алюминий поднимаются, и фермеры действительно откладывают ремонт, чтобы не переплатить. Даже если рынки не идеальны, они способны сообщать невероятно сложную информацию.

У правительств — да и вообще любых организаций — есть проблемы с обработкой столь сложной информации. В Танзании кофе производится не в условиях свободного рынка, и именно правительство, а не фермеры, получает сверхприбыли от высоких цен на него. Как показывает жизнь, правительства не умеют тратить деньги с умом; они щедрой рукой и без всякого на то основания повышают жалованье госслужащих, не сознавая, что скачок цен — явление временное.

Чтобы понять, как рынкам удаётся так ловко обрабатывать сложную информацию, сперва поразмыслим о потребителе. Мы знаем, что он не станет покупать капучино, если только не ценит его выше, чем всё прочее, что мог бы купить на эти деньги. Но что ещё он мог бы на них купить? В нашем правдивом мире он мог бы купить всё то, стоимость чего равняется или меньше стоимости капучино. Покупая кофе, человек сообщает, что из всех вещей на свете, которые стоят столько же, он выбирает именно его.

Где-то другие люди, конечно же, тратят деньги не на кофе, а на билеты в кино, проезд в автобусе, нижнее бельё. А есть и такие, что предпочитают не тратить деньги, а класть их в банк. Все эти соперничающие запросы влекут определённую реакцию производителей. Если люди хотят компьютеры, производители строят фабрики, нанимают рабочих, покупают пластик и металл, которые вместо каких-либо других нужд идут на производство компьютеров. Если вместо нижнего белья нам захочется больше кофе, тогда больше земли будет отведено под кофе и меньше — под другие нужды: парки, жильё, выращивание табака. На место магазинов нижнего белья придут кофейни. Разумеется, начинающие компании будут занимать деньги в банках, и процентные ставки будут расти или снижаться в зависимости от соотношения между теми, кто хочет положить деньги в банк, и теми, кто хочет взять взаймы. Процентная ставка — та же цена: столько стоит возможность совершить траты сегодня, а не в будущем году. (Вы, возможно, думали, что процентные ставки устанавливаются главами центробанков вроде Алана Гринспена[8] из Федерального резервного банка или Мервина Кинга[9]. На самом деле Гринспен и Кинг возглавляют комитеты, которые устанавливают номинальные процентные ставки. Реальную ставку, с учётом инфляции, определяет рынок в ответ на действия центробанков.)