Тим Харфорд - Экономист под прикрытием

Есть и промежуточный вариант. Во многих случаях групповое ценообразование приводит отчасти и к тому, и к другому: оно открывает новые рыночные ниши, но в то же время происходит расточительное перемещение товаров от выгодных покупателей к менее выгодным. К примеру, эта книга сначала печатается в твёрдом переплёте по высокой цене, а потом появляется издание подешевле, в мягкой обложке. Издание с высокой ценой адресовано тем, кому не терпится узнать, что я написал, и библиотекам. Хорошо, что издатель сможет продавать в мягкой обложке дешевле, поскольку некоторые издержки этого варианта будут покрыты за счёт продаж в твёрдом переплёте, и книга дойдёт до большего числа читателей. Плохо, что ранняя версия книги намного дороже, чем могла быть, если бы издавалась только в мягком переплёте, так что некоторые покупатели книгу вообще не купят. Такова жизнь в мире ограниченных ресурсов: когда компании, обладающие властью дефицита, пытаются воспользоваться ею, ситуация почти всегда нерациональна. А значит, мы, экономисты, почти всегда сможем придумать что-нибудь получше.

Я говорю «почти», потому что компания, способная выстроить идеально индивидуальное ценообразование, не потеряет ни одной сделки: богатые или одержимые будут платить много, бедные или безразличные — очень мало, но ни один потребитель, готовый заплатить хотя бы по себестоимости, не получит от ворот поворот. Такая ситуация была бы эффективной.

Но будем реалистами. Крайне маловероятно, чтобы какая-нибудь компания обладала настолько детальной информацией о своих потребителях, чтобы совершать идеальные сделки. Для этого пришлось бы забраться в голову к каждому потенциальному покупателю и выяснить, насколько сильно он желает заполучить товар; а для правильной работы касс понадобился бы суперкомпьютер. Это просто неосуществимо. Но возможно, такая идея заставит вас задуматься. Что, если бы нам всё же удалось подключиться к мыслям каждого потребителя с помощью суперкомпьютера? Что, если бы у нас была вся необходимая информация, чтобы не упустить ни единой сделки? Был бы такой мир лучше?

Кое-что ещё могло бы привлечь ваше внимание. Когда корпорация «Пилюля» изменила свою глобальную ценовую политику, она сделала нечто, что было не только прибыльным, но также и эффективным, и справедливым ходом. Можно ли вывести закономерность более общего характера о том, при каких условиях жадность одного человека пойдёт на пользу всему обществу? Чтобы получить ответ на все эти вопросы, продолжайте читать.

Глава 3

Рынки совершенной конкуренции и «правдивый мир»

ТРУДНО ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТОБЫ ФИЛЬМЫ С ДЖИМОМ КЕРРИ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА ИМЕЛИ ЧТО-ТО ОБЩЕЕ, НО, ОКАЗЫВАЕТСЯ, НАМ ЕСТЬ ЧЕМУ ПОУЧИТЬСЯ У ЭТОГО КОМИКА В ГУТТАПЕРЧЕВОЙ МАСКЕ. Возьмём фильм «Лжец, лжец», рассказывающий историю Флетчера Рида. Когда желание его сына по случаю дня рождения чудесным образом исполняется, Рид обнаруживает, что вынужден в течение суток говорить одну только правду. Для Флетчера это серьёзная проблема, ведь он юрист — или врун, как это понимает его сынишка. Так что когда Флетчер в ужасе принимается закладывать сам себя, беспомощно выбалтывая правдивый ответ на любой вопрос, тут-то и начинается веселье. Кино, конечно, поинтереснее будет, но свободные рынки всё же кое в чём похожи на сына Флетчера Рида — они заставляют вас говорить правду. Для персонажа Керри последствия были унизительными, а мы с вами увидим, что мир без вранья — это предельно рациональная экономика, в которой невозможно улучшить жизнь одного человека, не ухудшив положение кого-нибудь другого.

В этой главе мы поговорим о том, что такое правда с точки зрения экономики, как она ведёт к эффективности и почему эффективность — это хорошо. Мы также исследуем и недостатки эффективности: почему она не всегда справедлива и почему у нас есть налоги. Мы увидим, что налоги — всё равно что враньё: они не к месту в правдивом мире. Но я открою один способ, как учредить налоги, которые и справедливы, и эффективны одновременно. И это станет хорошей новостью для пожилых людей, которым с трудом удаётся заплатить за отопление зимой, и плохой новостью для Тайгера Вудса.

Представим себе, что желание сына Флетчера Рида исполнилось не только в отношении его сладкоречивого папаши, но и в отношении всего мира. Теперь давайте попробуем купить капучино в этом правдивом мире. Перед тем как вспенивать молоко, бариста оглядывает вас с ног до головы и спрашивает:

— Сколько вы готовы выложить за этот кофе по максимуму?

Вы бы рады соврать и притвориться, будто вообще не любите кофе, но правда сама слетает с губ:

— У меня кофеиновая ломка. Пятнадцать баксов.

Ухмыльнувшись, бариста уже готовится пробить грабительский чек, но у вас самого есть к нему несколько вопросов:

— Сколько стоят кофейные зёрна для этого кофе?

— Сколько вы отдали за пластиковую крышку и стакан?

— Во что обходится вырастить корову и сколько молока можно с неё получить?

— Сколько электричества пошло на охлаждение, нагрев и освещение в кафе?

Теперь настала пора бариста ощутить себя в шкуре Флетчера Рида. Как бы он ни пытался увильнуть от ответа или преувеличить себестоимость капучино, он не может солгать. Выясняется, что капучино стоит не пятнадцать долларов, а менее одного. Бариста пытается торговаться, но у вас припасён ещё один, убийственный вопрос:

— Торгует ли капучино кто-нибудь ещё в радиусе тридцати ярдов?

— Да-а-а…, — стонет он, рухнув головой на прилавок в знак полного поражения.

И вы выходите из кафе полноправным владельцем стакана кофе, купленного по выгодной цене в 92 цента.

Всякой системе цен присуща правдивость. Она проистекает из того факта, что магазины и покупатели не обязаны продавать или покупать по данной цене — они всегда вправе отказаться. Если вы согласны заплатить за кофе всего 50 центов, никто не может заставить вас повысить своё предложение или вынудить бариста снизить цену. Сделка просто не состоится.

Конечно, часто приходится слышать, как люди жалуются, что вынуждены платить за что-нибудь — скажем, за апартаменты на западной оконечности Центрального парка — заоблачную цену, запрашиваемую продавцом. Это так, но даже если иногда цены кажутся несправедливо высокими, вы всё равно не обязаны их платить. Взамен вы можете на эти деньги купить квартиру в Гарлеме, или дом в Ньюарке, или миллион чашек кофе.

На свободном рынке люди не покупают вещи, ценность которых для них ниже, чем запрашиваемая цена. И люди не продают вещи, ценность которых для них выше, чем просимая цена (а если и продают, то недолго: фирмы, как ни в чём не бывало торгующие кофе по цене в половину себестоимости, быстро выходят из бизнеса). Причина проста: их никто не заставляет, а это значит, что большинство трансакций, происходящих на свободном рынке, повышают эффективность обмена, поскольку они выгодны — или как минимум не убыточны — для обеих сторон и не наносят ущерба никому другому.