В. Автономов - Истоки. Качественные сдвиги в экономической реальности и экономической науке
Вальрас не поднимался от предельной полезности на уровень своей системы общего равновесия, он, наоборот, спустился с этого уровня к предельной полезности. Это убедительно подтверждают неопубликованные эссе, посвященные его ранним аналитическим изысканиям[78] в период с 1860 г. и до тех пор, пока он не отважился на публичную презентацию своего доклада «Принцип математической теории обмена» перед Академией моральных и политических наук в Париже 16 и 23 августа 1873 г.[79] Более двенадцати лет работы в стол ушло у Вальраса на разработку аналитической схемы взаимосвязанных конкурентных рынков, и за все это время он ни разу не упомянул ни о чем похожем на теорию предельной полезности. Однако в этом докладе он внезапно выдвинул свою новую идею rareté[80], представшую во всей красе, как Афина Паллада, вышедшая из головы Зевса. Он определял понятие rareté математически, так же, как мы определяем предельную полезность. При помощи этого концептуального инструмента Вальрас демонстрировал отношение функций rareté (предельной полезности) к индивидуальным функциям спроса, чтобы установить логически «причинную» связь между rareté и меновой ценностью. Все это излагалось ближе к концу доклада, начало которого посвящалось теории механизма конкурентного рынка, определяющей равновесные относительные цены для простого случая двух благ.
Порядок, который Леон Вальрас избрал для представления своих идей в этом произведении, совпадает с тем порядком, в котором они приходили ему в голову. В других работах я уже приводил доказательства[81] того, что Вальрас дошел до концепции предельной полезности и метода ее использования для выведения теоретической кривой спроса только после того, как четко сформулировал математическую теорию системы взаимосвязанных рынков[82]. При этом он опирался на труды Тюрго, Кенэ, Адама Смита, Рикардо и Сэя; для того чтобы перевести видение общего рыночного равновесия, полученное таким образом, на язык математических уравнений, он использовал модели из трудов А. Н. Инара[83], Огюстена Курно[84] и Луи Пуансо[85]. Из Инаровой работы «Трактат о богатствах» (1781) Леон Вальрас вывел некоторые основные черты своей теории рыночного обмена, равно как и предпосылки своей теории денег и образования капитала, хотя Инар предпочитал работать скорее с пропорциями, чем с системами уравнений[86]. Благодаря «Исследованию о математических принципах теории богатства» Курно (1838) Вальрас научился применять метод функционального анализа к экономической теории[87]. Наконец, в «Основах статики» Пуансо (1842), учебнике по теории механики, где часто используются системы уравнений, призванные описать, среди прочего, механическое равновесие Солнечной системы, Леон Вальрас нашел образец для описания каталлактического равновесия рыночной системы[88].
Однако ни один из этих источников вдохновения Вальраса не содержал ни малейшего намека на теорию ценности, основанную на предельной полезности, равно как и на потребность в такой теории. Эта идея в голове Леона Вальраса родилась, как мы убедимся далее, благодаря его отцу Огюсту Вальрасу. Только в январе 1872 г., когда Леона Вальраса попросили наметить план курса лекций, которые он должен был прочитать в Женеве, он сумел набросать чистую теорию взаимосвязанных рынков, хотя все еще не представлял, как соотнести полезность со спросом[89]. Самое большее, что он мог сделать на этой стадии, это отождествить кривую полезности с кривой рыночного (!) спроса на манер Дюпюи[90], а затем принять крутизну этой кривой спроса за показатель того, что он называл термином «utilité d’intensité»[91], – тем самым, который он впоследствии использовал в параграфе 74 «Элементов» для описания собственно предельной полезности. Пока в его распоряжении не было ничего, кроме этого никудышного методического аппарата, он мудро решил, что не может далее прояснить отношения между «абсолютной ценностью» и спросом, особенно учитывая тот факт, что интенсивность полезности казалась неизмеримой. В результате, пытаясь справиться с проблемой полезности и ценности, Вальрас пребывал в состоянии смятения, пока его коллега, Поль Пиккар, профессор механики в Лозаннском университете, в конце 1872 г. не пришел ему на помощь. Пиккар показал Вальрасу, как математически интерпретировать полезность и ее производные по количеству блага, а также как применять эквимаржинальный принцип к теории меновой ценности[92].
Путь, который в конечном счете привел Леона Вальраса к необходимости прибегнуть к помощи Поля Пиккара, был когда-то намечен его отцом, также экономистом. Огюст Вальрас пытался доказать, что rareté, в обычном значении «редкость», была «причиной ценности», но зашел в тупик[93]. Ему удалось лишь определить редкость как диспропорцию между общим количеством доступного блага и общей потребностью в этом благе всех индивидов. Со временем он сам понял, что это определение никуда не годится, потому что один из элементов диспропорции – общая потребность, ощущаемая множеством людей с различными вкусами, находящихся в различных условиях и по-разному обеспеченных, в принципе не допускает количественной оценки. Тогда Огюст Вальрас завещал неразрешенную проблему своему сыну Леону.
Леон Вальрас с жаром взялся за эту проблему не только из сыновнего долга, но и потому, что концептуальный аппарат, который он уже разработал для определения равновесных цен, нуждался в движущей силе. Ему не хватало чего-то вроде спаренного двигателя Адама Смита, состоявшего из «определенной склонности человеческой природы к обмену» и универсального «желания улучшить наше положение». При технической помощи Поля Пиккара Леон Вальрас одним махом решил и задачу своего отца по нахождению обоснованного аналитического определения rareté, и собственную задачу по нахождению максимизационного двигателя для своей всеобъемлющей рыночной машины.
Я не устаю повторять, что Леон Вальрас стремился завершить свою модель конкурентного рынка, а не изложить теорию субъективной оценки потребительских благ. В докладе, представленном им Академии моральных и политических наук в 1873 г., он определил открытую им rareté как «интенсивность последней потребности, удовлетворяемой имеющимся количеством» (l’intensité du dernier besoin satisfait par une quantité possédée [курсив Вальраса]), а не потребляемым количеством. Только постулируя убывающую предельную полезность, он позволил себе использовать слово «потребляемый», причем, видимо, непредумышленно. Когда в своих дальнейших исследованиях он обращался к выражению «потребляемое количество» (quantité consommée), он никак не показывал, что под этим скрывалось что-то иное, кроме имеющегося количества (quantité possédée). Похоже, Вальрас считал, что экономист как таковой, интересующийся рыночным поведением, был не более способен вывести функции полезности из ощущений потребителей, чем он был бы способен вывести эти ощущения из их предполагаемых физиологических, психологических и социологических детерминант[94]. Однако возможно, что его невнимание к потреблению можно объяснить тем, что он был всецело поглощен рынком. Его чистая теория была каталлактической «теорией определения цен в гипотетических условиях совершенно свободной конкуренции»; и ровно в этом контексте Вальрас прибегал к предельной полезности.
Насколько это далеко от основных интересов Джевонса и Менгера! Хотя и Джевонс, и Менгер, каждый в своей манере, отмечали какие-то аспекты анализа общего равновесия, но ни один из них не увидел его целиком. Менгер, например, в своей теории вменения[95] погрузился в глубокие размышления о той же проблеме, которую Вальрас позднее решил с математической четкостью и универсальностью в главе «Теорема максимальной полезности новых капитальных благ, приносящих производительные услуги», в том виде, в каком она напечатана в четвертом и в посмертно вышедшем академическом издании «Элементов»[96]. Джевонсу мы обязаны достаточно глубокой математической аргументацией, функционально связывающей то, что мы сегодня называем предельной производительностью, с предельной полезностью. Эта аргументация, которая содержится в пятой главе Джевонсовой «Теории политической экономии», если и не решила важную проблему общего равновесия, то, во всяком случае, начала дискуссию на эту тему. Предисловие автора ко второму изданию «Теории» изобилует размышлениями Джевонса на тему общего равновесия, но, как он пишет сам, «с нетерпением ожидая конечных результатов этой теории, я вынужден просить читателя не забывать, что я никогда не утверждал, что эта книга является изложением систематических взглядов на экономическую науку»[97].
