Анетт Асп - Круто! Как подсознательное стремление выделиться правит экономикой и формирует облик нашего мира
Но на этом он не останавливается. Он называет мамизм причиной гомосексуализма и коммунизма – также называемых «сиреневой» и «красной» угрозами. Эти два вроде бы совершенно разных явления в реальности часто связывались, особенно во время охоты на ведьм эпохи маккартизма. Возьмите, к примеру, преподобного Билли Грэма, выступившего в поддержку Маккарти и прочих инквизиторов с Капитолийского холма, которые «раскрыли нам розовых [либералов], сиреневых и красных, пытавшихся найти убежище под сенью крыл американского орла»{283}. Стрекер связывает мамизм с коммунизмом. По его мнению, мужчины, воспитанные чересчур заботливыми матерями, склонны создавать «феминизированные» общественные структуры. Вместо того чтобы быть сильными личностями, они ищут поддержки и защиты в группах. (Связь мамизма с гомосексуализмом – не просто побочная идея. Даже Бетти Фридан говорит о ней в «Тайне женственности», ставя негативные последствия мамизма в ряд прочих обвинений против американской домохозяйки.)
Опубликованная в 1948 г. книга Альфреда Кинси «Половое поведение самца человека» также подняла новые вопросы о мужской сексуальности. Эта научная работа неожиданно стала хитом продаж, и открытия Кинси в области мужской гомосексуальности стали одним из наиболее широко обсуждаемых разделов книги. Кинси утверждает, что 37 % мужчин имеют какой-либо гомосексуальный опыт, а 10 % можно назвать настоящими гомосексуалистами. Также Кинси говорит о том, что «нельзя разделить мужчин на две отдельные популяции, гетеро– и гомосексуалов». Вместо этого он предлагает семиступенчатую шкалу поведения, от исключительно гомосексуального до исключительно гетеросексуального, на которой у каждого мужчины где-то есть свое место. Кристина Йоргенсен, принимавшая участие в военных действиях во время Второй мировой войны как Джордж Йоргенсен, прославилась в 1952 г. после публикации на первой полосе New York Daily News ее истории под заголовком «Бывший солдат становится сексуальной блондинкой». Кристина стала первым американским транссексуалом, открыто рассказавшим о своей жизни и операции по смене пола. Это также усилило общую обеспокоенность по поводу устойчивости традиционных понятий сексуальной идентичности и гендерных ролей.
В «Бунтаре без причины» эти темы выражаются в образе Джона «Платона» Кроуфорда, сыгранного Солом Минео. Намеки на гомосексуальность Платона в фильме были достаточно тонкими, однако, как выяснилось, не настолько, чтобы цензура не обратила на них внимания. Чиновник, ответственный за присвоение фильму определенного рейтинга, прислал продюсеру Джеку Уорнеру предупреждение о том, что в семейной картине гомосексуальные отношения между Джимом и Платоном не должны даже подразумеваться (в реальной жизни режиссер фильма Николас Рэй и Джеймс Дин были бисексуалами, а Сол Минео – геем).
Персонаж Энн Доран предстает в фильме не просто как причина тревоги для сына. Она, кроме того, совершенно выхолащивает собственного мужа. Фрэнк Старк, сыгранный Джимом Бакусом, в ключевых сценах носит фартук с оборочками, а в одном эпизоде спешит убрать беспорядок, пока жена не увидела. В конце концов Джим настолько раздосадован неспособностью отца объяснить ему, что должен представлять собой мужчина, что буквально набрасывается на него с кулаками. Таким образом, Фрэнк Старк воплощает растущую обеспокоенность общества как тем, что пригородный дом стал матриархальным, так и тем, что «человек организации» превратился в одомашненного кастрата. Примечательной иллюстрацией этой обеспокоенности стало эссе Артура Шлезингера «Кризис американской мужественности» (1958). В нем он обвиняет в наступлении этого кризиса мужчин, слишком много времени проводящих в группах и безликих организациях. Шлезингер пишет следующее: «Одна из наиболее вредных доктрин современности – это доктрина общности»{284}. Хотя он и не возлагает всю вину на мать, но говорит о том, что группы дают мужчинам «безопасность утробы», таким образом подчеркивая их женское начало. Короче говоря, конформизм и группы оказываются подозрительно «немужественными». Социолог Дэвид Рисмен в «Одинокой толпе» предполагает даже, что обеспокоенность мужчин своими сексуальными успехами обусловлена женами пятидесятых. Он пишет: «Относительно неэмансипированные жены и социально приниженные любовницы сосредоточенных на себе мужчин не могли серьезно влиять на их успехи на сексуальном фронте»{285}.
Именно поэтому битники стали олицетворять возрождение мужественности. Они оставили дом позади, чтобы отправиться в путь, на котором за женщин приходилось сражаться. Женщины при этом были лишь эпизодом кочевой жизни. Как отмечает английский профессор Сьюзан Фрайман, крутизна стала принципом мужественности, определяемым отказом от всего материнского. Этот принцип выражал презрение к общепринятому порядку и в то же самое время принимал стандартные взгляды на гендерные роли. По словам Фрайман, битники «стремились придать мужскому кочевому товариществу характер принципиального бегства от женщины и ее общепринятой роли»{286}. Сами битники как будто повторяли замечание, сделанное Фрейдом в 1901 г. в письме Вильгельму Флиссу: «Ты же знаешь, что в моей жизни женщина никогда не могла заменить товарища, друга»{287}. Действительно, жена Фрейда, Марта, как пишет в своем дневнике ее подруга, с печалью признавала тот факт, что Флисс мог «дать ее мужу нечто большее, чем могла она»{288}. Когда Фрейду спустя несколько лет стало плохо в мюнхенском отеле, причиной этого он посчитал тот факт, что раньше бывал здесь с Флиссом, и это поразило его как «вышедшее из-под контроля гомосексуальное чувство»{289}.
Как говорил Гинзберг, «с точки зрения художника, наиболее честная по отношению к себе социальная организация – это банда мальчишек»{290}. Мейлер напрямую связывал бунтарскую крутизну со сверхмужественностью, говоря о том, что показать страх – значит «открыть глубоко сокрытую, слабую и женственную часть своей натуры». Берроуз высказывался еще более откровенно: по его словам, женщины представляют собой «биологическое недоразумение»{291}. Биограф Керуака Эллис Эмберн, упоминая о жене Берроуза, Джоан, называла ее «самым ярким примером битнического надругательства над женщиной, жертвой, принесенной на алтарь показной мужественности и бессовестной сексуальности»{292}.
Тексты Мейлера (и он сам как олицетворение напыщенного мачизма) стали мишенью для злобных насмешек со стороны феминисток, особенно в семидесятых, когда в своей книге «Узница секса» Мейлер выступил против идей «Сексуальной политики» Кейт Миллет. Образ мужественности, расписанный Мейлером в «Белом негре» (особенно стремление к полному сексуальному раскрепощению и взятая у Линднера идея о потребности психопата в насилии), перекликается с мнением Фрейда о естественности сексуальной агрессии и становится целью хипстера, отвергающего препоны общественной морали. Сегодня этот набор черт, из которого Мейлер слепил своего «настоящего мужчину», иногда называют «темной триадой»: макиавеллизм, нарциссизм и психопатология{293}.
Практически сразу после публикации «В дороге» журналы начали бурно обсуждать изображенный в романе стиль жизни битников как способ возрождения мужественности. Статей о битниках было особенно много в Playboy и Esquire – сам Керуак в течение года после выхода своего романа написал их чуть ли не десяток. В 1958 г. Playboy заявил, что его читатели – самая молодая, образованная и обеспеченная часть населения страны, элита «новых мужчин». Тогда же журнал посвятил «тайне битников» целый разворот, включавший и статью Керуака. Однако, на взгляд редакции, битники все же были в некотором роде бездельниками, не имеющими ни денег, ни идеалов. Журнал же пропагандировал стиль, который позволял сохранить нонконформизм битников, но при этом наслаждаться разными приятными вещами. Хью Хефнер[60] назвал приверженцев такого образа жизни «поколением оптимистов», которое «наряду с работой приветствует игру и удовольствие. Поэтому мы не придерживаемся общепринятых идей, а превращаем жизнь в праздник, не противоречащий капитализму»{294}.
Хотя в представлении Playboy стиль жизни битников предлагал успокоительно привычный образ мужественности, журнал связывал их свободный дух со слишком прямолинейной сексуальной идентичностью, что не соответствовало действительности. Мейлер признавал, что многие хипстеры были бисексуалами – как и многие иконы бунтарской крутизны, в том числе Джек Керуак, Нил Кэссиди, Марлон Брандо и Джеймс Дин{295}. Однако принятый обществом имидж бунтарской крутизны очень скоро был приглажен, и эта черта просто исчезла. Действительно, как отмечает Барбара Эренрейх, Хью Хефнер стал публиковать в Playboy фотографии обнаженных женщин, несмотря на то что в глубине души был пуританином. Но эти снимки вызывали скорее скуку, чем эротическое возбуждение в своей вылизанной искусственности. Хефнер пошел на это, чтобы убедить читателей: жизнь «нового мужчины», олицетворяемая и пропагандируемая журналом, исключительно гетеросексуальна{296}.
