Барри Шварц - Практическая мудрость

Невозможно обдумать что-либо, ожидающее нас или происходящее с нами, не сравнив его с тем, что уже происходило. Однако мудрые решения столь же невозможны и без признания того факта, что текущая ситуация никогда в точности не повторит предыдущие. Именно об этом говорил Аристотель, противопоставляя практическую мудрость универсальным правилам, – о «приоритете индивидуального». Мудрый человек знает, как поступать должным образом не «вообще», а именно с этим человеком, именно в этой ситуации. Чтобы быть мудрыми, нам нужны когнитивные и перцептуальные механизмы (механизмы мышления и чувственного восприятия), которые улавливают сходство, не упуская из виду различия.

Есть еще один важный момент в понимании того, как происходит распознавание паттернов. Наша способность видеть сходство и различия зачастую превосходит способность словесного их описания. «Она выглядит как ее сестра», – говорим мы. Но ведь не имеем в виду «совершенно так же». Мы говорим о двух разных сестрах. Однако нам трудно точно сформулировать, как именно они выглядят и чем отличаются друг от друга. Похожим образом мы можем угадывать по выражению лица или каким-то жестам, что наш друг сердится, хотя и не понимаем толком, в чем дело.

Тот факт, что многие из паттернов, которые мы распознаем, нелегко описать словами, имеет важное значение, когда дело доходит до размышлений об этических нормах как руководстве к действию.

Правила существуют в языковой форме: «говори правду», «помогай нуждающимся», «будь верен друзьям и семье». Всецело полагаясь на них, мы фактически отказываемся от информации и нюансов понимания, которые трудно вербализовать (выразить словами), а значит, лишаемся возможности суждений более точных, нежели те, что предлагают нам правила.

Более того, опора на правила – или, если взглянуть шире, на аспекты ситуации, которые мы можем вербализовать, – способна искажать наши суждения. Психологи Джонатан Скулер и Тимоти Уилсон[58] провели исследование, попросив студентов оценить качество различных клубничных джемов и расположить их по номерам в рейтинге согласно своим вкусовым предпочтениям. Мнения испытуемых почти не разошлись с мнением экспертов. Задачу для второй группы студентов изменили: они должны были выразить свои предпочтения в словах. Корреляция между студенческими суждениями и экспертными оценками исчезла. Причина, по предположению Скулера и Уилсона, заключалась в том, что наиболее значимые особенности вкусового опыта вербализовать трудно, а те, которые легко вербализуются, могут оказаться не самыми важными.

Получается, что просьба привести аргументы вынуждает людей обращать внимание не на те вещи. В приведенном примере это могло быть, например, изучение этикеток с целью понять, что делает один джем «хорошим», а другой – «плохим». Уилсон и его коллеги столкнулись с похожими результатами[59], когда предложили студенческим романтическим парам ответить на вопросы о качестве взаимоотношений и их вероятном развитии в ближайшие полгода. Те, кого попросили обосновать свое мнение, оказались не готовы сколь-нибудь точно предсказать их развитие – в отличие от тех, кого не просили ничего обосновывать. Когда слова выступают в роли инструмента оценки, вы пытаетесь втиснуть весь свой опыт в вербальный формат. Но если вы используете слова, оформленные в правило, как инструмент для этического выбора и принятия решения – вы ограничиваете внимание теми аспектами ситуации, о которых говорит правило. Если все, что у вас есть, это молоток – вы везде будете видеть гвозди. Слова нужны и даже необходимы для решения многих проблем, с которыми мы сталкиваемся в жизни. Но они не всегда хороши для распознавания паттернов. И не всегда дружат с мудростью.

Нейропсихолог Элхонон Голдберг[60] пишет о значении и важности распознавания паттернов в «Парадоксе мудрости» («The Wisdom Paradox»). Его внимание сосредоточено на том, как с возрастом меняется наш мозг и его интеллектуальные функции. Если говорить честно, новости от Голдберга с первого взгляда не радуют: клетки мозга отмирают; память становится хуже; мысль работает медленнее и с большими усилиями, утомление наступает быстрее. Как будто история нашей интеллектуальной жизни – грустная повесть о медленном и неумолимом угасании, начинающемся после 20 лет.

Но нет. Голдберг утверждает: хотя способность мозга к обработке данных уменьшается, накопленный опыт позволяет ему лучше распознавать паттерны. Зрелые ум и мозг тратят на принятие верных решений гораздо меньше усилий, чем ум и мозг, не обладающие опытом. В результате, полагает Голдберг, мы производим больше, затрачивая меньше, – сформированная опытом способность распознавать паттерны делает нас мудрее. Мы, может быть, с трудом припомним имена соседских детей, но без проблем сообразим, как следует говорить о них с их родителями.

Размышляя о том, как с течением времени меняются мыслительные процессы в его собственном мозгу, Голдберг замечает: «С ним происходит что-то непонятное, чего раньше не случалось. Часто, когда я сталкиваюсь с необходимостью решить какую-либо внешнюю проблему, всевозможные умственные выкладки каким-то волшебным образом отходят в сторону – в них просто не возникает необходимости, потому что решение приходит легко и естественно, как будто само собой. Видимо, то, что я частично утратил с возрастом способность к усердному умственному труду, вполне компенсируется обретенной способностью мгновенно и без усилий проникать в суть вещей».

Что происходит в сознании и мозге, когда человек обретает мудрость? Каким образом опыт помогает обнаруживать закономерности, причем делать это быстро? Как получается, что мы можем одновременно осознавать, что настоящее похоже на прошлое и вместе с тем отличается от него? Не исключено, что последние достижения когнитивной науки начинают давать нам ответы на эти вопросы.

«Опыт – вот то, что учит нас верным суждениям, – напоминает Уилл Роджерс. – И наибольшую его часть составляют неверные суждения». Развитие практической мудрости означает, как правило, обучение методом проб и ошибок. Исследователи, работающие в области когнитивистики, утверждают, что именно так мы учимся распознавать паттерны. Пробуя и ошибаясь, мы выстраиваем когнитивные сети, которые позволяют обнаруживать сходство и различия множества ситуаций. И каждый раз, получая обратную связь в виде успехов или неудач, мы наращиваем способность этих сетей направлять нас в новых ситуациях.

Философ и специалист в области познания Пол Черчленд[61] на примере объясняет, как работают и развиваются когнитивные сети. Он предлагает нам вообразить разработку некоего чувствительного устройства – скажем, гидролокатора, позволяющего специалисту-акустику подводной лодки обнаружить мину и отличить ее от любого другого погруженного в воду объекта.

Разработчик может запрограммировать устройство, «рассказав» ему, что конкретно нужно искать. Для этого необходимо описать все признаки, которые есть у мин, но которых нет у прочих объектов, и встроить в устройство детекторы, чувствительные к этим признакам. Проблема в том, что разработчики мин тоже не дремлют, встраивая в мины признаки, характерные для разных прочих объектов – буев, камней, рифов и т. д., делая взрывные устройства различными по форме, плотности и звукоотражающим характеристикам. Иными словами, затрудняя, а то и делая невозможным выделение мины в отдельную категорию, ибо такая мина уже не имеет четких признаков – по крайней мере таких, которые мог бы обнаружить гидролокатор. Как и в примерах с естественными категориями, которые мы обсуждали ранее, мы поймем, что это мина, лишь тогда, когда она уже взорвалась; в лучшем случае – при соприкосновении с ней. Но обнаружить ее заранее – проблематично.

Что же делать? Разработчик может изучить различные мины и различные посторонние объекты, которые могут оказаться в воде, выявить набор признаков, присущих минам в большей степени, чем этим объектам, а затем настроить детекторы гидролокатора в соответствии с этими признаками. Разумеется, результат будет несовершенен, поскольку область характерных черт категории «прочие объекты» перекроет соответствующую область общих характерных черт категории «мины». От того, насколько точно разработчику удастся определить важность признаков, присущих именно минам, и выделить их, будет зависеть эффективность гидролокатора, работающего по принципу встроенных в него «правил».

Однако существует альтернатива. Вместо того чтобы сообщать гидролокатору, что искать, разработчик может позволить системе учиться: показать ей набор самых разнообразных мин и прочих объектов, предложить определить, что есть что, а потом дать обратную связь – правильно сделан выбор или нет. Программист, «обучающий» систему, будет заранее знать, где мина, а где – нет, поскольку именно он задает параметры процесса обучения. И хотя у программиста может не быть надежного способа выделить мину, использование метода проб и ошибок поможет гидролокатору научиться тому, чему человек его научить не способен.