Грэг Стейнметц - Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил
Корабли привезли в Европу столько перца, что цены мгновенно упали, едва флот успел бросить якоря. Вельцер и Фуггер хотели продать товар немедленно. Они по-прежнему могли получить немалую прибыль, несмотря на падение цен. Но король Мануэль воспротивился, конфисковал груз и положил перец на свои склады. Немцы обвинили короля в воровстве и три года спорили в суде, добиваясь возвращения товара. Все закончилось благополучно. Когда Вельцер и Фуггер наконец сумели вернуть свой перец, они продали его по такой цене, что трижды окупили вложения.
Это путешествие разожгло купеческий аппетит Вельцеров. Лукас Рем, их человек в Лиссабоне, утверждал, что португальцы не заслуживают доверия и что торговля пряностями чревата большими рисками, но Вельцеры финансировали все новые плавания и заработали на этих экспедициях столько, что, оставаясь простолюдинами, выдали одну из женщин своего клана замуж за эрцгерцога. Что же касается Фуггера, он решил, что с него довольно. Мошенничество короля Мануэля лишило Якоба интереса к финансированию плаваний. Он предпочитал вести бизнес ближе к дому. Кроме того, он нашел другой способ получать доход с пряностей – ведь можно было, как выяснилось, неплохо пополнить кошелек, выступая посредником, то есть покупая перец у португальцев и продавая его в Германии.
Оптовой торговлей может заниматься любой, но у Фуггера имелось преимущество, вынуждавшее португальцев принимать его услуги: металл. Португальцы оценили значимость металла, когда да Гама отправился в Индию в 1498 году и попытался соблазнить заморина европейским медом и модными шляпами. Арабские торговцы лишь посмеялись, когда увидели эти товары, а заморин воспринял такое предложение как оскорбление. Дружественный купец из Туниса предупредил да Гаму в следующий раз привезти золото. «Если капитаны сойдут на берег, им отрубят головы. Так местный король расправляется с теми, кто приходит к нему без золота». Алмейда столкнулся с теми же проблемами. Никому не были нужны его мед и шляпы. Португальцы поняли, что не обойдутся одними пушками, если хотят торговать перцем. Серебро и медь Фуггера, конечно, не были золотом, но в этих металлах Индия также нуждалась. Вскоре Португалия сделалась основным «металлическим» клиентом Фуггера. Он отправлял обозы с серебром и медью из Венгрии в Антверпен, где металл грузили на корабли и доставляли в Лиссабон. Португальцы расплачивались перцем, благодаря чему Якоб стал одним из крупнейших в Европе оптовиков по пряностям. Недруги прежде называли Фуггера спекулянтом, монополистом и евреем (даже так). Экспедиции за пряностями принесли ему другое прозвище – Перечный Мешок. Эти сделки вдобавок обеспечили Фуггеру больше известности, чем горнодобыча. Многие вообще считали торговлю перцем его основным занятием.
Как и опасался банкир Прулли, успех Португалии разорил Венецию. Город сменил статус экспортера перца на статус импортера. В 1512 году венецианский дипломат жаловался султану Египта на проблемы с финансами. В 1514 году Венеция усугубила собственное унижение, став клиентом Португалии. Эпоха процветания республики завершилась. В последнем усилии она переориентировала экономику с торговли на производство. Стекло, мыло, шелка и шерсть вытеснили судоверфи с позиции ведущих отраслей местной промышленности. Но былое рвение и былая трудовая этика сгинули, и Венеция вступила в полосу упадка. Держа нос по ветру, Фуггер перенес центр своей внешнеэкономической деятельности в Антверпен. Что касается Португалии, она доминировала в торговле пряностями до следующего столетия, когда ее господство низвергли голландцы.
Фуггер, среди прочего, стремился иметь на своем содержании государственных чиновников, в том числе нескольких бюрократов, служивших Максимилиану. Забавно, что Максимилиан не только был осведомлен об этом, но и мирился с ситуацией, поскольку таким образом он экономил средства имперской казны. Зачем платить чиновникам, если тем уже платит Фуггер? Лукас Рем, агент Вельцеров в Лиссабоне, находил финансовую наивность Максимилиана невероятной. В своем дневнике Рем восхвалял Максимилиана как благочестивого и достойного правителя, но корил императора за финансовую неосторожность: «Его советники суть паразиты, и он полностью им подчиняется. Почти все они весьма богаты, сам же император беден». Макиавелли, тогда состоявший в городском совете Флоренции[29], придерживался схожих взглядов. Он называл Максимилиана «великим полководцем», который терпелив и милостив к своим подданным, но совершенно не умеет обращаться с деньгами. «Сама его благородная натура побуждала к обману. Друг императора поведал мне, что всякий может обмануть его, а он ничего не заподозрит».
Выгода подкупа чиновников стала очевидной после малоизвестных событий, вошедших в историю как война за наследие Ландсхута[30]. В сентябре 1504 года Максимилиан выступил в поход не на французов, итальянцев или швейцарцев, но против одного из собственных «боссов»-выборщиков – Филиппа Виттельсбаха, курфюрста Пфальцского. Филипп объявил войну мюнхенской ветви своей семьи ради присоединения части территории Баварии. Остальные выборщики попросили Максимилиана стать посредником, а император воспринял эту просьбу как призыв к оружию. Схватка взволновала деловое сообщество Аугсбурга, поскольку их клиенты сражались между собой в нескольких милях от города. В некий особенно опасный момент – можно представить чувства Фуггера, когда он узнал об этом – богемский наемник свалил Максимилиана с коня и пошел на него с пикой. Соратник помог императору уцелеть, после чего Максимилиан выиграл битву и на мирных переговорах сумел выторговать себе Куфштайн, города ткачей Кирхберг и Вайссенхорн, а также серебряные копи в Раттенберге.
Последнее приобретение особенно воодушевило банкиров. Максимилиан уже заложил им буквально каждый кусочек своей добычи. Теперь, благодаря Раттенбергу, у него в распоряжении появился новый заклад. Фуггер претендовал на него, подобно всем заимодавцам Германии. Однако ему предстояло немало потрудиться, ибо Максимилиан гневался на Якоба. Император внезапно осознал, что Фуггер продает ему медь – из собственных императорских рудников – по завышенным ценам. «От нашей казны до нашего арсенала в Инсбруке от силы тридцать шагов, – писал Максимилиан. – Неужели медь за эти тридцать шагов становится настолько дороже? Нам все еще приходится платить за медь столько, сколько платят иноземцы, словно эта медь не принадлежит нам, и подобное непозволительно».
Будь жив Зигмунд Госсемброт, прежний финансовый советник Максимилиана, он или кто-то другой из конкурентов Фуггера мог бы победить в схватке за Раттенберг. Но сменивший Госсемброта Пауль фон Лихтенштайн смотрел на мир иначе. Это была любопытная фигура. Позднее Лихтенштайны служили Габсбургам столь умело и искусно, что получили в дар горную область на границе Австрии и Швейцарии, нынешнее княжество Лихтенштейн. Но Пауль фон Лихтенштайн был верен прежде всего Фуггеру, потому что именно Фуггер платил ему жалованье – кругленькую сумму в размере 2000 флоринов в год. Лихтенштайн не собирался вредить своему благодетелю. Фуггер предложил Максимилиану 60000 флоринов за разрешение добывать серебро в Раттенберге в течение трех лет. Лихтенштайн одобрил сделку, и Максимилиан согласился.
Июльским днем 1509 года Фуггер занял место в карете, запряженной двадцатью пятью лошадьми и направлявшейся в швабскую деревню Шмихен. Когда карета тряслась по грунтовой дороге, он заметил в поле крестьянина, подозвал того и дал ему монету. Приступ щедрости продолжился и в деревне. Фуггер одарил деньгами крестьян и их жен. Он раздавал деньги слугам и служанкам. Мальчик с конюшни получил два крейцера – вдвое больше первого крестьянина. Судебный пристав получил 15 крейцеров. Все траты аккуратно занесены в учетную книгу.
Щедрость Фуггера объяснялась ощущением собственной значимости: Якоб воспринимал себя как феодала. Аугсбург давно избавился от феодальной зависимости и теперь не подчинялся никому, кроме императора. Но Шмихен все еще был связан старинными феодальными отношениями. Люди, которые их соблюдали, не были свободными, подобно жителям Аугсбурга. Они были сервами, крепостными, обязанными повиноваться своему господину. Они платили оброк, а господин выступал как своего рода племенной вождь. Он защищал этих людей от нападений. «Ты наш герцог, – гласила голландская поговорка. – Так сражайся за нас в наших войнах».
Господином Шмихена был не кто иной, как сам Фуггер. Это было его владение. В Аугсбурге к нему обращались «герр Фуггер». Но в Шмихене крестьяне, конюшие и прочие крепостные именовали его дворянским титулом. Для них внук деревенского ткача был графом Фуггером.
Фуггер ворвался в ряды дворянства благодаря веренице знаменательных событий, начало которым было положено более десяти лет назад в далекой Испании. В некоторой степени в этих событиях сыграли свою роль ресурсы Фуггера, его хитроумие и бравада. Но основу составили взлеты и падения его клиентов-Габсбургов. В 1496 году, когда Фуггер плотно занимался Венгрией, король Испании Фердинанд – тот самый, что вместе с королевой Изабеллой отправил Колумба открывать Америку, – воевал с французами и искал помощи Максимилиана. Чтобы заручиться поддержкой императора, он предложил свою дочь Иоанну (Хуану) в жены Филиппу, сыну Максимилиана. Император согласился, поскольку Филипп тем самым оказывался среди наследников испанского трона. Разумеется, о прямом наследовании речь не шла: у Иоанны имелись старший брат и старшая сестра, лишь после смерти которых Филипп мог претендовать на престол. Но звезды сошлись так, что они умерли молодыми и после кончины королевы Изабеллы пару лет спустя с пути Филиппа исчезли последние препятствия – он стал королем Кастилии. Ему также предстояло унаследовать от Фердинанда Арагон, вторую половину Испании. Это был поистине невероятный каприз судьбы. Всего поколение назад Габсбурги являлись малозначительной династией со скромными притязаниями. Даже Вена принадлежала иноземцам. Но теперь, когда Филипп утвердился в Испании, Габсбурги владели Австрией, Нижними графствами[31], Кастилией и постоянно прираставшими владениями Кастилии в Новом Свете. Грезы Фридриха о AEIOU – «вся земля во власти Австрии» – внезапно стали реальностью. Мир постепенно подчинялся гористой, лишенной выхода к морю и безнадежно малой Австрии.
