Роджер Ловенстайн - Когда гений терпит поражение
В 1989 году, под нажимом своих молодых трейдеров, попросту хотевших настоять на своем, Меривезер убедил Гутфренда принять формулу, согласно которой его арбитражерам должны были выплачивать фиксированную долю полученной группой прибыли в размере 15 %. После того как Хилибранд пригрозил уйти из компании, эта тайная договоренность вступила в силу[23]. Показательно, что Джей-Эм не включил себя в соглашение и сказал Гутфренду, чтобы тот платил ему столько, сколько считает справедливым. Затем у Группы арбитражных операций случился исключительно удачный год, и Хилибранд, получивший самый большой кусок, принес домой ошеломляющие 23 миллиона. Хотя Хилибранд скромненько продолжал добираться до работы поездом и водить «лексус», вести о его заработках спровоцировали открытое проявление давно кипевших негативных чувств, усугубленное тем обстоятельством, что ни в одном другом отделе Salomon для оплаты служащих не использовали ту же формулу, по какой платили Группе арбитражных операций. По замечанию Чарли Мангера, партнера Баффетта и одного из директоров Salomon, «в компании произошло резкое обострение гипертериоза, и люди обезумели».
Особенно разъярен был 31-летний трейдер по имени Пол Мозер. Когда-то Мозер работал в Группе арбитражных операций, но за пару лет до описываемого скандала его вынудили покинуть выгодную нишу и сделали управляющим отделом государственных ценных бумаг. У гибкого, крепкого Мозера были близко посаженные глаза и эксцентричные манеры поведения. В 1991-м, через год после бури, вызванной заработком Хилибранда, Мозер явился к Меривезеру и сделал поразительное признание: он подал ложное предложение на покупку облигаций Казначейства США, для того чтобы выиграть неразрешенную долю государственных облигаций, выставленных на торги.
Ошеломленный Меривезер спросил: «Что-нибудь еще?» Мозер ответил, что иных прегрешений за ним нет.
Меривезер довел дело до сведения Джона Гутфрåнда. Они оба, а также два других генеральных директора компании согласились, что проступок серьезный, но по каким-то причинам так и не приняли никаких карательных мер. Мозер разочаровал и обеспокоил Меривезера, однако его лояльность к Мозеру сохранилась. Трудно вообразить, чтобы замкнутый, преданный Джей-Эм поступил иначе. Он защищал Мозера как однажды оступившегося, но трудолюбивого работника и оставил его на прежней должности. Это было ошибкой – не этической, но ошибкой суждения, обусловленной тем уникальным кодексом верности, которому следовал Джей-Эм. По сути дела, Мозер был трейдером, работавшим на волатильности. Движимый более задетым самолюбием, нежели реалистичными надеждами на получение прибыли, Мозер неоднократно и безрассудно нарушал правила, ставя под угрозу репутацию своего начальника Меривезера и всей компании. Надобно сказать, что преступление Мозера, несмотря на всю его нелепость, могло запросто обернуться против его руководителей. Вполне естественно, что Меривезер, ставший к тому времени руководителем всех операций с облигациями, проводимых Salomon, и не думал выяснять, не лжет ли кто-либо из его трейдеров Казначейству США. Но мягкость, с которой Джей-Эм отнесся к случившемуся, неизмерима. Несколько месяцев спустя, в августе, компания обнаружила, что само признание Мозера, сделанное Меривезеру, было ложью и лишь прикрывало множество других нарушений, совершенных им. На этот раз Salomon сообщил о случившемся, и люди из Казначейства и Федеральной резервной системы пришли в ярость. Скандал вызвал шум, никак не пропорциональный вызвавшим скандал правонарушениям[24]. Их тяжесть и масштаб не имели значения: никто не обманывал Казначейство США и не мог делать этого. Гутфрåнд, один из львов Уолл-стрит, был вынужден уйти в отставку.
Новым, впрочем, временным главным управляющим компании Salomon стал прилетевший из Омахи Баффетт. Первым делом он спросил измученных, находившихся на грани нервного срыва директоров Salomon, можно ли спасти Джей-Эм. Конечно, Меривезер был главным делателем денег в компании и его знали как человека безупречной этики. Трейдеры горячо защищали своего начальника, указывая на то, что Джей-Эм незамедлительно сообщил о нарушениях руководителям. Но давление на всех замешанных в скандал нарастало. Макинтош, партнер, который когда-то и привел Меривезера в Salomon, поднялся в располагавшийся на 42-м этаже кабинет Меривезера и сказал, что тому следует уволиться ради блага компании. И не успела Группа арбитражных операций оценить ситуацию, как ее шеф подал в отставку. Это было как гром среди ясного неба. Меривезер чувствовал, что провалился в какой-то сюрреалистический мир. Более того, он страдал от того, что его имя трепали в заголовках. «Я – довольно застенчивый, погруженный в себя человек», – сказал он позднее «Business Week»[25]. Полная правда была еще более горькой: Джей-Эм отодвинули и даже косвенным образом возложили на него вину, несмотря на то что, по его собственному мнению, он не совершил ничего дурного. Эта доля всеобщего внимания сделала Меривезера еще более замкнутым, о чем впоследствии пришлось сожалеть LTCM. Тем временем в Группе арбитражных операций начался крестовый поход за воскрешение Джей-Эм. Хилибранд и Розенфелд хранили неприкосновенность кабинета Меривезера, где оставались его клюшка для гольфа, стол и компьютер. Все было так, словно хозяин кабинета отбыл в продолжительный отпуск. Деррик Моэн, новый генеральный директор, сделал логически верный вывод о том, что до тех пор, пока сохраняется сие святилище, Джей-Эм жив и как его личный потенциальный конкурент. Разумеется, годом позже, когда Меривезер разрешил все юридические проблемы, возникшие у него в связи с делом Мозера, Хилибранд и Розенфелд, которые стали к тому времени, соответственно, руководителями Группы арбитражных операций и отдела государственных ценных бумаг, начали лоббировать возвращение Джей-Эм в качестве второго главного управляющего компании[26].
Бюрократ Моэн был слишком умен, чтобы пойти на такое, и попытался преобразовать Salomon в мировой банк полного профиля, где Группа арбитражных операций была бы всего лишь одним из отделов. Хилибранд, решительно воспротивившийся этому курсу, в отсутствие Джей-Эм все настойчивее самоутверждался. Он хотел, чтобы Salomon уволила своих инвестиционных банкиров и сконцентрировала ресурсы вокруг Группы арбитражных операций. Тем временем он совершил почти катастрофическую сделку с закладными и понес убытки в размере 400 миллионов. Большинство трейдеров, окажись они в таком положении, на время вышли бы из игры, но Хилибранда случившееся только раззадорило: он хладнокровно предложил Salomon удвоить инвестиции в сделку! Поскольку Хилибранд так искренне веровал в свои операции, он мог попытаться сделать то, что не осмелились бы сделать другие трейдеры. И он заявил: рынок похож на хорошенькую женщину, которая сегодня не в форме, но в конце концов все придет в норму и наладится. Говорят, он лишь однажды понес невосполнимые убытки, и это свидетельствует о том, что он не был игроком. Но его непреодолимая уверенность в своей правоте настоятельно требовала обуздания, иначе она грозила перерасти в полное безрассудство. Для обуздания необходим был чей-то авторитет.
Удвоение инвестиций было чрезмерно категоричным условием, но руководство позволило Хилибранду довести сделку до конца так, как он планировал. В конечном счете сделка оказалась прибыльной, но эта история напомнила управляющим Salomon о том, что, в то время как Хилибранд критикует различные отделы как ненужный балласт, Группа арбитражных операций считает для себя возможным требовать у компании капиталы всякий раз, когда терпит неудачу. Исполнительные директора никогда не могли прийти к согласию относительно того, насколько велик капитал, связанный в сделках, совершаемых группой, и насколько велик риск, сопряженный с ее деятельностью. Это были вопросы, о которых догматично мысливший Хилибранд часами читал им лекции. Короче говоря, сколько денег могла потерять Группа арбитражных операций, если красотка так и не придет в форму? Ни Баффетт, ни Мангер никогда не чувствовали себя достаточно уютно, слушая математические выкладки Хилибранда[27]. Баффетт согласился вернуть Джей-Эм, однако не для того, чтобы, как хотел Хилибранд, полностью вверить ему компанию.
Конечно, Меривезер не мог довольствоваться таким ограниченным, условным возвращением. Скандальное дело Мозера положило конец всем надеждам на то, что Джей-Эм когда-нибудь займет место у кормила Salomon, но то же самое дело послужило завязкой еще большей драмы. Джей-Эм, которому уже исполнилось 45, с волосами, по-мальчишески, волной падавшими на непроницаемые глаза, прервал переговоры с Salomon. Он разрабатывал планы создания нового, независимого арбитражного фонда – возможно, хедж-фонда – и намеревался найти для своего нового детища сотрудников из числа членов Группы арбитражных операций, некогда с такой любовью им созданной.
