Роджер Ловенстайн - Когда гений терпит поражение
Особый гений Меривезера состоял в том, что он привел эту группу на Уолл-стрит, сделав ход, позднее повторенный конкурентами Salomon. «Он ввел в корпоративный мир группу людей, которых здесь считали уродами, – заметил Джей Хиггинс, бывший тогда инвестиционным банкиром в Salomon. – Если бы не Джон, эти парни играли бы в свои вызывающие обвалы игры в лабораториях компании Bell, и это им было известно»[18].
Профессора чудо как здорово сводили торговлю к плюсам и минусам, они могли бы и сандвич с ветчиной разложить на составляющие его риски, но нормальный разговор давался им с трудом или не давался вовсе. Меривезер создал для них безопасный, самодостаточный заповедник, где они оттачивали свои навыки. Этот человек с благоговением превращал Группу арбитражных операций в особый и изолированный мир. Благодаря Меривезеру трейдеры побратались друг с другом, но не чувствовали необходимости братания с кем-либо еще.
Меривезер мог сказать: «В воскресенье мы играем в гольф», и ему не надо было прибавлять: «Хотел бы, чтобы вы там были». Трейдеры, которые никогда прежде не занимались гольфом (такие как Хилибранд и Розенфелд), быстро научились играть. У Меривезера также появилась страсть к лошадям, и он приобрел несколько породистых животных. Естественно, он брал своих трейдеров и на трек. Ежегодно он возил членов своей банды и их жен на Антигуа. Сотрудники были нужны ему не только во время торгов – они нужны были ему полностью и постоянно. Меривезер пестовал своих трейдеров, постоянно возводя вокруг группы ограду столь же прочную, какой был красный панельный забор в Роузмуре.
Совершенно в духе Меривезера было то, что он сделал азартные игры интимным элементом общей жизни группы. Арбитражеры изобретали хитроумные коллективные пари на результаты воскресных игр в гольф, делали ставки на лошадей, вместе ездили на денек в Атлантик-Сити или ставили на результаты выборов. Они заключали пари на все, что пробуждало их страсть к цифрам. Во время разговора о спорте они вели речь не об игре, а о пунктах спреда.
Меривезер любил, чтобы его трейдеры играли в «покер лжецов», делая ставки на серийные номера долларовых банкнот. Он любил испытывать своих трейдеров и полагал, что игра оттачивает их инстинкты. Если его трейдеры играли плохо, он становился грубым и грозился бросить все к чертовой матери. Все начиналось как шутка, но оказалось вполне серьезным. Трейдеры должны были играть часами, иногда делая ставки в десятки тысяч долларов. Розенфелд держал в своем столе конверт, набитый сотнями векселей. Затем, когда возникало впечатление, что некоторые векселя появлялись слишком часто, их вытаскивали из общей кучи и на компьютере создавали списки случайных чисел. Ребята из Группы арбитражеров, казалось, страдали физиологической зависимостью от азартных игр. «С людьми Джона Меривезера нельзя было пообедать, не сыграв в „покер лжецов“, для того чтобы выяснить, кто будет платить за обед», – вспоминал Джеральд Розенфелд, старший финансовый офицер Salomon. Меривезер был хорошим игроком. Не хуже был и Эрик Розенфелд (не приходившийся родственником Джеральду Розенфелду), обладавший непроницаемым лицом игрока в покер. Прямолинейный Хилибранд был чересчур буквалистом, не умел лгать и долго никогда не блефовал. Носивший усы и сверхъестественно рассудительный Хилибранд страдал почти нечеловеческой отстраненностью. Однажды, когда его спросили, удобно ли иметь жену, которая занимается закладными (именно закладными и торговал Хилибранд), он решительно ответил: «Ну, я никогда не разговариваю с женой о делах».
Группа арбитражных операций, насчитывающая всего 12 сотрудников, демонстрировала невероятную сплоченность. Члены группы занимали два ряда столов, стоявших посередине торговой площадки Salomon, ставшей прототипом инвестиционного банка в романе Тома Вулфа «The Bonfire of the Vanities» («Костры амбиций»). Рэнди Хиллер, трейдер – специалист по закладным, счел воцарившийся в группе дух клики непереносимым и ушел. К другому дезертиру отнеслись как к предателю – Меривезер мстительно приказал, чтобы члены группы не вздумали играть с ним в гольф. Но из группы ушли очень немногие. Оставшиеся же практически поклонялись Меривезеру. Говоря о нем, они приглушали голоса, как если бы речь шла о Моисее, приведшем их в Землю обетованную. Меривезер был скуп на ответную похвалу, но давал своим людям нечто более существенное: его интерес и любопытство стимулировали профессоров, это был вызов, делавший их лучше. Наградой же становилась искренняя преданность Меривезера. Для трейдеров инициалы J.M. (Джей-Эм), превратившиеся в неизменную кличку Меривезера, имели такую силу, какую вряд ли могло иметь сочетание любых других букв.
Хотя у Меривезера был личный кабинет наверху, он обычно сидел на торговой площадке за небольшим, втиснутым между другими столом. Заключая евродолларовые сделки, он постоянно курил и наблюдал за профессорами, задавая им наводящие вопросы. Каким-то образом ему удавалось скрывать огромные амбиции за трогательной скромностью. Меривезер любил говорить, что никогда не брал на работу людей, которые не были умнее его. О себе он не рассказывал, но этого никто не замечал, поскольку его действительно интересовало то, что делали другие. Меривезер не строил модели, но понимал их язык и верил им потому, что их построили его люди. Однажды некий трейдер по имени Энди, несший убытки по операциям с закладными, попросил разрешение удвоить ставки, и Джей-Эм довольно небрежно разрешил сделать это. «Не хотите ли узнать побольше об этой сделке?» – поинтересовался Энди. Высокомерный ответ Меривезера произвел на трейдера глубокое впечатление. Джей-Эм сказал: «Моя сделка заключалась в том, что я взял тебя на работу».
В 1981 году Меривезер женился на Мими Мюррей, большой любительнице верховой езды из Калифорнии. Пара жила в скромной квартире с двумя спальнями на Йорк-авеню в Верхнем Ист-Сайде. По словам одного их коллеги, они хотели иметь детей, но остались бездетными. За исключением Мими семьей Джей-Эм был Salomon. Он не покидал свое рабочее место даже во время ланча. Собственно говоря, его рабочий график был так же упорядочен, как и модели, разработанные профессорами. В Salomon были организованы китайские обеды, и каждый божий день официант нес Меривезеру сандвич из белого хлеба с болонской колбасой, два яблока и счет, запрятанный под серебряной крышкой. Джей-Эм съедал одно яблоко и угощал другим кого-нибудь случайно выбранного из крутившихся вокруг него людей как подарком на память. Прочие члены шайки могли заказывать китайские блюда, но если кто-то пачкал соусом его стол, нарушая таким образом особую территорию, Меривезер смотрел волком и говорил: «Ну да, конечно, мне надо убраться с этого стола и отправляться работать к себе в кабинет».
Не вписывающийся в ряд уолл-стритовских банкиров – выходцев из белых англосаксонских протестантских семей, Джей-Эм идентифицировал себя скорее с приходскими школьниками, с которыми рос, чем с богатыми директорами, в обойму которых вошел. В отличие от других финансистов «ревущих восьмидесятых», быстро становившихся модными персонажами светских хроник, Меривезер презирал внимание (он вырвал свою фотографию из ежегодного отчета Salomon) и отказывался есть любую пищу, ассоциировавшуюся с французской кухней. Будучи в Токио, он ходил в McDonald’s. Всегда чужой, он создал свою группу как племя чужих, сплоченное, преданное и способное защитить подобно покинутому им миру Роузмура. Члены племени носили школьные прозвища – Вик, Шейх, И-Ар и Хок[19].
Хотя Джей-Эм знал рынки, на которых работал, его репутация как трейдера была преувеличена. Подлинное искусство, доступное ему, заключалось в вылепливании людей, и стиль его действий в этом направлении остался поразительно недооцененным. Когда Меривезеру доводилось обращаться к группе с речью, он был неловок, слова вырывались у него неровными, рваными периодами, и, чтобы понять смысл сказанного, приходилось додумывать услышанное[20]. Но уверенность Меривезера в собранном им войске была написана на его лице, и такое отсутствие сомнений стимулировало дух членов группы. Сочетание необычайного для трейдеров самомнения с верой Меривезера в его служащих было мощной, но потенциально взрывоопасной смесью. Присущее членам группы суждение о собственной непогрешимости, и без того непоколебимое, насаждалось все настойчивее. Кроме того, готовность, с которой Джей-Эм финансировал операции Хилибранда и остальных капиталами Salomon, в опасной степени убеждала членов группы в том, что они всегда могут получить дополнительные средства.
Поскольку Группа арбитражных операций добивалась все больших прибылей, ее позиции неизбежным образом расширялись и крепли. Меривезер, превзойдя соперников вроде Коутса, установил контроль над всеми операциями с облигациями, в том числе с государственными обязательствами, закладными, корпоративными облигациями с высокой доходностью, евробондами и японскими гарантийными обязательствами. Это казалось логичным, поскольку позволяло команде Меривезера применять разработанные ею модели к новым и менее зрелым рынкам. Однако другие люди в Salomon начинали раздражаться. Джей-Эм отправлял кого-нибудь из своих мальчиков – Хилибранда или Виктора Хагани – в лондонский (или токийский) офис Salomon, и они заявляли: «Смотрите, какая хорошая сделка. Вам следовало вложить в нее в 10 раз больше денег». Не вдвое, а в 10 раз больше! Как будто ребятки Меривезера не могли ошибиться! Хилибранду и Хагани не было и 30, а их собеседниками бывали люди вдвое старше. Потом посланцы Меривезера говорили: «Не заключайте эту сделку. В таких сделках мы разбираемся лучше, чем кто бы то ни было, так что мы ее и провернем через отдел арбитражных операций».
