Чарльз де Линт - Зверлинги. В тени другого мира
Джош
На следующее утро я поехал в школу кружным путем, чтобы подхватить Дезмонда и Марину. По дороге я старательно выглядывал новостные фургоны, черные внедорожники и просто что-нибудь подозрительное, но все шло своим чередом. Миссис Эвора подозрительно изучала почтовый ящик – хотя все на улице знали, что почтальон приезжает не раньше полудня. Мистер Стайнингер выгуливал миниатюрного бостон-терьера Джуди. Пара ребят из средней школы украдкой дымили за гаражами.
Свернув на 11-ю улицу, я сразу увидел Дезмонда. Он поджидал меня перед домом, привалившись спиной к низкому заборчику. Рюкзак лежал на тротуаре у его ног.
– А где Марина? – спросил я.
– В пять утра прислала сообщение «Ловлю волну» – и понимай, как хочешь. Я думал, она и тебе написала.
– Я же вырубил мобильный. Не знаю, есть ли у репортеров мой номер, но как-то не горю желанием с ними общаться. Городской телефон разрывается с самого утра.
– Такова цена славы.
– Ха-ха. Кстати, а почему ты не спал в пять утра?
– Я спал. Время отправки сообщения, чувак – слышал о таком? В любом случае, если она пошла ловить волну, мы тут можем прождать до Второго пришествия.
Я вздохнул.
– Ну, к первому уроку она точно не управится.
– Угу. Хотя… – и Дезмонд понизил голос. – Что, если это прикрытие? Вдруг ее сцапали люди в черном, и прямо сейчас она под пытками рассказывает о тебе всякие интимные подробности?
– Не смешно.
– Да брось! Ты же знаешь, что это полный бред.
– Я уже ни в чем не уверен.
– Чувак, расслабься, – вздохнул Дез и, когда я смерил его угрюмым взглядом, с любопытством добавил: – Что, заметил кого-нибудь из вчерашних?
Я покачал головой.
Дез поднялся и закинул рюкзак на плечо.
– Знаешь, – доверительно сообщил он, – федералы не всегда одеваются в черное и ездят на внедорожниках. Шпионом может оказаться кто угодно. Надо сегодня присмотреться к новичкам. Некоторые агенты шифруются под школьников, а на самом деле им за тридцатник.
– Спасибо, что печешься о моей паранойе.
Дез рассмеялся.
– Чего ты так легко ведешься? А ведь мы еще даже не обсудили твои новые музыкальные вкусы! «Ханна Монтана», подумать только!
Я не удостоил его ответом. Конечно, Дез прав. С тех пор, как началась эта заварушка, меня было проще простого вывести из себя. И все-таки я чувствовал, что мои страхи не беспочвенны.
Я никогда не считался в школе популярным парнем – но и на изгоя тоже не тянул. Как и большинство ребят, я стремился не выделяться, а для этого нужно было четко знать границы. Например, я старался не перебарщивать с шутками, потому что они наверняка привлекли бы ко мне внимание, и вряд ли позитивное. Известное дело: сегодня ты удачно сострил, а завтра хлебаешь воду из унитаза или получаешь подносом по морде. Еще я держался подальше от тех, кто курит травку (не дай бог, примут за нарика). И уж конечно, за километр обходил банды – что мексиканцев, что черных. В школе они не высовывались, но все и без того знали, кто тут главный. Будешь выпендриваться – рискуешь продолжить разговор с ножом у подбородка.
В общем-то, я был готов к тому, что история со Стивом принесет мне дурную славу. В школе слухи распространяются быстрее пожаров, которые гонит по холмам горячий ветер Санта-Ана. Те, кто худо-бедно меня знали, хотели подробностей. Остальные просто глазели, делая вид, что им наплевать, но при этом пытаясь подобраться поближе.
Бобби Уайт не относился ни к первым, ни ко вторым. Поэтому я здорово удивился, когда он оттолкнулся от лестничных перил и направился к нам с Дезмондом. Это был высокий черный детина с жесткой щетиной на квадратном черепе и в солнечных очках, которые вместо глаз владельца показывают вам собственное отражение. Он даже не поздоровался – просто ткнул пальцем в сторону обеденных столиков, стоявших под пальмами в углу школьного двора.
Я знал, на кого он указывает: необъятная филейная часть на столе, ботинки на стуле. Он сидел там каждый день. В классных журналах он значился под именем Теодора Вашингтона, хотя все звали его просто Каторжником. Теодор был самым здоровым в школе – больше сотни килограммов на двухметровый «шкафчик» – и, пожалуй, самым старшим. Ту пару лет, когда мы зубрили Шекспира и препарировали лягушек, он провел в тюрьме. Точнее, в колонии для несовершеннолетних преступников – но какая теперь разница?
Его брат крышевал бездомных с Оушен-авеню. По слухам, он взял на себя вину в скандале с наркотиками, чтобы младшему не пришлось мотать взрослый срок в тюрьме. Никто не понимал, зачем Каторжник вернулся в школу, отсидев положенное. Не то чтобы он интересовался занятиями. Большую часть дня он проводил здесь, под пальмами. Я не знал, чем он тут занимается, да и не хотел знать. Только вот – какая досада – теперь он желал меня видеть.
Я с неохотой направился к обеденным столикам. Дезмонд пошел было за мной, но ему в грудь тут же уперлась ладонь Бобби Уайта.
– Только брат, – сказал он.
Я бы расхохотался в голос, если бы не был так напуган.
Я, конечно, наполовину черный, но уж точно не имею отношения к «братству». Откровенно говоря, я тяну на гангстера меньше, чем те белые ребята, которые колесят по Силиконовой долине, оглашая окрестности рэпом и хип-хопом, напиваются за рулем, а потом сбивают дорожные знаки и покрывают матом полицейских. Да, моя кожа на пару оттенков темнее калифорнийского загара, но это не значит, что я мечтаю жить в «черном гетто».
Неужели Каторжник хочет, чтобы я присоединился к «братьям» с Оушен-авеню? Как я ему откажу? А я вообще смогу отказать?
И без того слабый контроль, под который мне удалось взять обострившиеся чувства, начал рассеиваться. Теперь я слышал все: болтовню и смех ребят в школьном дворе; музыку в чужих плеерах и автомобильных стереосистемах; шум дороги. Я чувствовал кислую вонь собственного страха. И, что самое плохое, сквозь нее прорастала странная нервная искра, которая в прошлые два раза предшествовала превращению. Я усилием воли погасил ее. Вот только пумы посреди школьного двора мне и не хватало.
Впрочем, сейчас, когда я стоял перед Каторжником, возможность выпустить клыки и когти внушала странное спокойствие. Каторжник не произнес ни слова, но ему это было и не нужно. Есть люди, чья репутация говорит сама за себя. Вблизи он оказался еще огромней – настоящая гора мышц, бритый череп, непроницаемо-черные очки. Я понял, что не могу оторвать взгляда от его рук. При желании одной такой клешни хватило бы, чтобы размозжить мне голову.
Я постарался унять звон в голове – видимо, следствие перенапряженных нервов и распоясавшихся органов чувств. Однако он усиливался с каждой секундой.
Каторжник снял очки, и на меня уставились два немигающих глаза.
– Я слышал, твоя группа играет серф, – сказал он наконец.
Я вытаращился в ответ. Каторжник Вашингтон позвал меня поговорить о пляжной музыке?
– Гм… Да, – выдавил я после неловкой паузы.
– И хорошо?
Я пожал плечами.
– Пока репетируем в гараже.
Он кивнул.
– Все с чего-то начинали.
Господи, да на каком свете я нахожусь? Стоять под пальмой и вот так запросто болтать с Каторжником было еще более дико, чем укрощать пуму, которая сидела у меня под кожей и только и ждала возможности вырваться на свободу.
– Не знал, что ты увлекаешься серфом, – сказал я.
– Не очень. Я люблю песни братьев, когда басы так и стучатся в затылок.
– Тогда почему?..
– Я хотел сказать, что прикрою тебе спину. Знаю, ты решил сыграть соло. Затаиться. Выждать. И это умно. Но иногда дерьмо все равно случается. И тогда я сделаю все, что смогу.
Я почувствовал, что разговор уходит в совсем уж конопляную степь.
– Ты… Слушай, я…
Каторжник осклабился, но улыбка получилась какой-то невеселой.
– Я вижу, что ты хочешь спустить все на тормозах. Пума в городе? Не смеши меня. Эта игра тебе не по зубам. Смекаешь?
– Не очень.
– Я знаю, кто ты. Ты поймешь, когда научишься носить эту кожу. Не узнать своего невозможно. Отчасти дело в запахе, но главное – звон вот здесь, – и он постучал себя большим пальцем по виску.
Я медленно кивнул.
– То есть ты тоже…
Я уже почти выговорил «Зверлинг», когда он прервал меня взмахом руки.
– Пацан, который коротает время в этой дерьмовой школе. Как и ты.
Понятно, он не хочет об этом говорить.
– Можно задать вопрос?
– Валяй.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты прикрываешь мне спину?
– То, что с нами происходит, – сказал он. – Никто ведь не знает, что это такое, правда?
Я снова кивнул.
– Одиночная игра годится, пока нет проблем. Но может статься, наступит время, когда люди не смогут дать тебе то, что нужно. Они не знают, каково это. Не могут залезть в нашу шкуру. Если федералы нападут на наш след, что мы будем делать? Позовем свою банду? Твои друзья смогут тебя защитить? – и он покачал головой. – Раз у Зверлингов нет своей банды, мы можем хотя бы заключать союзы. Верно я говорю?
