Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь
Джейми застонал и вжал голову в плечи. Я схватила его обеими руками и начала грубо трясти. Кожа у него была такая горячая, что я едва не отпустила его.
– Просыпайся, ты, шотландский ублюдок! Я еще не кончил с тобой!
Он изо всех сил старался приподняться на локтях – с такой покорностью, от которой у меня просто разрывалось сердце. Голова болталась из стороны в сторону, пересохшие губы слабо и невнятно повторяли: «Пожалуйста, не теперь…»
Силы иссякли, и он повалился лицом в подушку. Комната уже наполнялась парами опиума, и я сама чувствовала его воздействие.
Скрипнув зубами, я засунула руку ему между ягодиц и ухватила за мошонку. Он вскрикнул, слабо и задушенно, отодвинулся в сторону и почти свернулся в клубок, зажав руки между ног.
Я провела целый час в своей комнате у водяного зеркала, заклиная память – о Черном Джеке Рэндолле и о Фрэнке, его потомке в шестом поколении. Такие разные люди, но обладающие таким поразительным физическим подобием!
Я терзалась, думая о Фрэнке, вспоминая его лицо и голос, его жесты, его манеру любить. Я старалась изгнать его из своего разума, раз уж мой выбор определился возле каменного круга, но он не уходил, его тень всегда пряталась в глубинах моего подсознания.
Мне было больно предавать его, но я заставила его явиться из тени – так, как учила меня Джейли.
Ибо в тени оставался еще один человек – с такими же руками, с таким же лицом. И я вызвала его тоже, слушая, наблюдая, определяя подобие и отличия, создавая – что? – личность, впечатление, маску. Для того чтобы шепотом и любовными прикосновениями обмануть одурманенный рассудок. И наконец я покинула свою комнату, помолившись за душу ведьмы Джейлис Дункан.
Джейми лежал теперь на спине, поеживаясь от боли, которую причиняли ему раны. Глаза остановившиеся, не узнающие.
Я ласкала его хорошо мне знакомым способом, проводя пальцами по ребрам от грудной кости к спине – то легко, как это сделал бы Фрэнк, то посильнее нажимая на больные места, как это сделал бы, я уверена, тот, другой.
Его мышцы напряглись и челюсти сжались, но он по-прежнему глядел перед собой застывшим взглядом. Итак, выбора нет. Я должна воспользоваться ножом. Я знала, как велик риск, но мне казалось сейчас, что лучше убить его своими руками, чем сидеть и смотреть, как он умирает.
Я провела ножом две линии крест-накрест у него на груди – по недавно зажившим шрамам. Он ахнул и выгнул спину. Я быстро схватила полотенце и прижала его к ранам, но тотчас надавила на край пореза пальцем и перенесла выступающую каплю крови на губы Джейми. Низко пригнувшись к нему, я прошептала: «Теперь поцелуй меня».
Я не была вполне подготовлена к тому, что произошло вслед за этим. Вскочив с кровати, он швырнул меня через всю комнату. Я споткнулась и упала, больно ударившись спиной о столик, на котором горели свечи. Столик зашатался, фитили ярко вспыхнули – и погасли.
Я опомнилась от удара как раз вовремя, чтобы увернуться от него. Издавая нечленораздельное рычание, он погнался за мной, вытянув руки.
Он оказался и поворотливее и сильнее, нежели я предполагала, хотя ступал неуклюже и натыкался на вещи. На какое-то мгновение он загнал меня в угол между жаровней и столом, я близко слышала его хриплое дыхание. Он нанес удар левой рукой, и, будь его рефлексы и сила в нормальном состоянии, он, несомненно, убил бы меня одним этим ударом. Но я успела отскочить, и его кулак лишь слегка задел мне лоб, и я упала, наполовину оглушенная.
Я заползла под стол. Потянувшись за мной, он потерял равновесие и свалился на пол возле жаровни. Раскаленные угли покатились по каменному полу. Он взвыл, попав коленом на горячий уголь. Я сдернула с кровати подушку и придавила ею огненные искры на сползшем с кровати одеяле. Занятая этим делом, я не заметила, как он подобрался ко мне, и тотчас тяжелая затрещина распростерла меня на полу.
Кровать опрокинулась, когда я пыталась подняться, ухватившись за ее раму. Я некоторое время лежала за нею в укрытии, стараясь собраться с мыслями. Мне было слышно, как Джейми охотится за мной в полутьме, тяжело дышит и сыплет хриплыми гэльскими проклятиями. Внезапно он увидел меня и перевесился через кровать, глядя безумными глазами.
Трудно описать словами, что происходило потом: какие-то вещи повторялись по многу раз, и все эти разы перемешались у меня в памяти. Кажется, что пылающие руки Джейми сомкнулись у меня на горле лишь однажды, но это однажды превратилось в вечность. На самом деле это повторялось дюжину раз; я освобождалась от его хватки, ускользала, отбрасывала его от себя, потом все начиналось снова в беспорядочном топтании вокруг перевернутой мебели.
Выпавшие из жаровни угли скоро погасли, оставив комнату в кромешной тьме, превратив ее в ад, населенный демонами. Я увидела Джейми в последних отблесках света: он стоял у стены, со вздыбленной гривой, окровавленный, пенис торчит среди спутанных волос на животе, глаза горят синим огнем на белом как мел лице. Викингберсерк. Похож на северных дьяволов, которые прыгали со своих драконообразных кораблей на туманные берега древней Шотландии, чтобы убивать, грабить и жечь. Мужчины, убивавшие до тех пор, пока хватало сил, а когда силы начинали иссякать, они хватали женщин и внедряли в их утробу свое взбудораженное семя.
Маленькая курильница не давала света, но ядовитое дыхание опиума проникло в мои легкие. Угли погасли, но перед глазами у меня мелькали разноцветные огни, плывущие куда-то вбок.
Двигаться становилось все труднее; мне чудилось, что я бреду по самые бедра в воде, а за мной гонится рыба-монстр. Я высоко поднимала колени, но бежала медленно, и вода плескала мне в лицо.
Я стряхнула с себя сонную одурь и поняла, что лицо и руки у меня и в самом деле мокрые. То были не слезы, но кровь и пот кошмарного создания, с которым я боролась в темноте.
Пот. Что-то мне следовало вспомнить о поте, но я не могла. Рука вцепилась в мое предплечье, я вырвалась, но на коже осталось ощущение чего-то влажного.
Демон прижал меня к стене; я чувствовала затылком твердый камень, под пальцами – тоже, и твердокаменное тело напирало на меня спереди, костистое колено втиснулось между моими коленями… снова каменная твердь… и наконец мягкость среди твердости, приятная прохлада среди жара, облегчение великой скорби…
Сплетенные воедино, мы упали на пол и перекатывались по нему, путаясь в складках ковра, который до этого занавешивал окно. Холодный воздух омывал теперь наши тела, и туман безумия начал рассеиваться.
Мы наткнулись на что-то из мебели и затихли. Руки Джейми лежали на моих грудях, больно втиснувшись в плоть. На лицо мне падали капли – то ли слезы, то ли пот, не знаю, но я открыла глаза, чтобы посмотреть в лицо Джейми, оно казалось белым в лунном свете, глаза неподвижные, зрачки плавают. Руки его вдруг расслабились. Одним пальцем он провел по груди до соска, потом еще и еще… рука обхватила грудь, пальцы расставлены, как лучи у морской звезды, мягкие, словно у младенца.
– М-мама? – проговорил он, и у меня на затылке приподнялись волосы от этого высокого, чистого голоса маленького мальчика. – Мама?
Холодный воздух все омывал нас, унося дурманный дым и смешивая его со снежными хлопьями за окном. Я приложила ладонь к холодной щеке Джейми.
– Джейми, любимый, – прошептала я. – Иди ко мне, опусти сюда голову, милый.
Маска дрогнула и исчезла, я прижала к себе большое тело, и обоих нас сотрясали его рыдания.
К счастью, наутро нас обнаружил невозмутимый брат Уильям. Я с трудом очнулась при звуке отворяемой двери и окончательно пришла в себя только после произнесенных с мягким йоркширским выговором слов: «Доброе утро вам».
Джейми придавил меня всей своей тяжестью. Бронзовые пряди его волос разметались по моей груди, словно лепестки китайской хризантемы. Щека, прижатая к моему животу, была теплая и чуть влажная от пота, но спина и руки такие же холодные, как мои бедра, открытые току холодного зимнего воздуха.
Дневной свет свободно проходил сквозь незанавешенное окно, и при нем особенно впечатляюще выглядел царивший в комнате разгром. На полу валялась опрокинутая мебель и белели черепки разбитой посуды, а массивные парные канделябры валялись, как бревна, на куче измятых простыней и одеял.
Брат Уильям неподвижно стоял в дверях, держа таз и кувшин. С большой деликатностью он остановил взгляд на левой брови Джейми и спросил:
– Как вы чувствуете себя нынче утром?
Последовала долгая пауза, во время которой Джейми оставался на месте, прикрывая своим телом мою наготу. Наконец он ответил тоном человека, которому простительна грубоватая откровенность:
– Я голоден.
– Прекрасно, – обрадовался брат Уильям, по-прежнему глядя Джейми на бровь. – Пойду и сообщу об этом брату Жозефу.
И дверь беззвучно закрылась за ним.
– Спасибо, что ты не двигался, – заметила я. – Мне бы не хотелось внушить брату Уильяму грешные мысли.
