Морган Райс - Первая Арена. Охотники за головами
Эпицентром боли является лодыжка: она пульсирует и по ощущению размером с футбольный мяч. Боль такая сильная, что я жмурю глаза, сжимаю зубы и молча молюсь, чтобы кто-нибудь просто отрезал ее.
Я оглядываюсь и вижу, что лежу на бетонном полу, на верхнем этаже заброшенного склада. В стене виднеются огромные фабричные окна, большая часть стекол выбита. Залетают прерывистые потоки холодного ветра, вместе со снежными порывами, по комнате кружат хлопья снега. Через окна я вижу ночное небо с низко висящей между облаков полной луной. Это самая красивая луна, какую я когда-либо видела, она заполняет склад рассеянным светом.
Я чувствую нежную ладонь на своем плече.
Я поднимаю подбородок и мне удается повернуться на милиметр. Там, на коленях подле меня, сидит Логан. Он улыбается. Я не могу даже представить, как выгляжу сейчас, и смущаюсь, что он видит меня такой.
– Ты жива, – говорит он, и я слышу облегчение в его голосе.
Я задумалась, стараясь вспомнить, где я. Я помню Сипорт… пирс… я чувствую еще одну волну боли, захлестнувшую мою ногу и часть меня желает, чтобы Логан просто дал мне умереть. Он держит шприц, подготавливая иглу.
– Они дали нам лекарство, – говорит он. – Они хотят, чтобы ты выжила. Они не любят охотников еще почище нашего.
Я стараюсь понять, что он говорит, но мой мозг совсем не работает и меня так сильно трясет, что стучат зубы.
– Это пенициллин. Не знаю, сработает ли он – не знаю даже, настоящий ли он. Но попробовать надо.
Этого он мог бы и не говорить. Я чувствую, как распространяется боль, и знаю, что выбора нет.
Он берет мою руку в свою и я сжимаю ее. Он наклоняется и вставляет иглу прямо в мою лодыжку. Через секунду я чувствую острую иглу, входящую в мою плоть. Я резко вдыхаю и еще сильнее сжимаю его руку.
Когда игла проходит глубже, я чувствую, как в меня входит горячая жидкость. Боль невозможно описать и, не сдержавшись, я слышу свой крик, эхом разлетающийся по складу.
Когда Логан вынимает иглу, я чувствую еще один порыв ветра и снега, охлаждающий пот на моем лбу. Я стараюсь снова дышать. Я хочу взглянуть на него, поблагодарить. Но не могу: мои глаза, сразу потяжелевшие, закрываются сами по себе.
И через мгновенье я снова вырубаюсь.
* * *Лето. Мне 13 лет, Бри – 6, и мы идем, держась за руки по чудесным улочкам Сипорта. Здесь гудит жизнь, все снуют туда-сюда, и мы с Бри бежим по мостовой, смеясь над забавными людьми.
Бри играет в классики, перепрыгивая трещины на тротуаре, и я стараюсь повторять ее движения. Она громко смеется над этим, а затем и вовсе хохочет во весь рот, когда я играю с ней в догоняшки вокруг статуи.
Позади нас идут, взявшись за руки, мои родители; они улыбаются. Это один из тех моментов, когда я помню их счастливыми вместе. Это один из тех редких моментов, когда папа вообще с нами. Они идут вслед, приглядывая за нами, и я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем тогда. Мир безупречен. Мы всегда будем такими счастливы.
Бри находит детские качели-весы и в восторге бежит прямо к ним. Она не медлит, зная, что я прыгну с другой стороны и выровняю ее. Конечно же, я так и делаю. Она легче меня и я стараюсь не отталкиваться слишком сильно, чтобы она была в равновесии со мной.
Я моргаю. Прошло сколько-то времени, я даже не знаю сколько. Мы теперь где-то на набережной. Родители ушли и мы одни. Солнце садится.
«Толкни меня посильней, Брук!» – визжит Бри.
Бри сидит на качелях. Я подхожу и толкаю ее. Она оказывается все выще и выше, громко смеясь. Наконец, она спрыгивает. Она подбегает ко мне и обнимает меня, крепко обвивая свои маленькие ручки вокруг моих бедер. Я сажусь на колени и нормально обнимаю ее.
Она отклоняется от меня, улыбаясь.
«Я люблю тебя, Брук,» – говорит она с улыбкой.
«Я тоже тебя люблю,» – отвечаю я.
«Ты всегда будешь моей старшей сестрой?» – спрашивает она.
«Всегда,» – говорю я.
«Ты обещаешь?» – спрашивает она.
«Обещаю,» – отвечаю я ей.
* * *Я открываю глаза и впервые за долгое время не чувствую боли. Это потрясающе: я снова чувствую себя здоровой. Боль в моей ноге почти исчезла, опухоль уменьшилась до размера мяча для гольфа. Лекарство действительно сработало.
Все боли резко уменьшились и моя лихорадка, похоже, тоже. Я уже совсем не чувствую себя такой замерзшей и не потею так сильно. Мне дали второй шанс.
Все еще темно. Я уже не вижу луну и размышляю, сколько же прошло времени. Логан сидит рядом со сной. Он видит меня и мгновенно реагирует, потянувшись и протерев мой лоб влажной тряпкой. На нем нет куртки; он накинул ее на меня. Я чувствую себя ужасно, должно быть, ему очень холодно.
Я снова ощущаю прилив признательности ему, чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо раньше. Я очень хочу сказать ему, как я ценю все это. Но прямо сейчас я все еще едва соображаю и не могу облечь мысли в слова.
Он наклоняется и, положив руку мне на затылок, поднимает его.
– Открой рот, – мягко произносит он.
Он кладет мне на язык три таблетки, затем заливает мне в рот воду. Мое горло так пересохло, что я не могу проглотить ее с первого раза, но в конце концов у меня получается. Я поднимаю голову еще выше и делаю еще один глоток.
– Жар спадает, – говорит он.
– Мне гораздо лучше, – говорю я с новой энергией. Я хватаю его руку и крепко сжимаю ее в благодарности. Он спас мне жизнь. Снова. Я смотрю на него. «Спасибо тебе,» – говорю я с жаром.
Он улыбается, но затем неожиданно отнимает руку. Я не уверена, как это понимать. Может быть, он не заботится обо мне так сильно, как я думаю? Может быть, он делал все это только лишь из чувству долга? Может быть, он заботится о ком-то другом? Может быть, я в каком-то плане перешла границы? Или же он просто смущен? Стесняется?
Интересно, почему меня это так беспокоит? И тут я понимаю: у меня есть к нему чувства.
Он наклоняется и достает что-то из рюкзака.
– Они дали нам это, – говорит он.
Он достает кусочек засушенного фрукта и протягивает его мне. Я в благоговении беру его, уже чувствуя приступ голода.
– А ты? – спрашиваю я.
Он качает головой, уступая его мне. Но я в любом случае не съела бы все целиком. Я рву фрукт напополам и кладу половину ему в руку. Он неохотно берет ее. Затем я пробую свою долю, и это, вероятно, лучшее, что я когда-либо ела. На вкус похоже на вишню.
Он улыбается, кушая свою половину, затем лезет в рюкзак и достает два пистолета. Один он протягивает мне. Я в восторге изучаю его.
– Полностью заряжен, – говорит он.
– Должно быть, они действительно ненавидят охотников, – говорю я.
– Они хотят, чтобы мы спасли твою сестру. И нанесли им ущерб, – говорит он.
Пистолет тяжело лежит в моей руке; так здорово снова обладать оружием. Наконец-то я не чувствую себя незащищенной. У меня есть реальный шанс на то, чтобы заполучить ее в бою.
– Следующая лодка отплывает на рассвете, – говорит он. – Это через несколько часов. Ты готова к этому?
– Я буду на этой лодке, даже если я буду трупом, – сказала я и он разулыбался.
Он обследует свой пистолет и неожиданно мен захлестывает желание узнать о нем больше. Я не хочу выпытывать, но он молчит и так загадочен. А я все больше привязываюсь к нему. Я хочу знать больше.
– Куда ты собирался поехать? – спрашиваю я его. Мой голос охрип, в горле стоит сухость и вопрос получается грубее, чем я рассчитывала.
Он удивленно смотрит на меня.
– Если бы ты бежал в самом начале. Если бы увел лодку.
Он смотрит в сторону и вздыхает. Следует долгое молчание и через какое-то время я уже думаю, что он не собирается мне отвечать.
– Куда угодно, – говорит он наконец. – Подальше отсюда.
Он что-то скрывает, я не понимаю, почему. Мне почему-то кажется, что он человек, который предпочитает более конкретные планы.
– Должно быть какое-то место, – говорю я, – которое ты держишь в голове.
Он отводит взгляд. Затем, после длительного молчания он говорит, скрепя сердце: «Да, есть.»
По его тону понятно, что он не ожидает, что его будут спрашивать об этом сейчас. После долгой паузы я понимаю, что сам он не будет рассказывать. Я не хочу допрашивать, но мне надо знать.
– Где? – спрашиваю я.
Он отводит глаза и я вижу, что по каким-то причинам он не хочет мне говорить. Интересно, он мне не доверяет? Затем он, наконец, произносит.
– Один город должен был остаться. Безопасное место, нетронутое, в котором все идеально. Сколько угодно воды и еды. Люди живут там, будто войны никогда не было. Все здоровы. И он скрыт от всего мира.
Он смотрит на меня:
– Туда я собирался.
На какой-то момент я думаю, что он дурачит меня. Он не может не понимать, что это звучит невероятно, даже по-детски. Я не могу поверить, что кто-то такой взрослый и ответственный как он верит в такое место – или хотя бы хочет туда поехать, не меньше.
– Звучит как сказка, – говорю я, улыбаясь, наполовину ожидая, что он скажет, что просто пошутил.
