Морган Райс - Первая Арена. Охотники за головами

– У нас нет выбора! – кричу я.

– Я боюсь высоты, – наконец признается он, очень побледнев.

Я беру его за руку и встаю на край. Он медлит секунду, в глазах его страх, затем следует за мной.

– Закрой глаза! – кричу я. – Доверься мне!

И когда фанатики уже в паре метров от нас, мы прыгаем.

Двадцать восемь

Падая в воздухе и крича, я надеюсь лишь, что моя цель точна. Земля так быстро летит нам навстречу, что если мы промахнемся, мы – мертвы.

Мгновение спустя мы попадаем в снежное облако, приземлившись ровно в центр двухметрового сугроба, Логан все еще сжимает мою руку. Мы входим в него на огромной скорости и тонем в нем на всю глубину, до тех пор, пока наши ноги не ударяются о бетон. К счастью, снег плотный и значительно смягчает наше приземление. Когда я касаюсь земли, создается ощущение, что я спрыгнула с высоты буквально в пару метров.

Я сижу на дне в полном шоке, сверху меня засыпает снег. Солнечный свет пробивается через толщу в несколько метров снега надо мной. Я сижу, замерев и боясь пошевелиться, чтобы откопаться из сугроба и посмотреть, не сломала ли я что-нибудь. Мне кажется, что я на пляже, закопанная в песок.

Медленно я шевелю кистью, затем все рукой, затем плечом… Я медленно поднимаюсь из груды снега, высвобождаясь из этой горы. Это неудобно, но я взбираюсь по снежной насыпи. Я вытаскиваю голову, как суслик из норки на лужайке. Я поворачиваюсь и вижу, что Логан делает то же самое.

Я вытягиваю шею и смотрю наверх: на самом верху, все еще стоя на крыше, смотрит вниз толпа фанатиков. Они спорят между собой, и кажется, что они совсем не хотят прыгать вслед за нами. Я их не виню: глядя наверх на такую высоту, я поражаюсь, что мне хватило храбрости на такое самой. Я бы, наверное, не сделала этого, если бы остановилась и задумалась.

Я вылезаю из снега, и Логан занимается тем же. Вся моя одежда в снегу и я отряхиваю его. Я делаю несколько шагов, проверяя, сломала ли что-нибудь. Моя лодыжка все еще болит – сильнее, чем раньше – но на первый взгляд я, на удивление, почти не пострадала, отделавшись лишь еще парой ушибов и синяков.

Логан делает пару шагов и я с облегчением вижу, что он тоже ничего не сломал. Я также рада, что мы по эту сторону стены. В пустыне. Это означает медленную смерть, но хотя бы сейчас мы в безопасности.

Я смотрю на необитаемое, заброшенное Юниверсити-плэйс: все магазины сгорели, некоторые из них развалинами лежат на земле. Здесь нет никого и ничего. В той же степени, в какой на пустоши царит хаос и жестокость, в пустыне стоит тишина. Спокойствие. Наконец-то, впервые за долгое время, я расслабляюсь.

Но я знаю, что этого делать не стоит. Если эта часть города действительно радиоактивна, тогда здесь еще более опасно, чем во всех остальных местах вместе взятых. Нам вредна каждая секунда, проведенная здесь. И кто знает, кто – или что – выжило в этом районе. Я бы очень не хотела встретить это.

– Надо двигаться, – говорит Логан, следуя по следам автобуса, которые проходят прямо через арку и следуют вдоль Университета.

Мы идем по ним быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Сейчас я более, чем когда-либо, жалею, что у меня нет оружия. Логан привычным жестом хлопает себя по карманам, и я понимаю, что он думает о том же. Наша единственная надежда на то, чтобы быстро пройти по этим следам, найти Бри и выбраться отсюда как можно скорее.

Мы пересекаем 10-ю улицу, затем 9-ю, затем 8-ю и неожиданно справа от нас открывается небо. Я смотрю туда и с удивлением вижу то, что раньше было Вашингтон-сквер-парк. Я помню, как частенько зависала тут с друзьями по вечерам еще до войны, как мы сидели и смотрели на скейтбордеров, выполняющих свои трюки на бетонной площадке. Теперь глядя на нее, я прихожу в ужас: здесь ничего не осталось. Огромная входная арка упала и лежит на земле, разбитая на куски и покрытая снегом. Что еще хуже, на том месте, где был парк, теперь не осталось ничего, кроме огромного кратера, на сотни метров уходящего вглубь земли. Он простирается так далеко, насколько я могу видеть. Как будто огромный самосвал выкопал целый район города.

Логан видит, что я смотрю туда.

– Здесь упала бомба, – объясняет он. – Первая бомба в городе.

Я не могу поверить. Выглядит как Гранд-Каньон. Я вижу последствия взрывной волны, от которой фасады зданий просто расплылись во все стороны. Все, что я когда-то знала, ушло безвозвратно. Теперь здесь больше похоже на Марс.

– Пошли, – нетерпеливо говорит Логан, и я понимаю, что этот вид его тоже тревожит.

Следы автобуса ведут мимо Университета и до самого его конца, а затем поворачивают на Уэст Четвертую улицу. Мы следуем по ним через Гринвич-Виллидж и поворачиваем на Бауэри. Это широкий проспект и также безлюдный. Здесь нет ни души.

Это должно было бы меня успокоить, но я почему-то напротив чувствую себя более напряженной, чем когда-либо. Здесь зловеще, слишком спокойно. Все, что я слышу, это завывание ветра, снегом хлещущего по моему лицу. Я не могу не думать, что в любой момент что-то на меня выпрыгнет.

Но никто не прыгает. Мы просто идем и идем, квартал за кварталом, направляясь еще дальше на юг. Как будто переходим огромную пустыню, конца которой не видно. И в этом и заключается основная опасность этого района. Расстояние. Холод. Следы автобуса, кажется, никогда не закончатся и с каждым шагом моей ноге все хуже и я становлюсь все слабее.

Вечернее небо темнеет, покрывшись грозовыми облаками. Когда мы пересекаем огромную улицу, ранее известную как Хьюстон, я начинаю думать, далеко ли нам еще осталось.

Если Логан прав и они действительно везут Бри к Саус-Стрит-Сипорту, то нам еще очень далеко. У меня уже кружится голова от голода и я ослабла. Мои ноги, кажется, стали в пять раз больше и, по иронии судьбы, ходьба – это худшее испытание, какое только можно было придумать.

Как-то я все еще умудряюсь идти по Бауэри. Мы идем в тишине, едва ли перебрасываясь словом друг с другом. Я хочу сказать ему так много. Я хочу отблагодарить его за то, что он спас мне жизнь – только за сегодня он спас меня уже три раза и я думаю, что это долг, который мне нужно будет вернуть. Хочу поблагодарить за то, что отказался от идеи с лодкой и пошел со мной. Я думаю о том, скольким он пожертвовал ради меня и это чувство меня переполняет. Мне хочется спросить его, зачем он это сделал.

Я впечатлена его боевыми навыками. Логан напоминает мне то, каким был мой папа в драке – по крайней мере, в моем представлении. Я размышляю, откуда Логан родом. Отсюда ли он? Здесь ли его семья? Или его семья где-то в другом месте, живая? Я хочу спросить его, что он чувствует ко мне. Нравлюсь ли я ему? Конечно, я никогда не осмелилась бы его об этом спросить. Но все же мне хочется знать. Есть ли у него ко мне чувства? Почему он не бежал, когда у него была такая возможность? Почему он рискует своей жизнью, идя со мной? Думая об этом, я чувствую свою вину. Я поставила его под угрозу. Он мог бы быть в безопасности сейчас.

Я ничего не могу с собой поделать и очень хочу знать, если ли у него девушка. И была ли когда-либо. Я тут же упрекаю себя, что предаю Бена, с которым, между прочим, только что рассталась. Но эти двое – Логан и Бен – такие разные. Они как будто принадлежат к разным видам. Я думаю о своих чувствах к Бену и понимаю, что они все еще есть и все еще искренни: что-то в нем, в его чувствительности, беззащитности, мне очень нравится. Когда я смотрю в его большие, страдающие глаза, я чувствую нашу близость.

Но когда я смотрю на Логана, он привлекает меня совершенно иначе. Логан большой, сильный, молчаливый. Он благородный, он – человек действия и очень сдержан. Он – загадка для меня и мне хочется узнать о нем больше. И мне это нравится.

Я обнаружила, что мне нравятся в Бене конкретные вещи, и конкретные вещи мне нравятся в Логане. Каким-то образом мои чувства к ним обоим могут сосуществовать одновременно, может быть, потому, что они настолько различаются, что я не чувствую их соперничества.

Я позволяю себе утонуть в этих думах, пока мы идем прямо в пургу. Это отвлекает меня от боли, от голода, от холода.

Улицы снова сужаются, когда мы проходим по Маленькой Италии. Я помню, как приходила сюда с папой, и мы ужинали в одном из этих маленьких итальянских ресторанов, забитых туристами. Теперь ничего не осталось. Все витрины разбиты. Нет ничего, кроме мусора. Пустота.

Мы идем и идем, и идти становится все тяжелее, потому что снег поднимается уже до колен. Я начинаю считать наши шаги, молясь, чтобы мы поскорей пришли. Мы доходим до еще одной широкой улицы и на ржавой вывеске я читаю «Деланси». Я смотрю налево, ожидая увидеть Вильямсбургский мост.

Невероятно, но его нет.

Огромный мост был уничтожен, по-видимому, разрушен в одной из битв, железный въезд на него торчит в небо, как современная скульптура. Весь труд, весь дизайн, все усилия, потраченные на его возведение – все исчезло, и, видимо, за одно мгновение. Зачем? Просто так.