Мэри Лю - Победитель
Но лампа не включается. Джон не приходит. Мамы нет.
Я тяжело опираюсь локтями на столешницу, прижимаю ладони к глазам.
– Помоги мне, – отчаянно шепчу я пустой комнате. – Я не силах этого сделать.
Хочу сделать, я люблю ее, но мне этого не вынести. Почти год прошел. Что со мной такое? Почему я не могу перешагнуть через это?
Комок стесняет горло. Слезы текут из глаз. Я даже не пытаюсь успокоиться, рыдаю и не могу остановиться, перевести дыхание, ничего не вижу перед собой. Не вижу моей семьи, потому что ее нет здесь. Без них вся эта мебель – ничто, маргаритки, лежащие на столе, лишены смысла, лампа – всего лишь почерневший хлам. Образы из моего кошмара не уходят, преследуют меня. Как я ни гоню их, они остаются со мной.
Время залечивает все раны. Но не мою. Для моей еще не пришло время.
Джун
Я не шевелюсь, но сквозь приоткрытые, отяжелевшие от сна веки вижу, как Дэй садится на кровати рядом со мной и прячет лицо в ладонях. Он тяжело дышит. Семь минут спустя он тихо встает, бросает на меня прощальный взгляд и исчезает за балконной дверью. Он, как всегда, бесшумен, и если бы меня не разбудило его пробуждение от ночного кошмара, он, конечно, мог бы легко выйти из комнаты так, что я бы даже не узнала.
Но я знаю и на сей раз поднимаюсь, как только он выходит. Накидываю на себя одежду, натягиваю ботинки и следую за ним. Холодный воздух ласкает мое лицо, лунный свет топит ночь в темном серебре.
Даже больной, он двигается быстро, когда ему нужно. Я догоняю его на вокзале Юнион и преследую по центру города – сердце мое колотится ровно, как после хорошей разминки. Я уже знаю, куда он направляется. К своему старому дому. После перекрестка Уотсона и Фигероа он сворачивает за угол и идет к крохотному заколоченному строению с выцветшим крестом на дверях.
От одного этого у меня кружится голова. Могу себе представить, как чувствует себя Дэй. Я осторожно подхожу к заколоченному окну, прислушиваюсь. Он входит через заднюю дверь, бродит по дому, его шаги звучат тихо, приглушенно, он останавливается в гостиной. Я перехожу от окна к окну, пока не нахожу щель между двумя досками. Поначалу я его не вижу. Но потом глаза привыкают.
Дэй сидит за столом в гостиной, уронив руки на голову. Хотя внутри и темно, я различаю его очертания, слышу, как он плачет. Дэй сотрясается от горя, боль чувствуется в каждой измученной мышце его тела. Рыдания настолько нетипичны для Дэя, что сердце разрывается на части. Я видела его слезы, но так и не привыкла к ним. Не знаю, привыкну ли когда-нибудь. Я трогаю лицо и тут понимаю, что по моим щекам тоже текут слезы.
Все это сделала с ним я… но он любит меня, а потому горе навсегда останется с ним. Каждый раз, глядя на меня, он будет вспоминать о судьбе своей семьи – хотя и любит меня. Несмотря на то, что любит меня.
Дэй
Перед самым рассветом я, усталый, с распухшими глазами, возвращаюсь в спальню Джун. Она все еще там, явно даже не просыпалась. Я не пытаюсь потихоньку улечься рядом, я падаю на диван и проваливаюсь в глубокий сон без сновидений.
– Эй, – будит меня Джун.
К моему удивлению, она не спрашивает, почему у меня такие распухшие красные глаза. Она, кажется, даже не удивилась, увидев меня на диване, а не в кровати.
– Я… сообщила Андену о твоем решении. Он сказал, что бригада лаборантов приедет за тобой и Иденом через два часа. В вашу квартиру.
В ее голосе звучат благодарность, усталость и неуверенность.
– Я буду там, – говорю я.
Ничего не могу с собой поделать – несколько секунд тупо смотрю в пространство, и мне кажется, будто я плыву в море тумана, где смутно различаются эмоции, образы и мысли. Заставляю себя подняться и иду в ванную. Там расстегиваю рубашку, плескаю воду в лицо, на грудь, на руки. Сегодня я боюсь смотреть в зеркало. Не хочу видеть Джона с предназначавшейся мне плотной повязкой на глазах. Руки ужасно трясутся, рана на левой ладони снова открылась и кровоточит, видимо, из-за того, что я инстинктивно сжимаю ее в кулак. Неужели Джун видела, как я выходил? Меня пробирает дрожь, когда перед мысленным взором возникает мама у крыльца нашего дома, а напротив стоит взвод солдат. Потом я вспоминаю слова канцлера, думаю о ситуации, в которой оказалась Джун… о ситуации, в которой оказались Тесс и Иден… все мы.
Я поливаю водой лицо, а когда это не помогает, запрыгиваю в душевую кабину под обжигающе-горячую воду. Но и это не работает – образы не исчезают.
Когда я наконец выхожу из ванной, волосы у меня мокрые, рубашка полурасстегнута, лицо болезненно-бледное, руки дрожат. Джун спокойно наблюдает за мной, сидя на краю кровати и прихлебывая бледно-фиолетовый чай. Я знаю, что скрыть от нее что-то невозможно, но все же пытаюсь.
– Я готов.
Я натягиваю самую широкую свою улыбку. Не хочу показывать боль, нельзя, чтобы она узнала, в чем причина моей скорби. Не она, не Джун, сердито напоминаю я себе.
Но Джун ничего не говорит. Она смотрит на меня своими бездонными темными глазами.
– Мне только что звонил Анден. – Она неловко проводит рукой по волосам. – Они получили новые свидетельства того, что коммандер Джеймсон передавала военные тайны Колониям. Похоже, она работает на них.
Под приливом эмоций во мне нарастает гигантская волна ненависти. Если бы не коммандер Джеймсон, наши отношения с Джун не были бы запятнаны смертями и, может быть, наши семьи оставались бы живы. Не знаю. И никогда не узнаю. А теперь она сотрудничает с врагом, хотя должна была умереть. Я ругаюсь вполголоса.
– Мы можем выяснить, где именно она находится? В Республике или нет?
– Никто не знает, – качает головой Джун. – Анден говорит, они пытаются понять, нет ли на ней каких-нибудь маячков. Но тюремную одежду она наверняка давно сменила, а чипы из ботинок извлекла. Уж такие вещи она должна была проверить.
Джун видит разочарование на моем лице и сочувственно морщится. У ее и моего горя виновник один.
– Я понимаю, Дэй.
Она отставляет кружку с чаем и сжимает мою здоровую руку. Ее прикосновение рождает в моем мозгу страшные воспоминания, я невольно кривлюсь. Джун замирает. На мгновение обида искажает ее черты, и я быстро исправляю свою оплошность – целую ее, пытаясь забыться в близости с нею, как прошлой ночью.
Но лжец из меня всегда получался никудышный, по крайней мере рядом с ней. Она отступает от меня, шепчет:
– Извини.
– Все в порядке, – спешно говорю я, злясь на себя за то, что сыплю соль на наши старые раны. – Дело не в том…
– В том. – Джун заставляет себя посмотреть мне в глаза. – Я видела, куда ты ходил ночью. Видела тебя в доме…
Голос ее смолкает, она виновато опускает взгляд.
– Извини, я пошла за тобой. Мне нужно было знать. Нужно было убедиться, что именно я – причина неизбывной скорби в твоих глазах.
Я хочу заверить ее: она тут ни при чем, я люблю ее так сильно, что сам пугаюсь глубины своих чувств. Но не могу. Джун видит нерешительность на моем лице и понимает – вот оно, подтверждение ее страхов. Она закусывает губу.
– Это моя вина, – говорит она, будто все и в самом деле так просто. – Не знаю, смогу ли когда-нибудь заслужить твое прощение. Прощения мне нет.
– Я не знаю, что мне делать.
Мои руки беспомощно висят. Страшные видения из нашего прошлого снова мелькают перед глазами; несмотря на все мои усилия, прогнать их не удается.
– Я не знаю, как сделать это.
Глаза Джун блестят от слез, но она держится. Неужели одна ошибка может бесповоротно уничтожить будущее?
– Думаю, сделать тут ничего нельзя, – говорит она наконец.
Я делаю шаг к ней.
– Послушай, – шепчу я ей в ухо, – все у нас будет хорошо.
Не уверен, но, похоже, ничего лучше сказать не могу.
Джун улыбается, подыгрывая мне, но в ее глазах отражается моя неуверенность.
Второй день обещанного Колониями затишья.
Меньше всего мне хочется возвращаться на лабораторный этаж Центрального госпиталя Лос-Анджелеса. Так тяжело быть там и видеть Тесс под капельницами. Теперь я вернусь туда вместе с Иденом, и мне придется сдерживаться, наблюдая, как то же самое делают с ним. Перед тем как спуститься к ожидающему у нашей временной квартиры джипу, я становлюсь на колени перед Иденом, поправляю ему очки. Он торжественно смотрит на меня.
– Ты не обязан этого делать, – повторяю я в очередной раз.
– Я знаю, – отвечает Иден.
Он нетерпеливо отводит мою руку, когда я снимаю ворсинку с его курточки.
– Все будет хорошо. В любом случае они сказали, что я им нужен всего на один день.
Анден не мог гарантировать его безопасность, он только обещал принять все меры предосторожности. Но из уст Республики – даже тех уст, которым я, пусть и скрепя сердце, но начал доверять, – подобные заверения ни черта не стоят. Я вздыхаю.
– Если в какой-то момент передумаешь, дай мне знать. Хорошо?
– Не волнуйся, Дэниел, – отмахивается Иден от моих тревог. – Ничего со мной не случится. Все не так страшно, как может показаться. И потом, ты ведь будешь рядом.
