Фредрик Олссон - Конец цепи
Белых пятен хватало.
И сейчас только один человек, мог помочь ему заполнить их.
Он почти не сомневался, что они любыми путями постараются помешать его встрече с ней.
Вильям как раз успел принять душ и одеться в белую рубашку, новые джинсы и тонкий темный пиджак, когда его персональный охранник открыл дверь столь точно, что это вряд ли могло быть случайностью. Вероятно, он имел возможность наблюдать за происходящим внутри комнаты.
– Я в пути, – сказал Вильям коротко, своим тоном давая понять, что собирается нести ответственность за собственное рабочее время исключительно сам и его не надо провожать от комнаты до офиса и обратно до конца жизни или все время, пока они собирались держать его здесь. – Сам найду.
Но охранник покачал головой:
– Коннорс хочет поговорить с тобой.
Вот черт! Он сделал последний глоток кофе. Отставил в сторону чашку, показывая, что готов.
Вильям и сам просто жаждал пообщаться с Коннорсом.
И они отправились в странствие по каменным коридорам и затерялись в холодном лабиринте ходов.
Прошло примерно полсекунды с того момента, как Жанин проснулась, прежде чем почувствовала ужасную усталость.
Давно знакомое чувство, не раз посещавшее ее здесь, и она постаралась побороть желание повернуться на другой бок и заснуть снова, забыть про чертов замок и просто спать. Она же не могла пасть духом. Снова. Во всяком случае, сейчас.
Она заставила себя сесть на край кровати. Выпрямить спину. Не ложиться опять. Встать и пойти в ванную. Спокойно. Интенсивно думать.
Она встала под душ и открыла воду, сначала холодную как лед, чтобы проснуться, потом настолько горячую, насколько можно терпеть, а затем нормальной приятной температуры, чтобы тело отошло от шока.
Она не могла.
Дженифер Уоткинс помогла ей справиться с депрессией в прошлый раз.
Без нее она не выдержала бы.
Именно она позволила ей увидеть шифры, пусть и не должна была, и она же рассказала о почтовом офисе в подвале и передала шайбу-ключ той ночью, и тогда Жанин не могла понять, что случилось, а сейчас представляла более чем хорошо.
Дженифер знала слишком много. Так, вероятно, все обстояло. Она стояла там снаружи и предупредила о вещах, которые не удавалось понять, говорила о плане Б, и боялась того, что Организация собиралась сделать. И теперь ее больше не существовало, и она не смогла бы помочь Жанин, сломайся она снова.
А она не могла себе этого позволить.
Ее требовалось быть начеку, взять себя в руки и продолжить борьбу.
Их обнаружили, конечно, но это следовало рассматривать лишь как временное поражение.
Все это временно, уговаривала она себя. Просто некая фаза ее жизни, скоро ей предстояло вернуться в Амстердам – к Альберту и ко всему тому, что она называла повседневностью и что ее утомляло, пожалуй, тогда, но сейчас этого ей просто безгранично не хватало.
Насколько она знала, ее письмо отправилось в путь. Оно вроде бы давало надежду, и она заставляла себя притворяться, что все обстоит именно так. Он должен был понять ее послание, узнать, где она находится, и случившееся сейчас не имело к этому никакого отношения.
Да, пришлось отступить, но только временно.
Даже если подобное можно считать поражением.
Они допрашивали ее вплоть до двух часов и, как она догадывалась, еще не закончили, пусть и прервались, дав ей отдохнуть, но она знала также, что им не удалось расколоть ее. Она отвечала логично и четко и честным голосом, и они же не могли знать, что ей удалось просчитать, если она не рассказала им об этом.
А она не рассказала. И тем самым получила определенное преимущество.
И его требовалось использовать, а потом появится Альберт, и все будет хорошо снова.
Альтернативы не существовало. Все должно наладиться снова.
Когда она десять минут спустя мелкими шажками вышла из душа, от ее усталости не осталось и следа.
И прежде всего, ей требовалось позаботиться о том, чтобы еще поговорить с Вильямом Сандбергом.
Прогулка получилась ужасно долгой.
Охранник вел его каменными ходами, теми же дорогами, которые он сам пытался исследовать в предыдущие дни, и далее вдоль большой официальной лестницы, виденной им на расстоянии менее суток назад. Но тогда он так и не успел подойти к ней, прежде чем ему в рот сунули футболку и заставили молчать.
Затем настала очередь новых ходов, широких, с арочными потолками и литыми люстрами, висевшими под ними на равном расстоянии друг от друга, и еще задолго до того, как они остановились перед тяжелой деревянной дверью, ему пришло в голову, что замок наверняка еще больше, чем он представлял себе.
Когда охранник открыл дверь и знаками показал ему войти, Вильяма все еще мучил вопрос: насколько замок большой?
Комната, куда он попал, представляла собой достаточно просторный церковный зал. Там хватало места для сотни посетителей, если не больше. Над ним высоко вверху возвышался сводчатый потолок, а боковые стены, вдоль которых выстроились ряды потертых деревянных скамеек, вплоть до расположенного далеко впереди алтаря украшали рукописные, уже прилично пострадавшие от времени фрески, зияющие в приглушенном свете от прячущегося в глубине помещения украшенного витражами арочного окна.
Охранник кивком предложил ему проходить вперед. Стоял в дверном проеме в ожидании, пока он преодолеет половину пути, а потом вышел и закрыл за собой дверь с таким шумом, что эхо от него, казалось, никогда не затихнет.
На первой скамейке сидел Коннорс. Он смотрел прямо перед собой и удостоил коротким взглядом Вильяма, лишь когда тот расположился рядом с ним.
Это было странное место для встречи.
И все равно он понял, почему Коннорс выбрал его.
– Я не верующий, – сказал Вильям.
– Я тоже, – ответил Коннорс.
Они сидели так какое-то мгновение. Молчали, слушали, как эхо от их голосов забиралось все выше и выше, постепенно затухая, пока не исчезло совсем.
– Как прошла ночь?
Вильям пожал плечами:
– У меня слишком удобная кровать, чтобы возникали проблемы со сном.
Коннорс улыбнулся. Хороший ответ. Его взгляд снова начал странствовать по пробивавшимся внутрь солнечным лучам.
– Нет, я не верующий, – сказал он. – Я думающий.
Вильям ничего не ответил.
– Пребывание здесь немного успокаивает. Впервые придя сюда, я находился в таком же состоянии, как ты сейчас, словно кто-то забрал у меня все, во что я верил, и взболтал, подобно стеклянному шару, как он там называется? Сувениру, который трясут, а потом идет снег перед Биг-Беном или Тадж-Махалом, в зависимости от того, в каком аэропорту ты его купил. Когда все мысли парят вокруг точно таким же образом, и нельзя поймать ни одну из них, и остается только ждать, когда они осядут, и все успокоится, и ты не начнешь понимать, что, собственно, видишь.
Он посмотрел на Вильяма. И Вильям кивнул. Именно в таком состоянии он пребывал сейчас.
– Мне обычно помогает это. Спокойствие. Тишина. Цвет.
Пауза. А потом еще:
– Ощущение, что люди искали ответы во все времена. Мы не первые, кто не понимает.
Мы.
Вильям обратил внимание на его выбор слова, но ничего не сказал. Мы, словно речь шла о какой-то команде, как будто они стояли перед общей проблемой при тех же условиях и исходных данных, что было просто чушью, но этого он не сказал.
– Я вполне в состоянии понять относительно полезного идиота, – сказал он в ответ.
Коннорс удивленно посмотрел на него:
– Само собой, вы правы. Я действовал точно как вы. Заставлял людей пахать на меня, не позволяя им знать все. Они получали свою часть задачи, делали свой кусок работы, а потом мне оставалось собрать все воедино.
Судя по расставленным акцентам, далее должно было последовать «но», и Коннорс ждал.
– Мне просто интересно, не стану ли я более полезным идиотом, если вы позволите мне узнать цель того, чем я занимаюсь.
Коннорс улыбнулся. Направив взгляд вперед, сидел молча несколько секунд, либо размышляя над тем, как ему ответить, любо просто пытаясь перехватить инициативу, дать понять Вильяму, что именно он, Коннорс, рулит беседой и никто другой.
Наконец он почувствовал, что тишина затянулась. Из внутреннего кармана пиджака достал конверт и протянул его Вильяму.
Обычный конверт из белой бумаги, стандартного образца, такой мог содержать что угодно – от рождественского поздравления до приглашения на свадьбу, и Вильям взял его довольно уверенно.
Он оказался на удивление тяжелым. Там явно находилась не бумага, а какой-то предмет, плоский и занимавший лишь небольшую часть внутреннего пространства. И он скользнул в другую сторону, когда Вильям повернул конверт, сунул внутрь палец, чтобы открыть неприклеенный клапан.
Он вытряхнул содержимое на руку.
Синий кусочек пластмассы.
Ничего себе.
Это был электронный ключ.
Он поднял глаза на Коннорса. Ведь ничего подобного он не ожидал. И искал нужные слова, не мог понять, почему они дали ему ключ, как в результате менялся его статус и что они хотели получить взамен. В его понятии они перетряхнули сувенир со снегом снова, и, пожалуй, именно в этом и состоял смысл.
