Фредрик Олссон - Конец цепи
Не принадлежавших послам, или агентам, или кому-то другому, имевшему хоть какое-то отношение к мировой политике или конфликтам.
В любой пробе крови, в каждом человеке, которого втайне обследовали, в любом новом геноме находили один и тот же код.
И одновременно с тем, как эксперты в обстановке строгой секретности делали все возможное, пытаясь расколоть обнаруженные последовательности и понять их значение, становилось все более ясно, что они есть у каждого человека, куда ни посмотри. У бриттов, у людей по всей Европе, у каждого живого человека на планете – нет, даже у людей, вообще живших когда-либо, у всех, начиная с недавних покойников, хранившихся в больничных моргах, и вплоть до образцов в банках с формалином, которых доставали из темных шкафов в университетских подвалах по всему миру.
Кто бы ни заложил данный текст в человеческую ДНК, наверняка он сделал это очень давно.
Настолько, что тот копировался и передавался далее из поколения в поколение, распространившись по всей планете.
И работа началась в обратном направлении, в полной уверенности, что находка будет встречаться все реже по мере продвижения назад во времени. Что таким образом удастся разобраться, как она размножалась, и добраться до географического и временного пункта, когда ее впервые разместили там.
Но код повторялся с одним и тем же постоянством.
Как бы далеко во времени ни продвигались работы, какие бы старые кладбища ни посещались, какие бы древние гробницы и пирамиды ни раскапывали под видом археологических исследований, результат оставался тем же самым.
Обнаруженный код являлся вечной частью человеческого генома.
Пока существовал человек, существовал и он.
И не находилось никакого объяснения, как он мог оказаться там.
Когда Коннорс открыл дверь подземного отдела безопасности и его, как обычно в течение уже тридцати лет, встретил затхлый запах старинных лестниц, ему стало грустно. И причина такого настроения была прекрасно известна генералу. Слишком много лет прошло, а достигнутый ими результат выглядел мизерным.
Все большие открытия сделали до него.
Удалось расколоть код.
За ним прятались клинописные тексты.
И в конце концов их тоже удалось перевести и понять, что они означали, и истина оказалась хуже любых предположений.
Потом последовали попытки дать ответ.
Отправили его в космос, но никто не услышал.
Возможно, потому, что отсутствовал ключ, позволявший зашифровать его? Потому и послали открытый текст, с единицами в виде единиц и с нулями в виде нулей, а какой оставался выход при тогдашнем уровне знаний?
Или вовсе не к космосу требовалось взывать?
Но куда еще обращаться?
Он перевел дух, попытался выбросить из головы набившие оскомину вопросы, даже если прекрасно знал, что они вернутся снова и снова и постоянно будут оставаться без ответа, и это еще больше опечалило его.
Поскольку ничего не менялось.
И он печалился по поводу собственной жизни.
Если ситуация останется прежней, она ведь вот-вот закончится.
Он покачал головой, не хотел думать так, ему ведь даже не исполнилось шестидесяти. И наверное, осталось жить по меньшей мере двадцать лет, пожалуй, тридцать, а если повезет, возможно, даже сорок.
Но откуда они возьмутся?
О чем он мог мечтать?
Он, кто знал?
Он слышал свои собственные шаги, поднимаясь по лестнице.
Они получались шаркающими. Раньше такого не было.
И он спросил себя: правильно ли поступил, когда поддался на уговоры в дождливый октябрьский день?
По-прежнему отсутствовала какая-либо возможность преуспеть?
И собственно, не следовало ли дать Сандбергу все, ведь они сейчас в любом случае рассказали?
18
Проснувшись в свое первое утро после того, как картинка мира резко изменилась для него, Вильям Сандберг долго стоял и смотрел в окно, прежде чем заставил себя сделать что-нибудь другое.
Все было точно как обычно, но только на вид.
Все, пережитое им ранее, все, ставшее обыденным, рутинным и естественным, все, что он делал, видел и ценил, все, считавшееся его собственной реальностью еще вчера, сегодня превратилось в нечто иное.
Он плохо спал. Проигрывал в голове вчерашнюю встречу снова и снова. Старался истолковать для себя отдельные слова и интонации, и мимику, и жесты в охоте за тем, что он, пожалуй, увидел и услышал, но не понял. И, блуждая на границе между сном и явью, он пытался ставить новые вопросы и как бы устремлять разговор в иных направлениях, но каждый раз приходил к пониманию, что его подсознание вряд ли способно подсказать ему то, о чем он сам не знал.
Полученная от них информация выглядела чистым бредом. И все попытки переосмыслить услышанное приводили его к одному и тому же выводу: это чушь.
Поскольку ничего подобного не может быть, думал он.
Он стоял перед окном и смотрел, как пейзаж за ним расплывался в утреннем тумане, словно весь мир подтверждал слова его недавних собеседников и старался продемонстрировать ему, что вся его действительность оказалась простой иллюзией и растаяла, как дым. И в конце концов он закрыл глаза и отправил мысли в свободный полет.
Он размышлял о встрече, состоявшейся у него с группой серьезных мужчин в совещательной комнате.
И о женщине с американским акцентом, Жанин, которая хотела показать ему что-то, но не успела.
Но прежде всего он думал о Саре.
Они удочерили ее, но с первого мгновения воспринимали как своего собственного ребенка. И она сразу же стала настолько естественной частью их маленькой семьи, что для Вильяма и Кристины процесс адаптации к их новой жизни прошел абсолютно безболезненно, и только в тот день, когда они рассказали ей все, до них дошло, каким ударом стало это сообщение для ее еще неокрепшей юношеской психики.
Для Сары мир просто перевернулся с ног на голову от одной-единственной новости. Прозвучавшей из уст тех, кого она всегда считала своими родителями, но оказавшихся абсолютно чужими людьми, двух беззастенчивых лжецов, которые стояли, и улыбались ободряюще, и утверждали, что они любят ее, а за их спинами открылась огромная дыра из неизвестной действительности, существовавшая всегда, но которую они постоянно прятали, просто не рассказывая о ней.
Пожалуй, именно тогда она начала меняться.
Пожалуй, как раз это дало старт всему случившемуся потом, в результате чего он в конечном счете, заперев дверь в квартиру и включив на полную громкость музыку, под ее аккомпанемент залез в ванну с горячей водой.
Пожалуй.
Хотя он так никогда и не понял ее реакцию.
Он и Кристина были ее родителями, и для них ничего не изменилось. Для них она оставалась такой же самой, как и вчера, или неделю назад, или вообще в какой угодно день. Но для Сары все рухнуло.
И, стоя сейчас здесь, Вильям понял причину.
Сам ведь оказался примерно в той же ситуации, словно кто-то рассказал ему, что жизнь, которой он жил, не была его по-настоящему. Словно он только сейчас узнал, что его на самом деле усыновили, а он происходил совсем из другого места, и теперь уже не знал, кем был, или откуда появился, или что из всего вокруг соответствовало его представлению о нем.
Человеческий геном наполнен текстом.
Его собственный генетический код, и Кристины, и Сары, хотя она и не являлась его биологической дочерью, и парня с бычьей шеей, и Коннорса, и Франкена, и детей в парке, и дамы в магазинчике за углом, и геном всех людей на Земле. Наполнен одними и теми же зашифрованными текстами и почему?
Он закрыл глаза, отвернулся от окна, попытался избавиться от этих мыслей.
Настроиться на скептический лад, подвергнуть слова военных сомнению.
«Откуда, – спросил он себя, – мне знать, что это правда?»
Не шутка? Не ложь?
А вдруг речь шла о новой дымовой завесе с целью помешать ему понять нечто совсем иное?
Не исключено, даже вполне возможно. Он сел на кровать снова. Попытался вспомнить свои впечатления от предыдущего дня.
В первую очередь, если верить его ощущениям, ему по-прежнему не рассказали всего. Как и раньше, оставались вопросы без ответов.
Вроде вируса.
Имелся вирус, конечно, это они подтвердили, созданный ими самими, и сейчас от него умерла женщина в стеклянном саркофаге, и вопрос состоял в том почему.
Какой это был вирус?
И для чего он понадобился?
И какое отношение имел к клинописи и шифрам, с которыми ему требовалось разобраться, и человеческой ДНК? Ко всей чертовой причине его появления здесь?
Вильям поднялся. Взял несколько фруктов с подноса у кровати, налил себе еще одну чашку кофе. В его рассуждениях хватало белых пятен, которые он не мог заполнить сам. Ему требовалось знать содержание сообщений, их значение, из-за чего столько волнений и какой цели собирались достигнуть с помощью Вильяма, когда он зашифрует ответ.
Белых пятен хватало.
И сейчас только один человек, мог помочь ему заполнить их.
