Аня Сокол - Шаг в темноту

— Да.

Мужчина сошел с тропы и стал забирать левее. Растительность стала плотнее, но пройти еще можно было.

— Здесь есть переход? Далеко? Почему я не знаю?

— Да. В километре севернее. Тебе этот переход без надобности, на машине не проехать. А теперь заткнись и шагай.

Шагали мы около часа, монотонно и беззвучно. Я давно перестала ориентироваться, и, если Ветер сейчас исчезнет, меня ждет судьба Граниных, ночевка в лесу, переохлаждение и смерть.

Тём опять остановился, посылая еще один прищуренный взгляд назад.

— Что?

— По твоим следам идет человек.

— Кто? Как?

— Не знаю и мне все равно, — он продолжил движение, — уже скоро.

— Мы разве не должны уйти, спрятаться или еще что?

— Зачем? Он нагонит нас минут через двадцать, — ветер скользнул сквозь ближайшие кусты, и тяжелая ветка задела меня по лицу. — Когда добыча сама идет за тобой, вообразив себя охотником, не вижу смысла ей мешать.

Я зашипела, прижав руку к саднящей губе. Святые, он сделал это специально!

К месту последней ночевки Граниных мы вышли минут через десять. Три сосны срастались в одну, плотно прилегая друг к другу стволами. С одной стороны, корни то ли были подрыты животным, то ли подмыты ручьем, журчание которого слышалось неподалеку. Под этими корявыми отростками начиналась неглубокая вытянутая яма, назвать которую оврагом язык не поворачивался.

— Здесь, — указал на мешанину прошлогодней листвы, веток и камней Тём, — раскапывай сама. У тебя четверть часа, потом я ухожу, — он развернулся и скользнул за строенный ствол, мне понадобилась доля секунды, чтобы потерять его из виду.

Я присела на краю ямы, несколько комьев земли скатились вниз. Что дальше? Не раскапывать же в самом деле. За столько лет кости должны основательно врасти в землю, и, даже если я их найду, они мне ничего не скажут, все, что можно, узнали еще тогда по горячим следам. Теперь я сама не знала, почему так стремилась сюда.

— Кто вы? Что здесь делаете? — резкий голос вырвал меня из раздумий.

Я обернулась, в пяти шагах позади стоял тот самый старикан, так лихо поднимавший мешок с картошкой, но на этот раз в его руках была двустволка. Пока дулом к верху.

— Меня зовут Ольга, — я медленно поднялась, — А вы?..

— Олег Павлович, лесник здешний. За каким лешим вас понесло к проклятому ручью? Потеряшек мне здесь и не хватало.

— К проклятому ручью?

— А, — он махнул рукой, — не обращайте внимания, дети страшилки придумывают, я за ними и повторяю, глупость — она прилипчивая.

Мужчина накинул ремень на плечо, закидывая ружье за спину.

— Нечего вам тут бродить, не ровен час заплутаете, — пробурчал уже более миролюбиво лесник.

Ему на вид было лет шестьдесят, густая, хоть и полностью седая голова, кожа цвета меда, коренастый, узловатые руки, светло-карие выцветшие глаза. Те же черная телогрейка и резиновые сапоги, что были на нем пару часов назад. Он шел за мной с незначительным отставанием, я была не настолько незаметной, как воображала себе. Он или старушка, которую он называл Татьяной, вероятно, видели меня: перед дорогой большое свободное пространство и подходы к лесу как на ладони.

Стоило вспомнить сцену у столовой, как до меня дошло, что именно я видела. И слышала. Таких совпадений не бывает.

— Она назвала вас «Вощажником»? Вы Олег Вощажников?

— Эээ, ну да. Я лесник тутошний.

— Вы сами жили в пансионате «Итварь» в 1965 году, вы знали Матвея Гранина! Вы съели его пряник!

Мужчина вздохнул и посмотрел с сомнением.

— Это ж когда было-то.

— Нет, такое не забывается, — я подошла ближе, — Матвей пропал, ушел в лес вместе с матерью и не вернулся.

— Кто вы, дамочка? — он нахмурился. — Из газеты? Кому-то еще интересна та история? Спустя столько лет? Не смеши.

— Нет, я…

Приезжая сюда, я никак не думала, что встречу живого очевидца. Почему никто не подумал о детях? Мне, к примеру, в шестьдесят пятом было четыре года, Матвею и Олегу по десять.

— Я… Гранины — мои родственники, — нашлась я с ответом, — в семье до сих пор не знают, что с ними случилось, вот я и подумала…

— Вообразила себя сыскарем, да? — старикан покачал головой, — ну, а в лес зачем поперлась? Что за молодежь нынче пошла… Нет бы подошла, как человек, так и так, дядя Олег, мол, расскажите. Чайку попили бы в тепле, моя Танюха знаешь какие пирожки печет!

Я не знала, и, честно говоря, мне было все равно. Я смотрела на Олега Павловича большими умоляющими глазами. Он оглянулся, недоумевая, что мы забыли в этом лесу, но, смягчившись, все же сказал:

— Дык, я и не знаю ничего такого. Меня бабушка Валя, царство ей небесное, раньше забрала. Я видел Матвея в последний раз за завтраком, даже не знаю, когда его мать приехала. Помню, удивился, не увидев его перед ужином. И все.

— Все? — я не смогла скрыть разочарование в голосе.

— Да, — он извиняюще улыбнулся, — следователь был недоволен, стыдил, взывал к пионерскому долгу, на отца Матвея, Гранина-старшего, все указывал, мол, имей совесть, посмотри, как плохо человеку, дык… что мне придумывать было, что ли?

— Нет, придумывать не стоит, — я отвернулась к яме.

— Дык, я так подумал, хоть и на всю жизнь запомнил, какое страшное было у него лицо. У отца, не у следователя. Я его потом поэтому и узнал. За эти годы он совсем не изменился.

— Простите, — я посмотрела на старика, — Вы видели Сергея Гранина несколько лет спустя? Где?

— Дык, здесь, — он мотнул головой, — В «Итвари» то есть. Лет девять, нет восемь прошло, я в пед поступил, на заочное, а сюда помощником воспитателя устроился, Танюшку свою встретил, дык почитай здесь всю жизнь и провели.

— А Гранин что?

— Ничего, — лесник пожал плечами, — прошел мимо, меня само собой не узнал, а у меня духу не хватило подойти. Больше я никогда его не видел.

— Через восемь лет, — задумалась я, — в семьдесят третьем?

— Точно.

— Во что он был одет, не помните?

Старик развел руками:

— Извиняй, красавица, такое и Танюшка моя не вспомнит, а память у женки дай бог каждому.

— Олег Павлович, хотя бы попытайтесь, ведь была зима, так? Он явно не в рубашке приехал.

— Да зачем тебе это, — недоумевал лесник, — Хотя постой, ведь, правда, морозы стояли крепкие, вроде шапка — ушанка была… не завязанная, тулуп, или нет, ватник… нет, не вспомнить, извиняй.

— А на ногах? Ботинки?

— Какие ботинки, мы раньше и не знали, что за зверь такой. Дык, валенки.

Вот и все, часть головоломки встала на место. Вернее я на это надеялась, надеялась, что не ошибаюсь.

Я подошла к краю овражка, примеряясь к спуску.