Михаил Ромм - Устные рассказы

Михаил Ромм

Устные рассказы

Предисловие

Михаил Ильич Ромм всю жизнь любил рассказывать и делал это блестяще. В Москве до войны в домах, где бывал Ромм, шутили: «Приглашаем вас сегодня не на чай, а на Ромма».

Его брат, Александр Ильич Ромм, замечательный веселый человек, поэт и переводчик, как-то сказал ему: «А знаешь, никакой ты не режиссер, не сценарист, не скульптор. Ты, брат, великий трепач!» – «Неужели великий?» – удивился Михаил. – «Да, гениальный!»

«Я был польщен», – так потом об этом, смеясь, рассказывал Михаил Ильич.

Сколько я помню отца, он всегда, приходя домой с работы, обычно «докладывал» семейству «основные события дня». И эти самые «основные события» в его изложении превращались в маленькие своеобразные произведения искусства.

Бывало иногда придет домой мрачный, чернее тучи, аж лица на нем нет. Смотришь, поел, пришел в себя, и затем следовало его обычное: «А ну их к дьяволу!» И дальше шел рассказ, наполненный таким юмором, что мы буквально катались от смеха. Юмор спасал Ромма на протяжении всей жизни и одновременно помогал его друзьям и многим кинематографистам. А в жизни Ромма было далеко не все так уж весело: и неоднократные увольнения со студии «за самоволие» и из ВГИКа за то же, суд чести над ним по обвинению в «безродном космополитизме», постоянные стычки с руководством кинематографии, а позже и телевидения, крупные неприятности в ЦК и так далее. А начальство Ромма всегда не любило: «неудобным» он был для них человеком. Но Ромм умел каким-то удивительным, совершенно непостижимым образом отряхнуться от дураков, управленцев, а порой и просто откровенных мерзавцев.

Шесть лет, с 1956 по 1961 год, Ромм не ставил фильмов. Шел мучительный внутренний процесс пересмотра своего творчества, «сдирания шкуры навыков». Моя мама – Елена Александровна Кузьмина, жена Ромма, не раз говорила ему: «Ну чего ты мучаешься?! Сиди себе дома да пиши. Ты же прекрасно пишешь, ты бы мог быть хорошим писателем!» – «Да никакой я не писатель! Не могу я писать, сидя в тишине кабинета».

Действительно, Ромму необходимо было всегда находиться в гуще событий, необходимо было ощущение людей, жизни. Если вдруг в доме переставал трезвонить телефон или затихал поток бесконечных посетителей, Ромм мрачнел. Ему необходимо было ОБЩЕНИЕ. Кто-то сказал, что «дар общения – это дар божий, который редко кому дается». Ромм обладал этим даром в полной мере, и его рассказы были одной из форм этого общения. А вот записать их на бумаге у Ромма никогда не возникало желания. «Мысль обгоняет руку, – говорил Ромм, – и пока пишешь, забываешь, о чем хотел сказать».

Если не ошибаюсь, то году в 1966-м, уже работая в ГДР над переводом дикторского текста «Обыкновенного фашизма» на немецкий язык, Ромм, что называется, «сломался»: «Купил магнитофон, уж очень был хорош! Проклятый капитализм попутал!»

И вот на даче, в своем кабинете, на втором этаже, плотно закрывшись от нас, Ромм начинал пробовать наговаривать свои новеллы-рассказы на магнитофон, поначалу стесняясь даже самого себя, а еще больше – магнитофона. Это оказалось совсем другим видом искусства, значительно более трудным, чем живой рассказ в непосредственном общении с собеседником. Первые рассказы Ромм перезаписывал по два, по три раза. Искал форму, искал какие-то лишь ему ведомые законы, которые требует запись на пленку. Наговаривал стоя или ходил из угла в угол, как всегда темпераментно, решительно. Курил.

Через какое-то время Ромм решился наконец показать (он именно так и говорил всегда: «показать», – а не дать послушать) своим друзьям прямо там, на даче, первые свои рассказы. Это были «Тост Николая Шенгелая» и «Семен Семенович Дукельский». Собралось несколько писателей, профессионалов, более чем «поднаторевших» в своем цеховом деле. И тем не менее рассказы Ромма вызвали бурю восторгов. Смешные и грустные, ироничные, они были сделаны не только на высоком артистическом уровне – они были сделаны точно социально и исторически.

«Бесконечно интересные, маленькие законченные шедевры», – такова была реакция первых слушателей. Вот тогда-то, видимо, Ромм и надумал делать «Книгу устных рассказов», начал систематически, но без какой-либо хронологической последовательности наговаривать на магнитофон новеллы для этой своеобразной книги: «Что придет на ум, – то и говорю».

В результате этого решения («Что придет на ум, – то и говорю») материал книги получился настолько острый, что Ромму стало очевидно, что он делает книгу «в стол». Тогда, в 1966–1967 годах, такие материалы, как, например, рассказы «В дни смерти Сталина» или «Четыре встречи с Н. С. Хрущевым», вызывали у слушателей реакцию, близкую к шоковой. Удивительный человек был Михаил Ильич Ромм! Неисправимый оптимист, он был уверен, что рано или поздно все должно измениться к лучшему и книга обязательно увидит своего читателя или слушателя.

И вот что поражает: прошло столько лет с момента диктовки этих рассказов, а они и по сей день не потеряли своей остроты. Более того, «Четыре встречи с Н. С. Хрущевым», по мнению специалистов, остаются наиболее объективным, наиболее талантливым свидетельством о личности Хрущева на определенном этапе его деятельности.

Ромму всегда было очень важно, чтобы он был понят зрителем, слушателем, читателем сейчас, сегодня, а не только в будущем, на что уповали, скажем, даже некоторые его ученики. И Ромм был понятен своим современникам и потому перешагнул в будущее.

Работа над книгой была прервана тяжелым инфарктом осенью 1967 года, а в 1968 году, еще не совсем оправившись от болезни, Ромм приступил к работе над новой «архитрудной» картиной-трилогией, поднимающей наиболее сложные, неразрешимые вопросы планеты тех дней, планеты 1968 года. Трилогия так и должна была быть объединена под общим названием «Мир-68» (или «Мир сегодня»). Работа над фильмом шла тяжело. Несмотря на одобрение задуманного плана Политбюро ЦК КПСС, Ромму мешали на всех самых различных уровнях, в разных инстанциях, ставились откровенные и замаскированные препоны. Ромм нервничал, плохо себя чувствовал. Было не до книги!

Выполнить до конца задуманное Ромм не успел. Он умер 1 ноября 1971 года.

После смерти Михаила Ильича у нас дома собралось огромное количество народа. Ну, естественно, почти все киноначальство в полном составе. Подошел к маме один из высоких представителей и после выражения самого искреннего (действительно, самого искреннего) соболезнования попросил маму: «Елена Александровна, Михаил Ильич многим показывал свои устные рассказы. Ну, и… понимаете… ходят разные слухи… Нам очень не хотелось бы, чтобы у вас возникли какие-либо неприятности в связи с этим, а имя Михаила Ильича неэтично затронуто… Мы очень вас просим: закройте кабинет Ромма на ключ. Всякие слухи ходят, всякие…» Кузьмина, женщина в высшей степени мужественная, поблагодарила за заботу о нас и о добром имени Ромма, но закрывать кабинет категорически отказалась. Кто-то сказал: «Да закройте, Елена Александровна! Закройте! Ведь растащат весь архив по бумажкам на память». Это подействовало. Кабинет закрыли. А через какое-то время нам вдруг стало как-то не по себе, тревога, что ли, вселилась какая-то: а мало ли что? Всего можно ждать. Поэтому мы разнесли кассеты по друзьям, по одной штучке в дом и так, чтобы никто не знал, где они и у кого что. Сам магнитофон (это был уже другой магнитофон с нестандартными кассетами и, похоже, что аналогов у него в Москве не было) тоже унесли из дома… На дворе стоял декабрь 1971 года…