Брэм Стокер - Логово белого червя

Хава лежала спокойно, дышала мерно и ровно. Реб Фишер немного приободрился, встал с пола, подошел к постели. Лицо жены выглядело совершенно обычным. Хава чуть хмурила брови, время от времени беззвучно шевелила губами, как делала это всегда.

«Сон, — успокаивающе подумал портной. — Она увидела какой-то сон. Бывает…»

Громко заскрипели пружины. Хава резко поднялась с постели и стремительно двинулась к выходу. С силой распахнув дверь, она выбежала на улицу. Изумленный и перепуганный портной не сразу последовал за ней и нагнал жену уже на порядочном расстоянии от дома, — когда Хава вдруг застыла на месте.

Озаренная тусклым желтым светом, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону, словно что-то разыскивая. Портной, ступая на цыпочках, приблизился к ней и осторожно заглянул в лицо.

Глаза женщины были закрыты, губы беззвучно шевелились. Реб Фишер боязливо коснулся ее плеча:

— Успокойся, Хава, пойдем домой…

Она никак не отреагировала ни на прикосновение, ни на слова. Будто выбрав направление, повернула вправо и двинулась мерным шагом по едва угадывавшейся тропинке.

Арье Фишер попытался ее остановить. Хава даже не заметила этого. Она продолжала идти так же мерно и целеустремленно.

Портной едва поспевал за ней. При этом он молил небеса, чтобы никому из соседей не пришло в голову среди ночи выглянуть в окно и узреть странную картину: идущих друг за другом женщину и мужчину, на которых из одежды было лишь нижнее белье.

В молчании они проделали немалый путь, миновали окраину местечка. Последние дома поглотил туман, становившийся с каждым мгновением все гуще.

Сердце портного словно ухнуло куда-то в пропасть, когда он вдруг обнаружил, что Хава — а за нею и он — двигается в направлении старого кладбища. Это кладбище было осквернено гайдамаками Ивана Гонты добрых полтораста лет назад и с тех пор считалось местом нечистым и опасным.

Когда из тусклого тумана проступили вросшие в землю развалины старого беттохора — помещения для ритуального омовения покойников — реб Фишер остановился: ни под каким видом он не хотел идти туда.

Хава же дошла до входа в развалины. Так же, как давеча у дома, она медленно поводила головой, словно пытаясь что-то то ли увидеть, то ли учуять. Последнее было вернее, потому что глаза ее, как уже сказано, были закрыты, зато ноздри чуть сплюснутого носа широко раздувались.

— Нет… — услышал вдруг реб Фишер. — Нет… Не здесь…

Это было сказано голосом, нисколько не похожим на голос жены — глубоким и низким, больше похожим на мужской, чем на женский. А скорее, ни на мужской, ни на женский этот голос похож не был.

Невесть откуда взявшееся эхо повторило:

— Не здесь… Не здесь…

Хава медленно опустилась на разрушенный порог беттохора и уронила голову на грудь.

— Не здесь… — повторила она угасающим голосом. — Не здесь…

Портной приблизился к ней.

— Хава, — спросил он хриплым шепотом, — что ты хотела найти?

Она медленно повернулась к мужу и так же медленно раскрыла глаза.

— Кто ты? — спросила она вдруг с удивлением, причем реб Арье мог бы поклясться, что губы ее при этом даже не пошевелились. Тем не менее вопрос прозвучал достаточно громко и сопровождался таким же эхом, как предыдущая фраза.

Портной заставил себя сесть рядом с Хавой.

— Успокойся, — сказал он, стараясь придать своему напряженно дрожащему голосу ласковое звучание. — Тебе просто приснился страшный сон. Ты немного расстроилась. Это бывает в такие дни. Пойдем.

Хава пристально смотрела ему в глаза с очень странным выражением — словно одновременно пыталась услышать что-то, чего не слышал ее муж.

— Кто ты? — повторила она. На этот раз ее губы шевельнулись, вернее, дернулись, но совершенно не в такт произнесенному. — Что ты здесь делаешь?

— Я твой муж Арье, — терпеливо, как следует разговаривать с больными, ответил портной. — Пришел за тобой.

Она качнула головой и коротко рассмеялась:

— Я тебя не знаю. Уходи, у меня тут дела. Мне нужно найти… — Ее лицо резко помрачнело.

— Что? — спросил реб Арье. — Что тебе нужно найти в этом месте?

Хава некоторое время молчала, сосредоточенно глядя перед собой.

— Не знаю… — сказала она наконец. — Не знаю… — И выкрикнула с непонятной тоской: — Не знаю! Не знаю! Не знаю!

Реб Фишер хотел было ее обнять и успокоить, но Хава вырвалась и с такой силой оттолкнула его, что портной пролетел добрых метра три и упал рядом с треснувшим надгробием.

Невесть откуда взявшаяся, поистине нечеловеческая сила Хавы окончательно превратила ее мужа в дрожащий сгусток панического ужаса. Он скорчился на гранитной плите и остановившимся взглядом следил за странными действиями Хавы, скользившей по старому кладбищу словно в каком-то диком танце. Ночная рубашка вилась вокруг ее быстро двигавшейся фигуры, распустившиеся волосы стелились темной волной.

Нет, это не могла быть его жена, обычная, хотя и сварливая женщина. Это был кто-то другой, совсем другой, кто-то, завладевший сознанием Хавы и сейчас управлявший ее телом, заставлявший ее выписывать странные па меж старых заброшенных могил.

— Господи… — прошептал Арьц Фишер похолодевшими губами. — Боже, верни ей разум…

Хава вдруг резко повернулась к нему и гневно вскричала:

— Не смей!.. Не смей мне мешать!.. Убирайся!..

Вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, она потянулась было к мужу, но, сделав один лишь шаг, замерла и схватилась за горло. Портной увидел, как по телу жены то и дело проходят судороги, на губах выступает пена. Хаву словно опутали невидимые нити, удерживавшие на одном месте и не дававшие приблизиться к мужу. Одновременно обезумевшая женщина изрыгала непрерывные потоки ругательств и богохульств, отчего и сам портной оказался в состоянии столь же близком к помешательству: ему показалось, что ругаются не один, а два человека, ибо слышал он вполне четко два голоса: один, безусловно, принадлежал жене; второй же, низкий и хриплый, был совершенно незнакомым и очень страшным.

Спрятавшись за надгробием, Арье Фишер попытался прочесть хоть какую-то молитву, но в памяти всплывали лишь бессвязные обрывки фраз, ничего общего не имеющие не то что с молитвами, но вообще с речью. Лоб его усеян был крупными каплями пота, а руки словно приросли к холодному сырому камню.

Вдруг он услышал слабый раскат грома. От этого звука Хава замерла и замолчала. Поза ее при других обстоятельствах могла показаться нелепой и даже смешной: каким-то чудом она удерживалась на одной ноге, руки разведены в стороны подобно крыльям, а голова повернута назад, словно она пыталась разглядеть что-то за спиною.