Брэм Стокер - Логово белого червя

И вновь не увидел ничего, кроме клубящегося тумана. Чуть пристыженно Думая о собственной впечатлительности, Арье Фишер прошел в свою каморку, именовавшуюся рабочей комнатой. Тут он засветил масляный светильник, очистил на столе место и торжественно водрузил на край новую подставку под утюг.

Хава сердитым голосом позвала ужинать.

— Иду! — отозвался портной.

Ужин прошел в полном молчании. Хава всем своим видом выказывала мужу сильнейшее неодобрение, у самого же Арье Фишера мысли и чувства находились в состоянии хаоса, вызванного странными ощущениями, испытанными им на берегу и по возвращении.

— Коган завтра собирался прийти за сюртуком, ты не забыл? — сердито поинтересовалась Хава, принимаясь за мытье посуды.

— Пусть приходит, — ответил реб Фишер. — Я, между прочим, давно все закончил, осталось только отпарить старые швы.

— Так отпарь, — буркнула жена. — Чего ты сидишь? Отпарь, завтра не успеешь.

Портной почесал в затылке и нехотя согласился: действительно, завтра можно не успеть. Он со вздохом взял в руки чугунный утюг, подошел к печке, засыпал совком в утюг пригоршню горящих углей. Вернувшись в свою каморку, поставил утюг на новую подставку, застелил стол старым одеялом, поверх него аккуратно разложил перелицованный сюртук.

— Хава! — крикнул он. — Принеси воды!

Жена молча вошла, сунула ему полную кружку и так же молча удалилась. Реб Фишер покачал головой, поставил кружку рядом с подставкой, обильно побрызгал сюртук водой и размеренно заводил по ткани горячим утюгом.

Внезапный порыв ветра громко хлопнул ставней. Окно распахнулось, в комнату ворвался холодный ветер, мгновенно пронизавший растерявшегося Арье Фишера до костей и погасивший светильник.

Портной поспешил закрыть окно. Темные облака, плывшие по небосводу, то и дело закрывали тусклый диск, и оттого на стенах беззвучно затанцевали странные причудливые тени.

Вид из окна странным образом изменился. Залитые лунным светом окрестности казались чужими. Реб Фишер всматривался завороженным взглядом в смутно знакомые очертания укрытых туманом домов, чувствуя неприятный холод в груди.

Пейзаж вызывал необъяснимую тревогу. Портной попятился к столу, собираясь вновь разжечь масляную лампу. Рука его натолкнулась на кружку, кружка опрокинулась, и вода выплеснулась прямехонько на плоский камень-подставку, уже разогретый утюгом до красноватого свечения. Послышалось громкое шипение, камень окутался паром, после чего с сухим треском разломился на две неравные части, прямо на глазах огорченного портного.

— А, чтоб тебя… — в сердцах выругался Арье Фишер, мгновенно забывая обо всех неосознанных страхах, только что владевших его сердцем. Он спешно подхватил завалившийся на бок утюг. Похоже, сегодня не удастся закончить работу.

Да и Бог с ней, в конце концов. Встанет утром пораньше, успеет. Реб Фишер аккуратно развесил неотпаренные полы сюртука на стуле, отнес утюг в кухню, поставил его сбоку на остывающую плиту. Теплые осколки камня, оказавшегося столь неустойчивым к перепаду температур, разочарованно бросил в мусорное ведро, а сам принялся стелить себе постель — у Хавы как раз начались запретные дни, в такие периоды портной стелил себе на узкой кушетке в мастерской. Прежде, чем сознание его провалилось в черную бездонную яму, он вновь почувствовал на себе чей-то недобрый взгляд, но испугаться уже не успел, потому что уснул мгновенно.

Среди ночи яворицкий портной проснулся от странного приступа удушья. Отдышавшись и успокоив бешено колотившееся сердце, реб Арье сел на кушетке.

В доме царила полная тишина, такая напряженная, что, казалось, могла порваться. Арье Фишер непроизвольно прислушался.

Ни звука не доносилось ни снаружи, ни из-за фанерной перегородки, отделявшей его конуру-мастерскую от спальни. Тяжело поднявшись, чувствуя себя так, словно он только что оправился от изнурительной болезни, портной подошел к окну. Было очень душно, как в знойные августовские дни, когда стены и крыша нагревались до невыносимой температуры.

Подняв щеколду, реб Фишер распахнул настежь обе створки окна.

Но и снаружи было так же душно и тихо. Ни в одном из домов не горел свет; что же звезд, то и их не было видно — плотная облачная пелена заволокла небосвод. Лишь желтовато-призрачное, тоже болезненное лунное сияние прорывалось сквозь облака.

«Полнолуние», — реб Фишер огорченно покачал головой. В такие ночи он всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Что же до Хавы, то она становилась еще более раздражительной и скандальной, чем обычно.

Странный звук вдруг донесся из-за перегородки — то ли короткий хрип, то ли всхлип.

Встревоженный портной спешно проследовал в спальню.

Широкая двуспальная кровать стояла изголовьем к окну. Все в том же призрачном лунном свете реб Фишер увидел, что его жена не спит, а сидит на постели в длинной своей ночной сорочке, стянутой шнурком на шее. При этом ее руки делают странные беспорядочные движения, словно хватая что-то невидимое, а голова мерно вздрагивает.

Реб Фишер хотел было спросить, что случилось, но Хава вдруг снова всхлипнула, а потом громко расхохоталась.

Этот смех по-настоящему испугал портного.

— Хава… — дрожащим голосом произнес он. — Жена моя… чему ты смеешься?

Женщина вместо ответа вновь издала короткий смешок. Тут только Арье Фишер заметил, что смех этот нисколько не был похож на смех его жены. Он попятился, не отрывая испуганных глаз от Хавы.

Женщина между тем медленно, с усилием повернула голову в сторону мужа. Выражение ее лица поразило Арье Фишера подобно удару молнии: каждая черточка на этом знакомом и даже немного надоевшем лице жила сама по себе, и потому лицо дергалось и искажалось совершенно чудовищными гримасами. Глаза едва не вылезали из орбит, и в них бился такой ужас, что у портного ноги приросли к земле.

Первым его побуждением было бежать из этой комнаты куда глаза глядят. И он наверняка убежал бы, если бы ноги его слушались.

Судороги, сотрясавшие тело его жены, вдруг прекратились. Глаза затянуло сонной пленкой, лицо успокоилось и обмякло. Хава медленно легла на подушки и через мгновение задышала сонно и ровно.

Арье Фишер привалился к стенке и обессиленно сполз на пол. В висках стучали гулкие молоточки. Он боялся посмотреть в сторону замершей жены, боялся вновь увидеть жуткую дергающуюся маску вместо лица, боялся услышать странный незнакомый смех.

Тени от предметов, стоявших в спальне, перемещались вслед за перемещениями луны по небосводу. Одна из теней достигла ног сидящего в углу Арье Фишера. Он инстинктивно подтянул ноги и наконец взглянул в сторону кровати.