Сергей Арбенин - Собачий род

Он снова затих в ожидании.

И снова дождался.

За заборами послышалось приглушённое гудение, негромкие команды, быстрый топот ног.

Овчарки привскочили, оскалившись. Густых читал их ощущения, как будто они принадлежали ему самому. Он почувствовал острый запах бензиновой гари, масла, казённой одежды. И самое главное — запах оружия.

Он чувствовал, что всю цыганскую усадьбу окружили люди в камуфляже, в касках, с автоматами.

"Однако…" — почти по-человечески подумал он, и, склонившись к овчаркам, поочередно каждой заглянул в глаза.

Над задним крыльцом цыганского дома горела лампочка, и жилая часть двора была видна как на ладони. Там, где сидел в засаде Густых, была тень, но тень светлая — от снега, отраженного света из окон и от звёзд.

И, наконец, Густых дождался. Только опять не того, чего ожидал: дева вышла на крыльцо в накинутом красном пуховике, а следом за ней вывалилась чуть не вся семья. Алёшка держал в руках ружьё, толстая цыганка — тоже. Младшие цыганята выглядывали из-за их спин. В доме оставалась только одна цыганка.

И это было хорошо.

Густых снова нагнулся к овчаркам, мгновенно передав новый приказ.

* * *

Едва Наташка отошла от дома, как откуда-то из глубины усадьбы послышался свирепый лай. Две огромные псины, летевшие прямо на неё, показались ей чудовищами. Она присела от ужаса в снег. Сзади подбегали Алёшка с цыганкой. Алёшка крепко ухватил рукой Наташку за плечо, приказывая сидеть, и вскинул ружьё.

Цыганка, стоявшая рядом, сделала то же самое.

Но стрелять не понадобилось: из маленькой избушки, казавшейся нежилой, выскочили трое цыган — крепких, плечистых. Собаки как раз в этот момент поравнялись с ними. Почти одновременно гулко ухнули три выстрела. Одна из псин отлетела в сугроб, перевернулась, болтая в воздухе лапами и отчаянно завизжала. Визг сошел на нет, овчарка осталась лежать бездыханной.

Вторая нелепо подскочила, перевернулась головой вперёд, и тут же снова встала на лапы. Она помчалась дальше, приволакивая заднюю лапу, и теперь трое цыган прицелились в неё. Но не выстрелили — Наташка оказалась на линии огня.

Цыгане отпрыгнули в стороны, один из них крикнул Алёшке:

— Стреляй!

Алёшка выстрелил.

Пуля попала раненой псине прямо в грудь и опрокинула её. Овчарка завалилась на бок, на груди у неё пузырилась кровь, слышалось хрипенье.

Алёшку трясло, он опустил ружьё, и внезапно увидел третью собаку — она набегала сбоку. Выстрелить Алёшка уже не успевал, поэтому он молча упал на Наташку, повалил её в снег и закрыл своим телом.

Овчарка почти налетела на него, но тут выстрелила старая цыганка. Но она промахнулась. Собака вцепилась в Алёшкин полушубок, яростно рванула его, почти приподнимая самого Алёшку. Трое цыган бежали к ним с перекошенными лицами, голося что было сил.

Полушубок уже летел клочьями, и на снегу появилась чья-то кровь, — и в этот момент на хребет собаки опустилось неизвестно откуда взявшееся большое берёзовое полено. Раздался хруст, псина вытянула задние ноги, хотя пасть её ещё продолжала терзать полушубок, пытаясь добраться до Алёшки.

Полено отлетело в сторону, описав полукруг. Цыгане замерли, старая цыганка широко открыла рот, испуганно глядя то на полено, то на издыхавшую собаку.

Тем временем через забор во двор стали прыгать военные. Они подбегали разом со всех сторон, с автоматами в руках. И внезапно весь двор осветился: это вспыхнули прожектора на военных машинах, стоявших за заборами.

Потом наступила тишина. С Алёшки стащили полумёртвую собаку, подняли самого Алёшку, следом Наташку, — с виду живую и невредимую.

— Откуда кровь, а? Кровь откуда? — спрашивал, как заведённый, один из цыган.

Алёшка показал порванный рукав полушубка: кровь капала из прокушенной руки.

Но цыган присел, схватил за плечи Наташку:

— Да ты вся в крови!

Наташка только молча покачала головой.

— Обыскать весь двор! — крикнул кто-то командирским тоном. — Трупы собак сюда, к свету! Загляните в сараи!..

* * *

Солдаты подхватили подстреленных собак, вытащили на середину двора и уложили на развёрнутый брезент. Сюда же бросили и третью.

И тут внезапно началось: шкуры рвались, расползаясь, будто по швам. Из-под шерсти появлялись залитые кровью человеческие тела.

Наташка дико вскрикнула, заголосила другая цыганка, отворачиваясь и защищая лицо поднятой рукой, в которой было ружьё.

Лица цыган стали белыми. Даже солдаты попятились.

Шкуры постепенно сползли совсем; на почерневшем от крови брезенте остались лежать трое убитых мужчин — в нелепых позах, со скрюченными руками, широко открытыми мёртвыми глазами.

Но вот одна из шкур шевельнулась, приподнялась, дотянулась до трупа и припала к нему. Послышались чавканье и хруст. Брызнула кровь. Человек начал исчезать; шкура быстро и ловко грызла его, отхватывала громадными кусками и глотала, сокращаясь змеёй.

Потом ожила вторая шкура, потом и третья. Хруст и чавканье усилились.

Испуганный голос скомандовал что-то невразумительное. Цыган оттеснили от расстеленного брезента солдаты. Встали кругом. И разом открыли огонь.

В грохоте и дыму полетели вверх клочья шкур, куски мяса; дым стал красным от крови.

Стрельба длилась долго, бесконечно долго, — по крайней мере, так казалось всем, находившимся во дворе.

* * *

Едва собаки бросились в атаку, Густых выскочил из укрытия, и гигантскими прыжками понёсся к дому, держась ближе к забору. В руке он держал короткий обрезок арматуры, найденный в укрытии. Здесь стеной стоял высокий, выше человеческого роста, высохший бурьян, полузасыпанный снегом. Бежать по нему казалось невозможным, но Густых, почти ползком в несколько секунд перебрался через бурьян и добежал до дома. Юркнул за угол.

Тут царил густой мрак, но зрение Ка обострилось. Он мгновенно разглядел раму дальнего, тёмного окна. Рама была выкрашена белой краской, и на её фоне отчетливо виднелись загнутые большие ржавые гвозди, которые и держали раму. Молниеносно и умело, будто занимался этим всю жизнь, Густых отогнул гвозди, тем же обрезком арматуры поддел раму снизу, потом — с боков. Аккуратно вынул её, не разбив стёкол, и поставил в заросли бурьяна.

Второй рамы не было: на дровах здесь явно не экономили.

Когда началась стрельба, Густых уже влезал в оконный проём.

Соскользнул с подоконника, увидел небольшую комнату с двумя лежанками, и дверной проём. За ним находилась ещё одна комната, и Густых с облегчением увидел в ней несколько шкафов.