Брайан Ламли - Голос мертвых

В комнату снаружи вела дверь, за которой располагалась маленькая прихожая, а уже из нее дверь вела в саму спальню. Осторожно, бесшумно я попытался открыть наружную дверь, и вдруг оказалось, что она заперта на засов. Никогда с того дня, как Марилена появилась здесь, эта дверь не запиралась на засов. Мои худшие подозрения подтверждались, и кровь горячим потоком забурлила в моих жилах. О! Я без труда мог вышибить эту дверь, но... ворваться к ним таким образом означало спугнуть их слишком рано. А я хотел увидеть все своими глазами. Никакие вопли, умоляющий шепот, лживые оправдания или пустые отрицания не смогут уничтожить запечатленную сетчаткой глаз картину.

Я вышел на балкон и сформировал из своих рук некое подобие щупальцев осьминога с присосками. Потом подошел к окну Марилены. Огромное арочное окно было прорублено в стене толщиной в шесть футов. Шторы изнутри были задернуты. Пробравшись внутрь, я схватился за шторы и немного раздвинул их в стороны. Горевший в плошке с маслом фитиль в достаточной степени освещал представшую перед моим взором картину. Хотя я ни в каком освещении не нуждался, ибо прекрасно видел в темноте, не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем некоторые люди при ярком свете дня. И вот что я увидел...

Марилена, абсолютно голая, как последняя продажная тварь, лежала на спине поперек деревянного стола, обвивая ногами стоявшего перед ней мужчину, напряженно двигавшегося между ее бедрами, все крепче и крепче сжимая ее ягодицы. Он входил в нее так резко и с такой силой, будто клин вбивал. Да и сам он действительно напоминал клин — толстый клин, состоявший из плоти. Еще минута — и я вобью такой же клин ему в глотку!

И вдруг сквозь шум пульсирующей во мне крови, сквозь страшный грохот в мозгу, сквозь рев моих разъяренных чувств я услышал шепот, задыхающийся голос Марилены:

— Ах!.. Фаэтор!.. Еще!.. Еще!.. Наполни меня, мой вампир. Любовь моя!.. Так, как только ты можешь это сделать!..

Но... позволь мне немного передохнуть... Даже сейчас эти воспоминания приводят меня в ярость... даже сейчас, когда я не более чем голос, звучащий из могилы... позволь мне передохнуть и кое-что тебе объяснить.

Мне вдруг пришло в голову, что я почти ничего не рассказал тебе о себе и своей жизни в течение тех двадцати лет, что я провел рядом с Мариленой и ее ублюдком-сыном. Поэтому я сделаю это сейчас.

Тот факт, что я завел себе женщину, ни в коей мере не умалил моей сущности вампира. Не сомневайся, женщины были у меня и раньше. Это вполне отвечает натуре вампиров. Они всегда имеют женщин, равно как женские особи нашего рода имеют мужчин. Но никогда прежде я до такой степени не увлекался и не любил ни одно подобное существо. Впрочем, хватит употреблять слово “любовь” — я и так пользовался им слишком часто, и к тому же я во все это не верю. Это такой же обман, как “честность” или “правда” в том своде правил, которые придумали люди, чтобы время от времени его нарушать.

Так вот. Несмотря на то что я преднамеренно не подчинял себе Марилену, не воздействовал на нее чарами и не стремился превратить ее в вампира, сам я, тем не менее, всегда оставался Вамфиром во всех своих проявлениях, чувствах и желаниях, в мыслях и действиях. Но я решил никогда не брать от нее кровь, а также стремился к тому, чтобы как можно меньше моей собственной плоти проникало в нее (за исключением, конечно, плотского полового акта). И мне пришло в голову поискать пищу где-нибудь на стороне. Мне не было особой нужды пить кровь. До тех пор пока я в состоянии был сдерживать свои желания, мне было вполне достаточно обыкновенной пищи. Но кровь для вампира точно так же означает полноценную жизнь, как опиум для наркомана означает неминуемую смерть. Надо сказать, что как от одной, так и от другой привычки избавиться очень трудно. Что касается вампиров, живущее внутри них существо никогда не позволит отказаться от этой привычки.

Таким образом, я довольно подолгу мог сдерживать свою страсть и не разлучаться с Мариленой. Но иногда жажда крови одерживала надо мной верх, и тогда я ночью вставал с постели, изменяя свой внешний облик, и соскальзывал со стен замка в поисках удовольствий. Моя хозяйка отнюдь не была глупой, а потому давно уже догадалась об истинной сущности своего господина и любовника. К тому же всем цыганам было известно, что зганы Ференци служат вампиру. Она завидовала и ревновала меня к тем, кого я время от времени навещал.

Когда я покидал постель, она всегда просыпалась и начинала плакать.

— Фаэтор! Неужели ты покинешь меня сегодня ночью? Ты улетишь к другой любовнице? Почему же ты так плохо относишься ко мне? Разве мое тело недостаточно хорошо для тебя? Возьми его и делай с ним все, что захочешь, но только не оставляй меня одну в слезах!

— Я ищу, я жажду человеческой крови! — отвечал я ей. — Как можешь ты обвинять меня в неверности? Круглый год ночь за ночью я делю с тобой постель и позволяю тебе получать от меня все, что тебе угодно. Разве когда-нибудь я не исполнил свои обязанности? Но кровь для меня — жизнь, Марилена... или ты хочешь, чтобы я высох и превратился в мумию прямо здесь, среди простыней и одеял? Однажды утром ты проснешься и протянешь руку, чтобы меня обнять, а я от твоего прикосновения рассыплюсь в прах.

— Нет! — рыдала она. — Ты... идешь... к... женщинам! Не правда, что ты ищешь мужчину, любого человека, чтобы утолить жажду крови! Нет, тебе нужна женщина, ее круглые бедра, острые груди и горячее влажное лоно! Ты что, считаешь меня дурой? Высохнешь, как мумия! Как бы не так! Да у тебя силы хватит на десятерых и выносливости не меньше! Неужели ты так переполнен спермой, Фаэтор, что непременно должен излить ее, чтобы не лопнуть? Тогда отдай ее мне! Иди сюда! Позволь мне высосать всю ее из тебя, и тогда твое желание улететь пройдет, исчезнет!

Ну как я должен был поступать в подобных случаях? Что с ней было делать? Когда женщина в таком состоянии, с ней лучше не спорить. Только однажды я ударил ее, но после раскаяние мое было столь сильным, что никогда больше я не поднял на нее руку. Я так любил ее... я был просто без ума от нее!

А потому, каждый раз когда она пыталась остановить меня вот таким образом, я занимался с ней любовью, чтобы доказать, что никто другой мне не нужен, что никакая другая женщина меня не привлекает. А она раз за разом готова была отдаваться мне всю ночь напролет, лишь бы быть уверенной, что я остаюсь рядом с ней в постели. Все это заставляло меня восхищаться ею еще больше.

Но бывали моменты, когда мне непременно нужно было улететь. И тогда я пользовался одним средством, которое давал ей вместе с вином, после чего она крепко спала. Иногда я воздействовал на нее гипнотически, погружая в глубокий сон и обеспечивая себе возможность спокойно удалиться.