Вера Крыжановская-Рочестер - Бенедиктинское аббатство

– Велледа, – сказал я ей, – если бы ты не была старой знакомой из Помпеи, то поплатилась бы за отнятые у меня жизнь и положение. Поэтому я остаюсь твоим кредитором.

– Я заплачу мой долг, если смогу, – ответила Велледа. – Только прошу тебя, Астартос, не искушай меня на почве власти!

Мы расстались, а я нагнал в открытом море прекрасное судно, которое несло Розалинду по голубым волнам Адриатики, где она и должна была погибнуть. Но, прежде описания обстоятельств ее смерти, я должен рассказать несколько сцен, предшествовавших ее отъезду.

Курт не умел сохранить в тайне свой великий проект и кому попало сообщал под секретом, что едет в Рим для развода. При своей грубости и бесцеремонности, он не стеснился задать большой прощальный пир, на который пригласил не только всю соседнюю знать, но даже герцога и принцессу Урсулу; а это обязывало Розалинду председательствовать на пиру. Как умная женщина, она просто взглянула на это дело.

Жизнь с Куртом стала для нее пыткой; после их последнего разговора, она закрыла ему дверь своей комнаты, и развод представлялся ей освобождением. Извещенная Куртом о дне празднества, она собрала все свои силы. Она хотела явиться опять красивой и, приняв такое решение, успокоилась. Она выкупалась, выспалась, с аппетитом ела и в день приема снова была во всеоружии той свежести и грации, которые придавали ей вид скорее молодой девушки, чем замужней женщины.

Мне было истинное удовольствие видеть, когда ее наряжали ее прислужницы. Горностаевый корсаж обрисовывал стройную талию; юбка была из красной парчи с отделкой из того же меха; на шее было жемчужное ожерелье, а в черных волосах сверкала графская корона.

Когда подъемный мост опустился для проезда герцога, принцессы и их блестящей свиты, Розалинда вышла на парадную лестницу для приема высоких гостей. Курт, не видавший ее несколько недель, вздрогнул, увидав жену по-прежнему красивой, гордой, без малейшего следа печали или сожаления на сиявшем здоровьем лице. Пораженный такой переменой, он не мог оторвать глаз от молодой жены, не удостоившей его даже взглядом и с достоинством игравшей роль хозяйки.

Толки, возбужденные этим прощальным пиром, и цель его привлекли многочисленные взгляды на прекрасную женщину, с которой граф фон Рабенау хотел во что бы ни стало развестись. Яркая краска залила щеки Курта, и, чтобы показать, что отношения его с женой были не особенно дурны, он пытался с ней любезничать; но ледяной взгляд и нескрываемое презрение жены заставили его отказаться от своего намерения.

После блистательно прошедшего пира, появился миннезингер для развлечения гостей. Курт, не терявший жену из вида, заметил, что она стояла у окна с молодым рыцарем, бароном Фейт фон Фейтсбург. Это был красивый человек лет тридцати пяти; он не спускал больших темных глаз с очаровательного лица Розалинды. Вдруг он нагнулся к ней и сказал тихим взволнованным голосом:

– Сударыня, не осудите мою смелость, за которую заранее на коленях прошу прощения; но правда ли то, о чем все говорят, будто цель вашей поездки в Рим сделаться свободной и развестись с графом фон Рабенау, вашим супругом?

Розалинда побледнела: все, значит, знали, что он хочет избавиться от нее. Но, овладев собою, она твердо ответила:

– Да, барон, правда, и я с радостью думаю о предстоящей свободе.

Глаза барона вспыхнули, и, нагибаясь еще ниже к прекрасной собеседнице, он прошептал:

– А вы уже выбрали место вашего пребывания, когда вернетесь сюда свободной и счастливой? Я знаю некий замок, именуемый Фейтсбургом, который пуст и тосклив, потому что очагу его не хватает души, у него нет хозяйки. Позволите ли вы мне, прекрасная графиня, выехать вам навстречу и привезти вас баронессой? Будьте уверены, что в Риме вам не откажут в свободе. У меня там есть тетка, итальянка по происхождению и родственница папы; она поддержит вашу просьбу.

Удовлетворение вспыхнуло в сердце Розалинды. Человек, говоривший ей, был молод, красив, известен своим мужеством, богат и знатен. Она не любила его, но удовлетворенное самолюбие привлекало ее к нему.

– Дайте мне слово, – продолжал барон, – что по возвращении из Рима вы сделаетесь моей женой и, что с этой минуты, будете считать себя моей невестой перед Богом.

– Даю, – ответила она, уверенно смотря на него, – и обещаю верно любить вас, как любила моего неблагодарного мужа. Но скажите мне, барон, ненавидите ли вы всякое больное и страдающее существо, как ненавидит Курт фон Рабенау?

Барон сильно покраснел.

– Избави меня Бог от подобного греха! Мы все живем под десницей Божией; никто не знает, что готовит ему будущее. Я надеюсь, что, если бы я вернулся после какого-нибудь сражения калекой и больным, жена моя будет так же любить меня, как любила за приятную внешность, что она оценит любящее сердце, которое бьется в моей груди для нее. Так и я разделю с ней дни скорби, как и радости. Не бойтесь, Розалинда, любовь моя к вам, прекрасной и свежей, как распустившаяся роза, проводит вас и в могилу.

Тронутая его словами Розалинда протянула ему руку, которую барон поцеловал и потом надел на ее палец бриллиантовый перстень.

– Любовь моя к вам так же искренна, как чист блеск этого камня, – прибавил он.

Курт бесился от ревности, видя, что они заняты, по-видимому, интимной беседой. Впрочем, барон так открыто выражал свое поклонение, что в обществе начали уже перешептываться, называя его преемником Курта. Мой милый сынок охотно вызвал бы барона, но что он мог бы сказать? Не сам ли он распустил везде слух о будущем разводе и усердно ухаживал за принцессой Урсулой, за что пользовался благосклонными улыбками герцога?

По отъезде гостей Розалинда собиралась выйти из залы, когда Курт остановил ее.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал он.

– Я думаю, что мы все сказали друг другу при нашем последнем свидании, – ответила она удивленно. – А последнее слово мы скажем в Риме, расставаясь навсегда.

Курт осмотрелся и, видя, что они одни, быстро подошел и заговорил слащаво:

– Как ты прекрасна! Я счастлив, что вижу тебя здоровой и очаровательнее прежнего.

– В самом деле? – насмешливо спросила Розалинда. – Это радует тебя в ту самую минуту, когда мы почти отделались друг от друга? Ты должен бы обратиться с этим комплиментом к принцессе Урсуле; она также очень похорошела, вероятно, вследствие надежд, которые подает ей наше путешествие в Рим.

– О, оставь это, – сказал он. – Я вижу, что ты злопамятна и не простила мне неосторожных слов, как-то вырвавшихся у меня. Но, чем более я на тебя смотрю, тем больше убеждаюсь, что был глуп, думая о разводе. Прости меня, дорогая! Я слишком люблю тебя, чтобы потерять, и вовсе не поеду.